Поэзия вагантов

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 21 Марта 2010 в 08:23, Не определен

Описание работы

Особое место в латинской литературе средних веков занимает поэзия вагантов (от латинского слова: vagantes—«бродячие люди»), или голиардов, встречаемых в Германии, Франции, Англии и Северной Италии. Расцвет поэзии вагантов приходится па XII—XIII вв., когда в связи с подъемом городов в странах Западной Европы начали быстро развиваться школы и университеты

Файлы: 1 файл

ПОЭЗИЯ ВАГАНТОВ.doc

— 562.50 Кб (Скачать файл)
ПОЭЗИЯ  ВАГАНТОВ  
 Особое место в латинской литературе средних веков занимает поэзия вагантов (от латинского слова: vagantes—«бродячие люди»), или голиардов, встречаемых в Германии, Франции, Англии и Северной Италии. Расцвет поэзии вагантов приходится па XII—XIII вв., когда в связи с подъемом городов в странах Западной Европы начали быстро развиваться школы и университеты. Это поэзия вольнодумная, подчас озорная, далекая от аскетических идеалов средневекового католицизма. Ее широкое распространение в ряде европейских стран свидетельствует о том, что даже в клерикальных кругах (из которых главным образом и выходили поэты-ваганты), начиная о периода раннего средневековья, неизменно жил протест против аскетического изуверства, против алчности, лицемерия, неправосудия и других пороков католической церкви, возглавляемой папской курией. Среди вагантов мы находим студентов (бурсаков), переходивших из одного университета в другой, представителей низшего духовенства, клириков без определениых занятий и др. Будучи тесно связаны с традициями ученой латинской поэзии так называемого каролингского Возрождения, ваганты в то же время гораздо смелее, чем каролингские поэты, идут по пути чисто светской литературы. В звучных стихах воспевают они простые радости земной жизни. Их идеал—беспечное веселье, несовместимое с постной моралью хмурых благочестивцев. Очень громко в поэзии вагаитов звучат сатирические антиклерикальные ноты. Ваганты обрушиваются на многочисленные пороки папского Рима или же пародируют библейские и богослужебные тексты. Нередко в поэзии вагантов слышатся отзвуки античной, языческой поэзии, а также поэзии народной, особенно в песнях, восхваляющих весну, любовь и застольные радости. Вполне понятно, что церковь с глубокой неприязнью относилась к вагантам. Она не уставала всячески преследовать «вольнодумных» поэтов за то, что они посмели возвысить свой голос против пороков папская курии, а также в противовес аскетической догме восславить радости здешнего земного мира. 
       
Интересно отметить, что из латинских застольных песен вагантов впоследствии сложились многочисленные студенческие песни, например «Gaudeamus igitur» и др.
      КЕМБРИДЖСКИЕ  ПЕСНИ.        

  Названы так по  местонахождению  этой рукописи XI в.  Собрание латинских  стихотворений, необычайно  разнообразное по содержанию, включает вместо с отрывками из классических поэтов и образцами ученой и культовой поэзии ряд стихотворных новелл и любовных песен, предвосхищающих некоторые черты поэзии вагантов. К числу их нринадлсжит и приводимый нами фрагмент любовной песни (№ 49), значительная часть которого выскоблепа чьей-то рукой из манускрипта и восстанавливается исследователями.

Приходи, мой избранный,   
  и А и О 
С радостию призванный,  
  и А и О 
Ах, я беспокоюся,  
  и А и О 
От  тоски изною вся.  
  и А и О 
Если  ты придешь с ключом,  
  и А и О 
Без труда войдешь  ты в дом.  
  и А и О 
 
CARMINA BURANA       

 Составленное в первой четверти XIIT в. большое собрание латинских стихотворений—лирических и эротических, дидактических и сатирических, в том числе пародий на культовые тексты, — дает наиболее яркое представление о характере и направленности вагантской ноэзии. О том, что собрание составлено в Германии, свидетельствуют сопровождающие некоторые латинские стихотворения строфы па раннем средпеверхненемецком языке. Сборник «Carmina burana» назван его первым издателем Шмеллером (1847) по месту нахождения рукописи (Бенедиктипский монастырь в Bеurеn).

ОРДЕН ВАГАНТОВ
«Эй, - раздался светлый  зов,  
началось веселье!  
Поп, забудь про часослов!  
Прочь, монах, из кельи!»  
Сам профессор, как школяр,  
выбежал из класса, о 
щутив священный жар  
сладостного часа.

