Контрольная работа по "Русская литература современная"

Как написал Курганов в Предисловии к своей грамматике, он хотел научить своих детей

 «правилам нашего языка» по грамматике Ломоносова, но она для детей оказалась

 «многотрудною», поэтому он вынужден был ее «преобразить» [6]. Поэтому грамматика

Курганова не была оригинальной, но «преображение» оказалось столь талантливым, что стало интереснее и занимательнее первоисточника, кроме того, труд великого М. В. Ломоносова стал широко известен благодаря популяризаторской миссии Курганова.

           Грамматическое учение в «Письмовнике» состоит из трех разделов: морфологического –

        «О произведении слов», синтаксического – «О сочинении слов и речений», фонетико — орфографического – «О произношении и правописании Российском». Все основные правила и положения, стилистическая оценка выбора и употребления языковых единиц в зависимости от жанра и цели высказывания соответствовали грамматическому и стилистическому учению Ломоносова, но передавались и растолковывались выразительно, с характерной народно-разговорной интонацией, прерывались лукавыми шутками, сопровождались такими яркими и остроумными примерами, что запоминались легко и с удовольствием.

           После грамматики следует «Присовокупление I» – собрание русских пословиц и поговорок. С позиций истории русского литературного языка этот раздел «Письмовника» интересен тем, что, во-первых, это была первая публикация народных выражений: А. А. Барсов только через год после появления книги Курганова, в 1770 г., опубликовал

           «Собрание 4291 древних российских пословиц». Во-вторых, значительная часть пословиц представлена в ином, чем в наши дни, виде, что меняет смысл выражения или делает его понятным. Например, «Горбатого справит могила, а грубого дубина», «Соловья басни кормят».

       «Присовокупление II» состоит из «Кратких замысловатых повестей», «Различных шуток»,

        «Разносмысленных предложений», «Достопамятных речей». Сегодня большинство из них можно было бы назвать милыми анекдотами, которых в первом издании было 330, а с каждым последующим изданием становилось больше. Даже у сегодняшнего искушенного читателя они вызывают улыбку. Например, история о том, как некий философ взял себе жену весьма малого роста, выбрав из возможных зол самое меньшее, или о том, как мужик жаловался начальнику университета: «Боярин! Меня обидели некоторые сего дому бездельники, а сказывают, что ты у них главный». Кроме шуток о глупых астрологах, ворах, музыкантах, студентах, судьях, нищих, о женах и мужьях, есть еще и «якобинские» анекдоты

– сатира на вельмож и царедворцев. Считается, что именно это «присовокупление» вызывало наибольший интерес читателей.

В «Присовокуплении III» даны «Древние исправленные и приумноженные Апофегмы» –

изречения известных философов и императоров.

 «Присовокупление IV» содержит «Различные поучительные разговоры». Это рассказы научно-популярного характера, последний из которых – «Разговор о различии изречения и писания» – посвящается происхождению языков, книгопечатанию, риторике, метрике и пиитике, различным «стиходействам».

           Вторая часть «Письмовника» начинается «Присовокуплением V» –первой антологией русской поэзии. Этот «Сбор разных стиходейств» состоит из стихов М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова, В. К. Тредиаковского, М. М. Хераскова, М. Д. Чулкова и других поэтов того времени, а также народных исторических и «киевокаликских» песен.

        «Присовокупление VI» представляет собой краткую естественнонаучную и историческую энциклопедию и называется «Обстоятельное изъяснение порядка знаний человеческих, или Всеобщий чертеж наук и художеств».

      Заканчивается «Российская универсальная грамматика» «Присовокуплением VII» – Словарем разноязычным с толкованием иностранных слов. Курганов, цитируя Сумарокова, указывал на необходимость избегать чрезмерное употребление иностранных слов, не вводить в родной язык ничего чужого и «собственною своею добротою украшаться». Опережая А. С. Шишкова, предлагал русские эквиваленты существующим иноязычным заимствованиям: вместо библиотеки – книговник, вместо браслета – зарукавье, жесты – телокривья и т. д.

