Контрольная работа по "Русская литература современная"

          § 185. В целом же в Грамматике Адодурова содержится описание отношений (хотя и не всех) между фонемами русского языка: их группировка в соответствии с дистрибуцией и живыми чередованиями, замечания о правилах соотношения с письменностью, но в сущности нет фонетических сведений – указаний на артикуляцию. Можно сказать, используя современную терминологию, что Адодуров рассуждал о звуковом строе русского языка с чисто фонологических позиций и сделал много новых и важных наблюдений.

            Хотя «Грамматика» Адодурова не была издана, содержащиеся в ней идеи были известны его современникам – как сказано выше, прежде всего Тредиаковскому, что отразилось в тексте его «Разговора…» [Тредиаковский 1748], Ломоносов получил, видимо, представление о взглядах Адодурова через текст Тредиаковского. Адодуров – несомненный предшественник Ломоносова в описании норм русского языка, однако в собственно фонетической части и Тредиаковский, и Ломоносов пошли дальше и предложили иной анализ звукового состава русского языка, уже с опорой на артикуляторные признаки.

10. Лингвистические взгляды В. К. Тредиаковского

Заявленная тема требует ответа на два вопроса: 1) что такое филология и каков объем обсуждаемых ею понятий; 2) насколько мы владеем источниками творчества В.К.Тредиаковского, претендуя на данный обзор, который неминуемо должен быть достаточно обширным.

      Филология определяется историко-этимологически как учение о Слове в его исходном («В начале было Слово») и самом широком понимании – как инструменте творения мира, божественном даре, которым наделен человек для организации своей жизни. Понятие «слово» в позднейшей науке начинает объясняться как «текст», поэтому современное толкование филологии ближе всего к определению ее как «учения о тексте», при этом новейшие толкования предлагают и новые объяснения тексту, развивая его в понятие дискурса и связывая с новыми понятиями коммуникации, общения и т.п.

     Филологии может даваться как терминологическое определение, так и понимание ее как совокупности дисциплин. Общая филология – учение об истории и современном состоянии культуры, выраженной во всех словесных проявлениях, поэтому ее задача – отбор и изучение культурно-значимых текстов. Общая филология показывает, как техническое развитие в области создания текстов способствует движению человеческого духа, проявляемого, прежде всего, в хранимых текстах культуры. Так, тексты В.К. Тредиаковского, М.В. Ломоносова, А.П. Сумарокова являются такими «хранимыми» для русской цивилизации текстами, тексты же второстепенных авторов забываются. При этом данные фигуры возможны только на этом этапе исторического развития России – согласно общефилологической классификации видов словесности это был начальный период перехода от письменности к печатной литературе, а обсуждаемая сегодня фигура В.К.Тредиаковского является первой в ряду рассматриваемых авторов новой русской литературы XVIII века. Кстати, это и была именно литература в сравнении с предыдущим периодом письменной культуры, поскольку по-настоящему только при Петре заработал печатный станок, позволивший развернуться не только газетной и журнальной публицистике, но и начать в России научные издания, создав Академию наук и основав университет, и точно также вследствие новых условий - родиться русской художественной литературе. Строго говоря, художественная литература появляется только тогда, когда появляется печатный станок.

       Частная филология исследует конкретные тексты: их происхождение, авторские оригинал и редакции, последующие списки, печатные издания (с нередкими искажениями, что случается особенно часто с такими авторами как В.К.Тредиаковский); именно частно-филологические исследования позволяют обнаружить связь с другими научными или литературными школами. Источниковедческая база изучаемого конкретного автора является основой для библиографического, а затем и полновесного изучения творчества всякого писателя. В нашем случае, несмотря на существенный прорыв в изучении В.К.Тредиаковского благодаря появлению последних изданий и библиографических описаний, трудно говорить об исчерпывающем описании и представлении всех сочинений В.К. Тредиаковского, поэтому целостное исследование его филологических взглядов существенно затруднено.

      Наконец, филология продолжает справедливо рассматриваться и как совокупность дисциплин, «связь всех связей» (по Д.С.Лихачеву). В объем современной филологии, согласно мнениям С.С.Аверинцева и Ю.С.Степанова, входят «как общие дисциплины: языкознание (гл. обр. стилистика), литературоведение, история, семиотика, культурология, так и частные, вспомогательные: палеография, текстология, лингвистическая теория текста, теория дискурса, поэтика, риторика и др.» [Степанов 1996: 592]. В.К.Тредиаковский также будет говорить о филологии и состав дисциплин его времени, понятное дело, будет существенно иным.

       Что же такое филология в представлении В.К.Тредиаковского и насколько корректно говорить о системе филологических наук в 30-40-е годы – время активного творчества писателя? Полагаю, что здесь следует быть особенно корректным и внимательно отметить и рассмотреть тот состав наук, который выделяет сам писатель. При этом обнаруживаются некоторые весьма важные и примечательные факты новаций В.К.Тредиаковского, которые, несмотря на всю критику писателя-ученого, сыграли большую роль в истории науки русистики.