Будет ныне учрежден 
наш союз вагантов 
для людей любых племен, 
званий и талантов. 
Все — храбрец ты или трус, 
олух или гений — 
принимаются в союз 
без ограничений.

«Каждый добрый человек,—  
сказано в уставе,—  
немец, турок или грек  
стать вагантом вправе».  
Признаешь ли ты Христа,—  
это нам не важно,  
лишь была б душа чиста,  
сердце не продажно.

Все желанны, все равны,  
к нам вступая в братство,  
невзирая па чины,  
титулы, богатство.  
Паша вера — не в псалмах!  
Господа мы славим 
тем, что в горе и в слезах  
брата не оставим.

Кто для ближнего готов  
спять с себя рубаху,  
восприми наш братский зов,  
к нам спеши без страху!  
Наша вольная семья —  
враг поповской швали.  
Вера здесь у пас — своя,  
здесь — свои скрижали!

Милосердье  — наш закон  
для слепых и зрячих,  
для сиятельных персон и  
шутов бродячих,  
для калек и для сирот,  
тех, что в день дождливый  
палкой гонит от ворот  
поп христолюбивый;

для отцветших стариков, 
для юнцов цветущих, 
для богатых мужиков 
и для неимущих, 
для судейских и воров, 
проклятых веками, 
для седых профессоров 
с их учениками, 
для пропойц и забулдыг, 
дрыхнущих в канавах, 
для творцов заумных книг, 
правых и неправых, 
для горбатых и прямых,  
сильных и убогих,  
для безногих и хромых и  
для быстроногих.

Для молящихся глупцов  
с их дурацкой верой,  
для пропащих молодцов,  
тронутых Венерой,  
для попои и прихожан,  
для детей и старцев,  
для венгерцев и славян,  
швабов и баварцев.

От  монарха самого  
до бездомной голи —  
люди мы, и оттого 
 все достойны воли,  
состраданья и тепла  
с целью не напрасной,  
а чтоб в мире жизнь была  
истинно прекрасной.

Верен богу наш союз 
без богослужений, 
с сердца сбрасывая груз 
тьмы и унижений. 
Хочешь к всенощной пойти, 
чтоб спастись от скверны? 
Но при этом, по пути, 
не минуй таверны.

Свечи яркие горят,  
дуют музыканты: 
то свершают свой обряд  
вольные ваганты.  
Стены ходят ходуном,  
пробки — вон из бочек! 
Хорошо запить вином  
лакомый кусочек!

Жизнь на свете хороша,  
коль душа свободна,  
а свободная душа господу угодна.  
Не прогневайся, господь!  
Это справедливо,  
чтобы немощную плоть  
укрепляло пиво.

Но  до гробовой доски  
в ордене вагантов  
презирают щегольски  
разодетых франтов.  
Не помеха драный плащ,  
чтоб пленять красоток,  
а иной плясун блестящ  
даже без подметок.

К тем, кто бос, и  к тем, кто гол,  
будем благосклонны: 
на двоих — один камзол,  
даже панталоны!  
Но какая благодать,  
не жалея денег,  
другу милому отдать  
свой последний пфенниг!

Пусть пропьет и пусть  проест,  
пусть продует в кости!  
Воспретил наш манифест  
проявленья злости.  
В сотни дружеских сердец  
верность мы вселяем,  
ибо козлищ от овец  
мы не отделяем.

 
НИЩИЙ СТУДЕНТ,
Я — кочующий школяр...  
На меня судьбина  
свой обрушила удар,  
что твоя дубина. 

Не для суетной тщеты,  
не для развлеченья — 
из-за горькой нищеты  
бросил я ученье.

На  осеннем холоду,  
лихорадкой мучим,  
в драном плащике бреду  
под дождем колючим.

В церковь хлынула  толпа,  
долго длится месса,  
только слушаю попа  
я без интереса.

К милосердию аббат  
паству призывает,  
а его бездомный брат  
зябнет, изнывает.

Подари, святой отец,  
мне свою сутану,  
и тогда я наконец  
мерзнуть перестану.

А за душеньку твою  
я поставлю свечку,  
чтоб господь тебе в раю  
подыскал местечко. 