        «Российская универсальная грамматика» Н. Г. Курганова, став на долгое время самой популярной книгой в России, просвещала, учила филологии, приобщала читателей к научному знанию.

       Этой книгой восхищался А. С. Пушкин, мечтавший написать биографию Н. Г. Курганова, но из-за скудости собранных сведений не осуществивший свой замысел; интерес к

       «Письмовнику» Пушкин раскрыл в «Истории села Горюхина» [8]. А. И. Герцен считал книгу Курганова «блестящим предшественником нравственно-сатирической школы в нашей литературе» [2]. Л. Н. Толстой, создавая свой «Круг чтения», ориентировался на

        «Письмовник» как на самый удачный сборник для чтения, но превзойти по популярности этот уникальный филологический труд Н. Г. Курганова даже великому Толстому не удалось.

13. Грамматика В. П. Светова

С. занимался преимущественно историческими науками; он должен был слушать курсы истории (древней и новой), статистики, геральдики, нумизматики, дипломатики и т. д. Он слушал также курс русской истории у Вестфельда. На глазах у С. Шлецер работал над своим Нестором. В письме к Тауберту Шлецер пишет, что труд его подвигается вперед, и скоро появится предисловие, которое списывает С. В июле 1768 г., по распоряжению Академии, С. возвратился в Петербург и сделан был учителем гимназии, а в 1770 г. назначен переводчиком. В этих двух должностях учителя академической гимназии и переводчика он оставался до самой своей смерти (1 марта 1783 г.). В последнее время своей жизни, с учреждением Комиссии о народных училищах, он принимал деятельное участие в ее трудах: составил грамматические таблицы, занимался переводами и держал корректуры издаваемых Комиссиею учебных книг. Памятниками литературной деятельности С. служат его труды по русскому языку и переводы из древних и новых писателей, с латинского и немецкого языков. Вот перечень его сочинений и переводов: 1) "Османское государство в Европе. Из географии Бюшинга". 1770. 2) "Известия византийских историков", собранные Стриттером. 4 части. 1770—1775. 3) "О положении Германии, Тацита" 1772. 4) "Опыт нового российского правописания". 1773. 2-е изд. 1787. 5) "Начертание истории главнейших государств Европы, Ахенваля". 1779. 6) "Некоторые примечания о языке российском". 1779. 7) "Таблицы о познании букв, о складах, о чтении и правописании". 8) "Краткие правила к изучению языка российского" 1790. 2-е изд. 1795. Переводил С. довольно ровно, гладко и с большим умением. Переводами Бюшинга и Стриттера он оказал современному обществу большую услугу, так как наша литература по географии и истории Византии отличалась в то время чрезвычайною скудостью. Что касается ученой деятельности С., то его заслуги в разработке русской грамматики очень важны. Значение трудов его по русскому языку признавалось и признается, как современниками автора, так и последующими учеными, занимавшимися исследованиями в области языкознания. Блюстительница чистоты и правильности отечественного языка, Российская Академия, собираясь составить "непременные правила" правописания, положила в основу своего труда грамматику Ломоносова и "Опыт о правописании" С., считавшийся в то время образцовым. По мнению Я. К. Грота, в трудах С. обнаруживается "редкое для того времени понимание законов языка".

