Контрольная работа по "Русская литература современная"

         В противоположность единоорганным выделены «разноорганные», тоже мягкие: в, л, м, с, т, ч и твердые: г, р, н, ц, ч, ш. В этом случае термины «мягкий – твердый» нельзя связать ни с разницей по голосу, ни со способом образования. Сам же Барсов пишет, что «согласная в сравнении с разными двумя может называться и мягкою, и твердою».

     Все эти группировки свидетельствуют о стремлении автора выявить системные отношения в согласных, но из-за неполноты артикуляторных определений и невыясненности критериев классификация оказывается противоречивой.

         Приводится и деление согласных по их изменяемости, т.е. по чередованиям. Согласные делятся: 1) «на изменяемые в произведении слов» (т. е. участвующие в исторических чередованиях); вместо них пишутся другие согласные, например, рука – ручной, вижу – видишь и т.д.; 2) «на изменяемые в выговоре» (участвующие в живых фонетических чередованиях). Барсов перечисляет случаи фонетических чередований согласных (те же, что указаны Тредиаковским, § 191) в разделе, посвященном правилам «произношения русских букв» (правилам чтения): 1) замена звонких глухими на конце слов; 2) замена звонких на глухие и глухих на звонкие перед глухими или звонкими соответственно. Здесь же упомянута и замена сочетания тс на ц: египетский, датский; 3) на неизменяемые л м н р, которые сохраняют свое качество в любых сочетаниях согласных.

        По существу, Барсов присоединяется к мнению Ломоносова, но яснее указывает, что в обоих случаях происходит изменение согласных, причем условия этих изменений (в современных терминах – чередований) разные.

 

Четкое разделение двух типов чередований («изменений») согласных – важный шаг вперед по сравнению с описанием этих явлений у предшественников Барсова.

       В связи с согласными рассматриваются и две буквы безгласные или припряжногласные, которые «прилагаются к согласным буквам для означения дебелого или тонкого их звука»: былъ, быль. Барсов подробно обсуждает функцию этих букв: на конце слов ь несомненно необходим, тогда как ъ – излишество, и только увеличивает расход бумаги при печатании, однако в середине слова ъ, как и ь, отделяет согласный от следующего гласного и потому полезен (ср. то же у Адодурова, § 182).

          Правила слогоделения, предложенные Барсовым, те же, что у Ломоносова, но Барсов их подробно обсуждает, приводя более многочисленные примеры, и указывая на существование и других точек зрения, например, делить не по началу или морфемным швам, а «по выговору»: у-жа-сный, ле-стный, на-ме-стник, то есть на открытые слоги. Эта рекомендация в наше время особенно интересна в связи с современными представлениями о слоге как об артикуляторной единице.

       Наконец, Барсов дает сведения об ударении и интонации. Он сохраняет традиционно употреблять два знака ударения: если гласная буква последняя в слове – гравис: рукù, если непоследняя – акут: рýки, излечúть, и отмечает долготу ударных слогов и краткость – безударных. Довольно много места уделено знакам препинания, связанным с ними паузам и интонации. Знаки препинания служат, по мнению Барсова, для понимания содержания речи, для отдыха при чтении и для «перемены голоса» (то есть для определенного интонирования).

       Анализируя интонацию, Барсов обнаруживает лингвистическое чутье и тонкую наблюдательность. Прежде всего рассматривается интонирование при разных знаках препинания (то есть в случаях, когда интонация выполняет несомненно лингвистические функции):

        при запятой голос задерживается на время, нужное для произнесения «один»;

при точке с запятой – «один, два»;

при двоеточии – «один, два, три»;

В этих трех случаях «голос немного и почти нечувствительно переменяется»;

при точке – «один, два, три, четыре» и «голос опускается ниже»;

при вопросительном знаке голос повышается;

при «удивительной просодии», т.е. при !, голос еще больше повышается «с некоторым протяжением»;

слова в скобках (то есть вставки) «голосом униженным и скорее прочих читаются».

Интонации, отражающие определенные эмоциональные состояния и относящиеся нередко к довольно протяженному отрезку речи, описываются отдельно: для гнева «потребен голос возвышенный, скорый и сильный», страх требует голоса «слабого и дрожащего», печаль – «томного и унылого», радость – «бодрого и живого», сожаление – «продолжительного и слабого».

         Это первое в русской грамматической традиции описание супрасегментных характеристик речи, причем Барсов разделяет интонационные явления, связанные со структурой фразы и ее смысловым членением, и общие качества голоса, отражающие эмоции говорящего.

        Барсов дает и практические рекомендации для обучения грамоте. Как и французские авторы, он возражает против обучения чтению по складам, с использованием старославянских наименований букв и предлагает вместо этого «каждую букву в сложном складу особо не именовавши, одним разом все оные выговорить».

        В целом Барсов продолжает анализ звукового строя русского языка, начатый Адодуровым, Тредиаковским и Ломоносовым. Взгляды Барсова близки ко взглядам Ломоносова, а некоторые вопросы изложены более четко. Это относится к описанию чередований согласных, к обоснованию выделения л м н р в особую группу звуков; Барсов подробнее освещает некоторые вопросы (слогоделение, употребление знаков препинания, интонацию). Однако он не сумел преодолеть гипноз письменного знака и потому не смог верно описать функционирование парных букв гласных а – я, у – ю.

          В целом описание звукового строя русского языка у Барсова близко к представленному в «Грамматике» Ломоносова, однако некоторые вопросы (например, звуковые соответствия «тонким» гласным, классификация чередований согласных) изложены подробнее и более четко.

 

 

15. Идеи всеобщей универсальной грамматики1-ой пол. 19 в.