        Так, наиболее упоминаемая и цитируемая работа – «Речь в Санкт-Петербургской Императорской Академии наук … 1735 года о чистоте российского языка». Именно эта идея чистоты языка ляжет в основу деятельности Российской академии наук, когда та 50 лет спустя займется созданием «Словаря Академии Российской» 1789-1794 гг., в котором примут участие все виднейшие русские ученые. Идея качеств речи, которые мы сегодня называем «коммуникативными», вообще одна из главных для определения существа филологических наук, или «мудростей», или «художеств», или «хитростей», как их называли в XVII столетии: так, грамматика должна была говорить о правильной речи («добре глаголати есть грамматически глаголати»), а риторика – «наука добре, красно и о всяких вещех прилично глаголати» [Михаил Усачев. Риторика 1699 г. – цит. по: Аннушкин 2002: 81].

        Согласно сегодняшним данным, В.К.Тредиаковский первым заговорил о чистоте российского языка. Говоря о «великой потребности в сем деле», он соединяет чистоту с «красотой и желаемым по том совершенством» [Тредиаковский 2009: 146]. Далее выстраивается система наук или предметов, которыми надо без боязни «трудности и тягости» заниматься. Эти выделяемые науки суть следующие: «чистый перевод степенных и старых и новых авторов»; грамматика, «добрая и исправная»; «лексикон, полный и довольный»; «реторика и стихотворная наука». Собственно говоря, это весь состав наук, которые впоследствии в названии «Краткого руководства к сладкоречию» у М.В.Ломоносова будут названы «словесными», а мы теперь называем филологическими. Именно поэтому следует говорить не об истории языкознания, а об истории словесных наук, или, в крайнем случае, истории филологии, которая к тому времени уже существовала.

        Тредиаковский намечает программу, которая и будет осуществлена, остается только удивляться точности рассуждений и предвосхищений ученого. Они заключаются, по крайней мере, в следующих замечаниях:

          Преобразования и обучение, как известно, осуществляется по образцу. В.К.Тредиаковский приводит в пример риторическими вопросами Флорентийскую академию, которая старание приложила о «чистоте своего языка», Французскую академию, которая «совершеннейшим учинила свойство употребляемого диалекта», Лейпцигское содружество, которое так же «окончает счастливо и подражает благополучно» [Тредиаковский 2009: 149].

           Отмечено бурное развитие языка: «посмотрите от Петра лет, обратившись на многие прошедшие годы, то, размысливши, увидите ясно, что совершеннейший стал в Петровы лета язык».

        В.К.Тредиаковский понимает, что образцом для правильного и хорошего языка должна быть, как мы бы сейчас сказали, элита общества, т.е. «двор ея величества, в слове учтивейший, …благоразумнейшие министры и премудрые священноначальники, …знатнейшее и искуснейшее благородных сословие».

         Наконец, должна быть опора на основные кулььурно значимые тексты, т.е. признанных литературных авторов – это «премногие творцы греческие и римские, а наипаче хитрый и сладкий в слове Марк Туллий Цицерон, … французские Балзаки, Костарды, Патрю, …преславные авторы немецкие» [Тредиаковский 2009: 149].

         В подтверждение точности выведенной нами схемы и состава филологических наук, ее влияния на последующую традицию сошлемся на окончание этой речи, где Тредиаковский вновь обобщает перечисленные дисциплины: «из основательныя грамматики и красныя ретрики нетрудно произойти и восхищаемому сердце и разум слову пиитическому, разве только одно сложение стихов неправильностию своею вас утрудить может… Вся трудность состоит в лексиконе» [Тредиаковский 2009: 149].

        К употребленным эпитетам надо отнестись внимательно: случайно или нет, но они проявлены в последующей традиции, что явно говорит о влиятельности идей В.К.Тредиаковского. Если грамматика названа «основательной», то это значит, что она, как будет сказано в примере-комментарии «Словаря Академии Российской», «есть основание словесных наук» [Словарь Академии Российской: II, 316]. Риторика неслучайно названа «красной», ибо термин красноречие утверждается в науке как раз в это время. Ранее мы писали о том, что М.В.Ломоносову принадлежит честь введения и утверждения данного термина в русскую науку: если первая рукописная Ломоносовской Риторика 1743 года написана «на пользу любителей сладкоречия», то вторая, изданная в 1748 году, названа «Краткое руководство к красноречию» [Аннушкин 2002: 12]. В рукописи 1747 г. дважды слово сладкоречие (п. 7, 9 вступления), заменено на красноречие — напротив, в первом “Кратком руководстве к риторике” 1743 г. господствует слово сладкоречие (название, п. 2 вступления), а слово красноречие употреблено лишь однажды в начале сокращенной 4-й главы “О произношении” (т.7, с.77).