14. Грамматика А. А. Барсова

«Российская грамматика» А.А. Барсова (1783-1788) представляет собой наиболее полное описание русского языка конца XVIII в. До нее в этом столетии были написаны грамматики В.Е. Адодурова (1738-1740) и М.В. Ломоносова (1757). Но опубликована грамматика А.А. Барсова была лишь в конце XX в. Непосредственным объектом нашего исследования явились разделы «О правописании», «О словопроизвождении», в частности, рассмотрены морфологические особенности имен и глаголов в русском языке конца XVIII в. В работе проводится сопоставление материалов грамматики с особенностями грамматической системы древнерусского и современного русского языка. «Российская грамматика» является выдающимся памятником отечественной лингвистики 2-й половины XVIII в. и ценным источником, содержащим уникальный языковой материал и отражающим нормы формирующегося литературного языка нового времени. Монография предназначена для преподавателей, аспирантов, магистрантов, студентов филологических факультетов, учителей русского языка, специалистов в области исторической грамматики, а также для всех интересующихся проблемами становления современного русского языка.

      Продолжателем исследования фонетического строя русского языка был Антон Алексеевич Барсов (1730 – 1791). С 1761 г. Барсов занимал кафедру словесности в Московском университете, он был также почетным членом Латинского общества в Иене (Societas latina Jenensis) и председателем Собрания любителей российской учености. Он один из первых начал читать в Университете лекции на русском языке (в Университете официальными языками, на которых читались лекции в XVIII в., были латынь и русский).

     Написанная А.А. Барсовым «Российская грамматика» не была издана в XVIII в., а впервые была напечатана только в 1981 г. (Российская грамматика А.А. Барсова, под редакцией и с предисловием Б.А. Успенского, изд. МГУ), по сохранившимся трем спискам, дополняющим друг друга. Тем не менее, «Грамматика» была известна современникам Барсова, в XIX в. Ф. И. Буслаеву, в XX в. В.В. Виноградову и др.

     Вся Грамматика делится на пять частей, достаточно традиционно:

I. Правоизглашение (Orthoepia);

II. Словоударение (Prosodia);

III. Правописание (Orthographia);

IV. Словопроизвождение (Etymologia);

V. Словосочинение (Syntax).

        Вопросы фонетики трактуются в первых трех частях, по общему объему они значительно превышают разделы, посвященные фонетике у Ломоносова. Наиболее обширна первая часть; все рассуждения ведутся в терминах букв, и хотя автор не отождествляет звучание и начертание, в изложении эти понятия четко не различаются.

      Барсов дает традиционное определение буквы: «буква… есть известный знак или начертание нераздельного голоса человеческого» и приводит, в отличие от Ломоносова, и алфавит «церковной печати» с названиями букв – 44 знака, и гражданский, с новыми названиями (которыми мы пользуемся и теперь) и большим числом букв, чем у Ломоносова, с включением в него i, щ, э, θ – всего 34 знака. Автор видит в гражданском алфавите излишние буквы, дублирующие друг друга: i – и, ф - θ, не нужно и щ, обозначающее сочетание шч (в согласии с Тредиаковским, на которого он ссылается, и с Ломоносовым), но в то же время алфавит и недостаточен. Это относится к букве г, которая, по Барсову, традиционно обозначает «латинское h» (т.е. [î] или [©]), и используется одновременно для звука [g]; первый согласный выговаривается «в славенских словах и в чтении книг, особливо церковных», второй – «в обыкновенных разговорах и собственно в российском языке», по-русски [©] используется в немногих словах (основные из них перечислены). Барсов считает необходимым ввести новый знак – ґ – для русского [g], сохраняя г за [©], и защищает новую букву ıо, чтобы «тонкое о» в словах мед, лед и др. записывалось бы иначе, чем /e/. Таким образом, он прибегает в сущности к фонологическому анализу, требуя разных обозначений для разных фонем, но при этом различие в сочетаниях «твердый согласный + о» и «мягкий согласный + о» усматривает , как и его предшественники, в гласных (для которых нужны разные буквы), а не в согласных.

        Также в согласии со своими предшественниками и по тем же основаниям (см. § 182, 189, 198) Барсов считает нужным сохранить букву ъ. Хотя в начале слова буквам ъ и е соответствует одно и то же произношение, например, в един и ъхать, «в растворенном произношении» (т.е. в случае начального согласного) звучание неодинаково: различаются слова пенье (собират. от пень) и пънье (от пъть); плен (род. мн. от плена, пленка) и плън (неволя). И в этом случае различия между согласными относятся на счет гласных.