 
 
БЕЗЗАБОТНАЯ ПЕСНЯ. 
АНОНИМНАЯ ПЕСНЯ XI—XII ВВ.
Бросим  все премудрости.  
По боку учение!  
Наслаждаться в юности —  
Наше назначение.  
Только старости пристало  
К мудрости влечение. 
 
Быстро жизнь уносится; 
Радости и смеха 
В молодости хочется; 
Книги — лишь помеха. 
 
Вянут годы вешние,  
Близятся осенние; 
Жизнь все безутешнее,  
Радостей все менее.

Тише  кровь играет в  жилах,  
Нет в пей прежней ярости; 
Ратью немощей унылых  
Встретят годы старости.

Но  имеем право мы  
Быть богоподобными,  
Гнаться за забавами —  
Сладкими, любовными.

Нам ли, чьи цветущи  годы,  
Над книгой сутулиться?  
Нас девичьи хороводы  
Ждут па каждой улице.
 
 
Их пляской игривою,  
Чай, не оскоромишься:
 
С девой нестроптивою  
Живо познакомишься.

Я гляжу, как то и  дело  
Девы извиваются,  
И душа моя от тела  
Словно отрывается

 
 
 
Архипиита       

 Дошедшие под этим псевдонимом поэтические произведения, сохранившиеся в немногочисленных рукописях, позволяют установить некоторые обстоятельства жизни гениального ваганта и приурочить ее к середине XII в., но не дают возможности раскрыть псевдоним. Приводимое ниже стихотворение, шутливо использующее формы исповеди, написано около 1161— 1162 гг. и обращено к покровителю поэта — архиепископу Кельнскому и имперскому канцлеру Рейнальду.

ИСПОВЕДЬ
      Осудивши  с горечью жизни  путь бесчестный,  
      Приговор ей вынес я строгий и нелестный; 
      Создан из материи слабой, легковесной,  
      Я — как лист, что по полю гонит ветр окрестный.

      Мудрецами строится дом на камне  прочном,  
      Я же, легкомыслием заражен порочным,  
      С чем сравнюсь? С извилистым ручейком проточным,  
      Облаков изменчивых отраженьем точным.

      Как ладья, что кормчего потеряла в море,  
      Словно птица в воздухе на небес просторе,  
      Все ношусь без удержу я себе на горе,  
      С непутевой братией никогда не в ссоре.

      Что тревожит смертного, то мне не по нраву; 
      Пуще меда легкую я люблю забаву; 
      Знаю лишь Венерину над собой державу; 
      В каждом сердце доблестном место ей по праву.

      Я иду широкою юности дорогой  
      И о добродетели забываю строгой,  
      О своем спасении думаю не много  
      И лишь к плотским радостям льну душой убогой.

      Мне, владыка, грешному, ты даруй прощенье: 
      Сладостна мне смерть моя, сладко умерщвленье; 
      Ранит сердце чудное девушек цветенье; 
      Я целую каждую — хоть в воображенье!

      Воевать с природою, право, труд напрасный. 
      Можно ль перед девушкой вид хранить бесстрастный?  
      Над душою юноши правила не властны: 
      Он воспламеняется формою прекрасной...

      Кто не вспыхнет пламенем средь горящей  серы?  
      Сыщутся ли в Павии чистоты примеры?  
      Там лицо, и пальчики, и глаза Венеры  
      Соблазняют юношей красотой без меры.

      Ипполита  в Павии только поселите —  
      За день все изменится в атом Ипполите; 
      Башни Добродетели там вы не ищите; 
      В ложницу Венерину все приводят нити.

      Во-вторых, горячкою мучим я  игорной,  
      Часто ей обязан я наготой позорной,  
      Но тогда незябнущий дух мой пеоборный  
      Мне внушает лучшие из стихов бесспорно.

      В-третьих, в кабаке сидеть и  доселе было  
      И дотоле будет мне бесконечно мило,  
      Как увижу на небе ангельские силы  
      И услышу пенье их над своей могилой.

      В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!  
      Быть к вину поблизости мне всего дороже; 
      Будет петь и ангелам веселое тоже: 
      «Над великим пьяницей смилуйся, о боже!»

      Да, хмельными чашами сердце пламенится; 
      Дух, вкусивший нектара, воспаряет птицей; 
      Мне вино кабацкое много слаще мнится  
      Вин архиепископских, смешанных с водицей.