 

16. Влияние всеобщей универсальной грамматики на русское языкознание И. С. Рижский, И. И. Давыдов

 

 

17. Влияние всеобщей универсальной грамматики на рус. яз-знание  Л. Г. Якоб

    

18.  Научная  деятельность Востокова

        Александр Христофорович Востоков (Остенек) (1781–1864) внес огромный вклад в самые разные области славянской филологии. Он занимался описанием и изданием древних рукописей (в частности, знаменитого Остромирова Евангелия), лексикографией (одним из главных его научных достижений считается двухтомный «Словарь церковнославянского языка», изданный в 1859–1861 гг. в Петербурге), написал «Грамматику церковнославянского языка» (СПб, 1863), а также труды по поэтике и теории стихосложения. В последние десятилетия своей жизни ученый уделял много внимания разработке проблем русистики, выпустив в свет в 1831 г. неоднократно затем переиздававшиеся «Сокращенную русскую грамматику для употребления в высших учебных заведениях» и «Русскую грамматику А.Х. Востокова, по начертанию его сокращенной грамматики полнее изложенную». Эти работы, с одной стороны, продолжавшие и развивавшие ломоносовскую традицию, а с другой – содержавшие ряд интересных наблюдений над фактами русского языка, сыграли важную роль в развитии отечественного языкознания. Однако, говоря о вкладе А.Х. Востокова в науку, называют прежде всего относящийся к 1820 г. труд «Рассуждение о славянском языке, служащее введением к грамматике сего языка, составляемой по древнейшим оного письменным памятникам», с которого и принято начинать историю сравнительно-исторического метода в России, а также принадлежащие ему исследования по славянской этимологии.

         Характернейшей особенностью деятельности Востокова, свойственной в значительной степени всему русскому языкознанию первой половины XIX в., является то обстоятельство, что хотя ученый и высказывал уже в начале 1810-х гг. мысль о родстве европейских языков с санскритом, но сам занимался почти исключительно славянскими языками, устанавливая их отношение друг к другу, причем основным объектом его изучения был старославянский язык. Таким образом, в отличие от Западной Европы, где применительно к рассматриваемому периоду можно говорить о двух направлениях формирования компаративистики: с одной стороны, как индоевропеистики в целом, а с другой – как разработки истории тех или иных отдельных языков и их групп – германской, романской и т. п. (условно их иногда называют «линией Боппа» и «линией Гримма»), в России отмечалось бесспорное доминирование второй, что, конечно, не исключало привлечение данных индоевропеистики во вспомогательных целях.

        Суммируя выдвинутые А.Х. Востоковым принципы сравнительно-исторического исследования, их можно представить в следующем виде:

          1. Все славянские языки восходят к одному общему источнику, который нельзя отождествлять с церковнославянским (старославянским) языком. Вместе с тем «древний» славянский язык (IX–XIII вв.), отраженный в ранних письменных памятниках, позволяет сделать вывод, что «чем глубже в древность идут письменные памятники разных славянских диалектов, тем сходнее они между собой… Разность диалектов, существовавшая, без сомнения, в самой глубокой уже древности у разных поколений славянских, не касалась в то время еще до склонений, спряжений и других грамматических форм, а состояла большею частью только в различии выговора и в употреблении некоторых особенных слов».

        2. При употреблении лексического материала с целью установления языкового родства, надлежит различать слова «первоклассные» и «второклассные» («первенствующие» и «второстепенные»). К первым относятся слова, обозначающие части тела, родственные связи, главные объекты окружающей природы и их качества, некоторые глаголы и служебные слова. Этот пласт лексики является наиболее древним и, как правило, в нем отсутствуют заимствования. Именно входящие в него слова служат в первую очередь базой для установления генетической связи между языками. Напротив, «второклассные слова» (названия орудий, ремесел, искусств и т. п.) в результате контактов между народами часто заимствуются; поэтому их сходство в сравниваемых языках само по себе «не составляет еще доказательства о единоплеменности народов или о сродстве языков».

        3. Важнейшую роль при установлении языкового родства играет наличие звуковых соответствий в словах первого типа: «…Если такие первоклассные слова при тождестве значения в двух, трех или множайших языках имеют тот же или подобный звук, то сие может служить верным доказательством, что языки сим одного происхождения и корени».

         4. Для восстановления исходного состояния родственных языков (праязыка) необходимо сопоставлять данные живых языков и диалектов с сохранившимися письменными памятниками, поскольку «каждый из новославянских языков и диалектов сохранил какие-нибудь особенные, потерянные другими слова, окончания и звуки общего их прародителя, древнего словенского, как сие можно видеть, сличая их грамматики и словари с памятниками, от древнего языка оставшимися».

           Руководствуясь этими принципами, Востоков сделал ряд открытий, вошедших в арсенал славистики. Особое место среди них занимает разгадка так называемой «тайны юсов» – специфических букв славянского алфавита, называвшихся «юс большой» и «юс малый». Отмечая, что русские не имели соответствующих звуков, а выговаривали вместо них у и я, Востоков, привлекая данные польского языка, установил, что эти буквы должны были обозначать носовые гласные: юс большой – носовое «о», юс малый – носовое «е». Востокову принадлежит и периодизация истории старославянского языка, который он подразделял на древний (IX–XIII вв.), средний (XV–XVI вв.) и новый (язык печатных церковных книг), отмечая, что последний «утратил многие формы грамматические, которые обогащали древний славянский и которые открываются еще и в среднем языке; но принял зато другие, заимствованные частью из образовавшихся между тем живых языков – русского, сербского, польского, коим говорили переписчики книг, часто же изобретенные позднейшими грамматиками».

     Таким образом, труды А.Х. Востокова заложили в России надежные основы сравнительно-исторического изучения славянских языков, получившие в последующие десятилетия дальнейшее продолжение.