          В дальнейшем, при рассмотрении звукового состава русского языка Барсов остается в плену буквенных представлений. Это особенно ясно видно при обсуждении гласных: речь все время идет о буквах, и лишь иногда употребляются термины «звук» или «голос». Определение гласных вполне традиционно: «Гласная буква называется та, которую явственно выговорить можно самое собою без помощи другой буквы». Барсов полагает, что число гласных букв точно соответствует числу разных звуков, нужно только исключить из числа букв и и добавить ıo - одиннадцать букв и звуков.

        Для описания и классификации гласных Барсов использует разные термины, относящиеся к одним и тем же группам гласных, что можно представить следующим образом (табл. 34):

         В сущности, тонкие гласные, как и у Ломоносова, - это буквы, обозначающие в одних позициях сочетания /j/ + гласный (в том числе и, в случаях типа семьù, чьи), в других – палатализацию предшествующего согласного при отсутствии /j/. Барсов замечает эту разницу, но не находит верной интерпретации и пытается в разных местах по-разному объяснить функционирование «тонких букв». Рассуждая о произношении сочетаний согласный – гласный, он использует понятие «растворéнного» произношения (ср. § 187), т.е. произношения гласных в сочетании с предшествующим согласным, одинакового с чистым (в абсолютном начале) у полных, простых гласных и иного – у тонких, или острых. В другом месте те же «тонкие гласные» (в изолированном произношении) трактуются как «потаенные двоегласные», в соответствии с традицией и с мнением Ломоносова, т.е. как сочетания [ja, je, ji, jo, ju], а в случае сочетания с ними следующего й появляются троегласные, например, в словах сияй, моей, семь?ой, воюй. При этом Барсов считал, как и его предшественники, что разница в парах слогов та – тя /ta – t’a/, лу – лю /lu – l’u/ и т.п. создается гласными (что и показано в написании); понимания фонетических (фонологических) отношений у него еще не было.

          Согласные определяются, как и гласные, традиционно: это буквы, которые «без помощи гласной не можно выговорить явственно». Предлагается классификация согласных «по органам или орудиям… для выговора», а также деление на «мягкие», которые выговариваются с меньшим усилием (т.е. звонкие), и «твердые», при которых усилие больше (глухие); Барсов, как и многие авторы, начиная с античности, отличает разницу в силе артикуляции, но не связывает ее с наличием голоса. Кроме того, выделены также плавные, которые «после других согласных плавнее произносятся» - в, л, м, н, р (то же, что у Ломоносова) и группа шипящих, в которую вошли также з, с, ц: ж, з, с, ц, г, ш, щ. В таблице (табл. 35) это можно представить так:

      Как это было широко распространено, согласные перечисляются в алфавитном порядке букв; деление на мягкие/твердые (т.е. звонкие/глухие) непоследовательно: ч оказывается мягким; кроме того в попадает и в мягкие, и в плавные. Разумеется, нет й /j/, поскольку это только краткий гласный; но впрочем, классифицируя слоги, Барсов объединяет в одну группу те, которые завершаются и на согласный, и на /j/: ай и ад, злой и страх. Традиционно не учитываются мягкие согласные.

      Барсов приводит и другие, придуманные им, группировки согласных. Он выделяет «единоорганные» согласные, а среди них прямые и боковые. Первые делятся на мягкие: б, в, г [©], г [g], д, ж, з, ч и твердые: п, ф, х, к, т, ш, с, ц. Это достаточно традиционное деление соответствует различию по голосу, кроме пары ч – ц (оно показано в таблице). Вторые тоже делятся на мягкие: б, г [g], ж, п, к, ш, т и твердые: в, г [©], з, ф, х, с, ц. Это деление частично соотносится с различением смычных и щелевых.