      Но между этими трудными для Ломоносова, наполненными творчеством годами, Тредиаковский безусловно пытался перехватить у Ломоносова инициативу, выступив в Академии 12 августа 1745 года со «Словом о витийстве». Речь ординарного профессора элоквенции российской и латинской опубликована параллельно на латинском и русском языках и хотя по-русски названа «Словом о витийстве», по-латыни она звучит как «Oratio de eloquentia».

       Поскольку данная речь не была включена в собрание 1752 года, она прошла мимо внимания исследователей, которые наибольший интерес проявляли к теории стихосложения и переводным опытам Тредиаковского. Между тем, глубина и широта его теоретических воззрений отразилась как раз в этой речи.

            Термин элоквенция не следует понимать как полностью синонимичный риторике. Несмотря на то, что в речи Тредиаковского много прямых ассоциаций с текстами Платона и Цицерона, где они утверждают главенство риторики в общественной жизни (например: «Элоквенция общества управляет, умножает, утверждает» - Аннушкин 2002: 172). Конечно, части элоквенции выстроены по частым классической риторики: «Основавшись на премудрости, вещи изобретает, вещи располагает, наконец, вещи выговаривает» (170), но термин элоквенция в соответствии со своей этимологией («соединение словес») имеет прямое отношение к слову в широком смысле, а отсюда и к филологии.

             Философское осмысление элоквенции как учения о слове приводит к мысли о том, что всё сущее в свете («сколько их ни есть на небе, в воздухе, на земле, между водами, … или планеты, кометы. Ветры, дожди, громы, радуги; или каменья, жемчуги, травы, древа, плоды, птицы, скоты, человеки… - сие все обще и каждая особливо элоквенции в рассуждение приходят. Всякое слово и дело, всякое хотение и действие, все добродетели и пороки… и еще сам Бог превеликий… обильнейшая и всечестнейшая есть материя элоквенции» (170). Таким образом, к элоквенции (риторике? филологии?) относятся предметы всякого рассуждения.

        Именно через слово проявлена всякая наука. – такая постановка в центр научного знания проблемы мысле-словесного мироустройства должна бы многое сказать нашему современнику относительно ценностей филологии как учения о Логосе и его роли в мире… Тредиаковский риторическими вопросами перечисляет науки своего времени, называя «священную и святую феологию, правосудия правоту, медицину, математику, физику, механику, астрономию, географию, гидрографию, оптику, статику и прочия знания, науки и художества – … однако все они токмо чрез элоквенцию говорят» (170-171). Называет среди других наук Тредиаковский и историю – «зеркало правды, память общую», и поэзию, характеризуя ее «большею силою ума, напряженнейшим духа устремлением», но «что, - вопрошает Тредиаковский, - есть сия живопись словесная, как токмо сама элоквенция, в другую одежду наряженная, на другом месте посаженная, другою честию возвеличенная, другим способом обогащенная»? Таким образом, и поэзия оказывается в видом элоквенции. Трудность различения и частое смешение риторики и поэтики известна…

           Наконец, венчает данное рассуждение замечательный вывод, где и употребляется единственный раз слово «филология»: «Итак, полуденного солнца яснее, что вся вообще филология, различные имена … словом имеющая есть токмо что элоквенция» (171).

        Таким образом, термин филология у Тредиаковского понимается как учение о главенствующей роли Слова в человеческой жизни. Филология отождествляется с элоквенцией, элоквенция понимается учение о силе слова, распостраняющемся на все области бытия. Конечно, элоквенцию можно отождествить с витийством, но и ветийство (через ять) восходит все к тому же понятию слова, речи, говорения. Тредиаковский не упомянулв речи слова риторика, зато постоянно говорит о красноречии, понимая под ним истинную красоту слова. И эта идея также найдет затем отражение в сочинениях пушкинских учителей, когда и Мерзляков, и Кошанский, и Галич будут писать об истинном и ложном красноречии. Но первым об этом пишет В.К.Тредиаковский: «Элоквенция наихитрейшая есть в словах, но красота слов … делает элоквенцию токмо приятною, а не твердою, так что украшение слова, хотя и много служит истинному витийству, однако больше раболепствует пустому и притворному. Но сего ради не должно ж отвергать всякого надлежащего убранства истинному красноречию, понеже обще украшается оным и притворное; равным образом как не того ради не надобно благороднейшим девицам пристойно и искусно употреблять румяны, чтоб был в лице сияющий цвет, и лучшее в нем пригожство, что понеже и безмерно, и некстати мажутся оным подлые женщины. Да будет, желаю, и красна, и учтива, и хороша, и чиста, и великолепна истинная элоквенция; однако будет такая честно, прилично, не без меры, но в меру, и да не инако себя ведет, как высокая госпожа, которой повелено в торжественные дни танцевать, а не так бы она резво и кривляючись плясала, как деревенская баба…» (172-173).