Мне показался крайне показательным  пример, подтверждающий тезис о том, что экономика реально применяет накопленный и систематизированный опыт, который был приведен на сайте www.strana.ru.

     Этот  пример показался мне тем более  интересным, поскольку затрагивает  крайне актуальную, на мой взгляд, тему мирового экономического кризиса.

     Тот несомненный факт, что разрушительные кризисы более не посещают экономику  развитых стран в тех масштабах, в каких они разрушали её в  предвоенные годы, ни в коей мере не свидетельствует о том,  что  экономическая наука нашла против них абсолютное противоядие, и потому их «второе пришествие» стало принципиально невозможным.

     Вот что по этому поводу написал журнал «Эксперт» специально для Страны. ru.:

     «Однако события марта-мая этого (2000-го –  С.Т.) года не были восприняты американским общественным мнением как биржевой крах. Это позволяет иначе взглянуть на проблему кризиса 1929 года. Одна из наиболее распространенных версий начала Великой Депрессии заключается в том, что Федеральная резервная система (ФРС) вместо того, чтобы снизить процентные ставки и поддержать экономику дополнительной ликвидностью, придерживалась жесткой монетарной политики. И тем самым был спровоцирован глубокий экономический спад. Но нужно помнить, что такая критика во многом базируется на знании того, к чему привели действия ФРС. В самый разгар событий их участники таким знанием не располагали, и потому оценивали их иначе. Примерно так же, как сегодня расценивается весенний кризис Nasdaq. Однако благодушная оценка весенних событий вовсе не означает, что это не было началом полномасштабного кризиса».

     Да, сегодня, вооруженные опытом 1929 года, американские финансовые бюрократы  не стали повторять действия своих  предшественников. И это, возможно, привело к локализации кризиса, хотя строго, т.е. научно доказать эту связь не возьмется никто. Это лишь одно из  возможных предположений, не более того.

     Конституирование  деятельности, призванной формировать  экономические рекомендации и прогнозы в системе общественных отношений, самым непосредственным образом  зависит от признания экономики одной из отраслей науки. В этом случае совершенно понятным и оправданным становится существование  институтов экономического профиля, ученых советов, степеней и званий, наличие Нобелевской премии по экономике…

     Отрицание научного (в смысле подобия естественнонаучному) содержания экономических исследований неизбежно натолкнётся на личные и имущественные интересы тех групп, которые строят свой бизнес на реализации внешних атрибутов научности в фонтанах словоблудия и ворохах макулатуры, выдающихся за результаты экономического поиска.

     От  названия в нашем мире действительно  зависит очень многое. Тем более  важно определиться со статусом экономики  как одной из областей интеллектуальной деятельности человечества. Называть экономику наукой – удобно, но не правильно.

     Экономические исследования содержат имманентно присущие им элементы научной деятельности –  сбор информации, систематизацию, обработку, анализ. Безусловно, в этих исследованиях  присутствует элемент творчества –  формируются гипотезы, объясняющие содержание процессов, выявленных в результате  анализа. И вот здесь, в плавном течении процессов, внешне напоминающих естественнонаучные,  происходит надлом: гипотеза не может быть экспериментально проверена. С иными гипотезами новая состязается не результатами экспериментов, а степенью внешнего правдоподобия. Критерием истинности гипотезы является не практика, а некая, чем-то напоминающая алгебраическую, сумма мнений специалистов. Да, следует признать, что сегодня в некоторых отраслях науки (математике, теоретической физике), сложилось положение, при котором суть процесса поиска нового знания понятна нескольким ученым и только им одним. В таких условиях создается ситуация, при которой наукой считается то, с чем согласен этот узкий круг ученых. Но этот передовой отряд не может полностью оторваться от своей базы, он не свободен от необходимости экспериментального подтверждения своих гипотез. Ведь если, например,  будет доказано отсутствие гравитационных волн, то многие  наисложнейшие теоретические разработки неизбежно превратятся в научный мусор. Будет опровергнута не только общая теория относительности, но и альтернативные теории тяготения, поскольку и они исходят из признания конечности скорости распространения гравитации.

     Экономические теории принципиально не могут быть подтверждены или опровергнуты методами корректных (с естественнонаучных позиций) экспериментов. Если подходить строго, с позиций науки, то для того, что бы признать позитивным влияние трудов Кейнса на экономическое развитие (а это сегодня, едва ли не экономическая аксиома), человечеству нужно было прожить  одно и то же историческое время, дважды:  с трудами Кейнса и без них.