      Вот, гляди же, вся моя пред тобою скверна,  
      О которой шепчутся вкруг тебя усердно; 
      О себе любой из них промолчит, наверно,  
      Хоть мирские радости любы им безмерно.

      Пусть в твоем присутствии, не тая навета,  
      И словам господнего следуя завета,  
      Тот, кто уберег себя от соблазнов света,  
      Бросит камень в бедного школяра-поэта.

      Пред  тобой покаявшись искренне и гласно,  
      Изрыгнул отраву я, что была опасна; 
      Жизни добродетельной ныне жажду страстно.,»  
      Одному Юпитеру наше сердце ясно.

      С прежними пороками расстаюсь  навеки; 
      Словно новорожденный, подымаю веки, 
      Чтоб отныне, вскормленный на здоровом млеке, 
      Даже намять вытравить о былом калеке.

      К кельнскому избраннику просьба о прощенье; 
      За мое раскаянье жду я отпущенья; 
      Но какое б ни было от него решенье,  
      Подчиниться будет мне только наслажденье.

      Львы  и те к поверженным  в прах не без пощады; 
      Отпустить поверженных львы бывают рады; 
      Так и вам, правители, поступать бы надо: 
      Сладостью смягчается даже горечь яда.

 
ВЕСЕННЯЯ  ПЕСНЯ.
Дни светлы, погожи, 
О, девушки! 
Радуйтесь, ликуйте, 
О, юноши! 
Ах, я словно сад цветущий! 
Плоть и душу пожирает 
Жар желания; 
От любви теряю ум  
И сознание.

Щекот соловьиный 
Разносится, 
Сладкою истомой 
В сердце просится. 
Ах, я словно сад цветущий! 
Плоть и душу пожирает 
Жар желания; 
От любви теряю ум  
И сознание.

Ты  всех дев милее, 
Желанная! 
Ты — лилей лилея, 
Благоуханная! 
Ах, я словно сад цветущий! 
Плоть и душу пожирает 
Жар желания; 
От любви теряю ум  
И сознание.

Взглянешь благосклонно —  
Я радуюсь; 
Взглянешь непреклонно —  
Я мучаюсь. 
Ах, я словно сад цветущий!  
Плоть и душу пожирает  
Жар желания; 
От любви теряю ум  
И сознание.

Ты  играешь мною, 
Жестокая! 
Нет мне дня покоя, 
Светлоокая! 
Ах, я словно сад цветущий! 
Плоть и душу пожирает 
Жар желания; 
От любви теряю ум  
И сознание.

Пусть умолкнут трели 
Соловьиные! 
Чу! В душе запели 
Песни дивные. 
Ах, я словно сад цветущий! 
Плоть и душу пожирает 
Жар желания; 
От любви теряю ум  
И сознание.

Жду тебя с волненьем, 
Красавица! 
Сердце через мгновенье 
Расплавится. 
Ах, я словно сад цветущий!  
Плоть и душу пожирает  
Жар желания; 
От любви теряю ум  
И сознание. 

 
 
ПРАЗДНИЧНАЯ ПЕСНЯ.
Радость, радость велия! 
День настал веселия.  
Песнями и пляскою 
Встретим залихватскою  
День освобождения 
От цепей учения. 
Школяры, мы яростно .  
Славим -праздник радостный.
Пук тетрадей — в сторону! 
Па съеденье ворону — 
Творчество Надоново, 
Хлама груз ученого! 
Пусть, как знают прочие, 
Мы спешим к Венере 
И толпой бесчисленной 
К ней стучимся в двери.
 
 
 
 
 
 

М. Л. Гаспаров

ПОЭЗИЯ  ВАГАНТОВ

(Поэзия  вагантов. - М., 1975. - С. 421-514)  

     

Таинства  Венерины, нежные намеки,  
Важность побродяжная, сильному упреки, -  
Ежели, читающий, войдешь в эти строки,  
Вся тебе откроется жизнь в немногом проке.
(Бернская  рукопись)
 

  

    Поэзию  вагантов, как и все европейское  средневековье в целом, открыли  для нового времени романтики, Но открытие это было, если можно так сказать, замедленным и нерешительным. Знаменитый "Буранский сборник" (Carmina Burana), "царица вагантских рукописей", был обнаружен еще в 1803 г., а издания дождался только в 1847 г. И это несмотря на то, что в 1803 г., как известно, немецкий романтизм был уже в цвету и культ средневековья давно перестал быть новинкой. Создается впечатление, что романтики того времени просто затруднялись еще найти вагантам место в своем представлении о средневековье.

    В самом  деле. Романтики старшего поколения отчетливо представляли себе и латинский, и романо-германский элемент европейского средневековья: латинский элемент в лице богомольных монахов и священников, а романо-германский элемент - в лице рыцарей, исполненных платонической любви к своим дамам. Поэзия вагантов - латинские стихи клириков, бичующие Рим, воспевающие вино и нисколько не платоническую любовь, - никак не укладывалась в рамки такой картины. Разумеется, это продолжалось недолго. У романтизма было достаточно крепкое сознание, чтобы освоить и такие факты. Но это произошло уже в позднейшем поколении, когда романтизм стал менее католическим и более протестантским, менее воинствующим и более терпимым. К 40-50-м годам XIX в. относится основная масса публикаций вагантской поэзия (И. Шмеллер в Германии, Э. Дю Мериль во Франции, Т. Райт в Англии) [1]. К этому же времени относится и первое осмысление исторического места вагантов в европейской культуре, так называемый "вагантский миф" (Я. Гримм, В. Гизсбрехт, Я. Буркхардт) [2]: предполагалось, что вагантство было первой попыткой эмансипации светского и плотского начала в новой Европе, дальним предвестием Возрождения и Лютера, а поэзия вагантов - безымянным творчеством веселых бродячих школяров, чем-то вроде народной латинской поэзии, вполне аналогичной той народной немецкой, английской и прочей национальной поэзии, которую так чтили романтики.

    Как и многие другие романтические концепции, этот миф оказался очень живучим. До сих пор в популярных книжках, написанных неспециалистами, можно  встретить описание ваганта с  лютней среди толпы крестьян и  горожан, воспевающего к их удовольствию вино и любовь или обличающего сильных мира сего [3]. Никакой научной критики: эта картинка давно уже не выдерживает. Вполне понятно, что такое вульгарное представление вызвало в свою очередь реакцию: ученые конца XIX - начала XX в. во главе с таким авторитетом, как В. Мейер [4], заявили, что вагантской поэзии вообще не было, что сочиняющий стихи бродячий школяр-оборванец - выдумка романтиков, а была ученая светская поэзия, создание высших клириков, полная духовного аристократизма, и лишь подонками ее пользовались бродячие певцы. Разумеется, такое утверждение - тоже крайность, для нынешнего времени уже устаревшая. Спрашивается, как же должны мы представлять место вагантов в истории средневековой поэзии?

    1

    Средневековая культура в сознании современного человека почти неминуемо выступает в  каком-нибудь контрастном противопоставлении: средневековье в противоположность античности или (чаще) средневековье к противоположность Возрождению. Такой контраст немедленно окрашивает средневековую культуру и одиозно-мрачные тона: она кажется чуть ли не шагом назад, нарушающим общий ход прогресса европейской цивилизации. Заметим, что это относится исключительно к духовной культуре: вряд ли кому придет в голову сказать, что социально-экономический строй средневековья был регрессом по сравнению с античностью, но не редкость встретить утверждения, будто духовная культура средневековья была исключительно мрачно-аскетической и отвлечонно-фанатической и представляла собой регресс по сравнению со светлым и жизнелюбивым миром античности. "Средневековый гуманизм" - понятие, еще очень непривычное для современного сознания.

    Между тем, средневековье, конечно, не было "бесчеловечным" провалом в истории духовного развития человечества. Средневековье создало свою картину мира, стройную и до мелочей рассчитанную и соразмеренную, человек был органической и гармонической частью этого мира и поэтому в какой-то мере оставался в нем "мерой всех вещей", оставался способен познавать этот мир, радоваться ему и наслаждаться им. Именно так представляли себе мир лучшие умы средневековья в ту самую эпоху, которую обычно называют "Высоким средневековьем" или (более условно) "Возрождением XII в.". Именно такое восприятие мира мы и вправе называть гуманизмом. Конечно, средневековый гуманизм выглядит иначе, чем гуманизм Сократа, Эразма или Гете, но что же в том удивительного? Гуманизм романтиков, гуманизм просветителей, гуманизм Ренессанса, гуманизм средневековья, гуманизм античности - все они совсем не тождественны друг другу, но все они родственны в главном: уважении к человеку и к его месту в мире [5].

Информация о работе Поэзия вагантов