     Симптоматично и то, что абсолютная универсальность  открытий естественных наук отсутствует  у экономики. Как невозможно представить себе американскую физику, отличающуюся по смыслу и содержанию от немецкой, так нельзя говорить и о глобальной общечеловеческой экономике. Она удивительным образом различна для Японии, Китая, Австралии и Дании. И здесь кроется еще одно принципиальное отличие науки от экономики. Наука аполитична и беспристрастна. Экономика же не только обслуживает национальные интересы, но и формирует их. Поэтому она, как минимум, не беспристрастна, а, как максимум, необъективна.

     Указанные особенности экономики позволяют выработанным в её лоне теориям  бесконечно отрываться от практики, а экономистам в ранге ученых постоянно улучшать и совершенствовать некий мистический образ, придуманной, созданной по книжным образцам и существующей лишь в их умах финансово-хозяйственной  системы.

     Возможность возникновения и расширения разрыва  между хозяйственной практикой  на всех её уровнях и тем, что принято  называть «экономической теорией» определяется системой отношений, действующих в  обществе.

     Экономические разработки не подвергаются практиками объективному критическому анализу, поскольку руководители предприятий и фирм, работники государственного управления в большинстве своем не готовы к тому, чтобы объективно и всесторонне оценить ни качество и научный уровень результатов экономических исследований, ни содержание информации, дающейся на экономических факультетах университетов.

     В свою очередь, специалисты-исследователи  оказываются неспособны критически оценить практическую значимость своих  экономических гипотез. У них, в большинстве своем прошедшим путь: школа, университет, аспирантура, нет практического опыта.

     В практике деятельности миллионов хозяйствующих  субъектов не применяется результаты макроэкономических исследований.  Их «внутренняя кухня» управления разительно отличается от того, что по этому поводу написано в толстых книгах или говорится с университетских кафедр. Руководители, менеджеры предприятий  рассматривают реальный факт  их производственной деятельности как уникальный случай, а не как элемент общей рассогласованности экономической теории и хозяйственной практики. Они предполагают, что есть иные места, где экономические научные разработки,  неприемлемые для них, все-таки реально применяются и работают. Они энергично ищут эти заветные уголки и не находят.

      Надо  очень много знать и иметь  уровень независимости, успешности и смелости основателя американского  гиганта розничной торговли, крупнейшей в мире сети гипермаркетов Wal-Markt Сэма Уолтона, чтобы заявить: «Мне наплевать на то, что мы живем не по чьим-то там теоретическим прожектам относительно того, что нам следует делать и чем заниматься. Это не имеет ровным счетом никакого значения»⁴².

     Если  говорить об идентификации современной  экономики в качестве области  интеллектуальной деятельности, то мне  представляется, что наиболее соответствующим её содержанию будет термин «учение».

     Учений, в отличие от науки, может быть много. Это, кстати, зафиксировано и  в  названии одной из экономических  дисциплин: «История экономических  учений». 

     Изменение термина будет свидетельствовать о начале процесса  очищения экономики от наслоений псевдонаучности,  признании отличия экономики от наук естественно-технического направления, будет напоминать о существовании принципиальных ограничений  возможностей управления развитием финансово-хозяйственной сферы общества.

     Одновременно  с этим, использование при идентификации  экономики, как области интеллектуальной деятельности, термина «учение», предполагает существование профессионального  сообщества, занятого изучением процессов экономических взаимодействий, в том числе и на теоретическом уровне. 

     Отрицание подобия естественнонаучному статуса  экономики не равнозначно признанию  «второсортности» этого направления  интеллектуальной деятельности. Экономика потенциально не хуже и не слабее физики. Она относится к качественно иной области поиска Истины.

     Принципиальное  отличие методологических основ  и  результатов физики и экономики  в основном и, возможно,  в главном  предопределено разнокачественными характеристиками объектов их исследования и изучения, имеющих принципиально разные формы  и уровни стабильности и изменчивости.

     Мерцающие тенденции.

     Ни  одна из областей естествознания не имеет  объект исследования хоть сколько-нибудь похожий на непостоянный объект изучения экономики. Тело, помещенное в жидкость, ведет себя предельно корректно и вытесняет столько жидкости, сколько ему положено Природой, о чем и поведал миру еще старик Архимед. А что можно сказать о потребительском поведении населения любой страны – оно постоянно изменчиво. Но поиск закономерностей в потреблении материальных благ - это только одна из мириад  проблем, постоянно возникающих в лоне  экономики.

     Экономика уже давно научилась обходить подобные препятствия способами, которые  она получила от статистики. Однако на пути превращения в науку экономика имеет более существенные ограничения.

     Принципиальное  различие между двумя рассматриваемыми  сферами поиска Истины базируется на том, что экономика и естествознание пытаются найти и исследовать тенденции, различающиеся не только качественно, но и по продолжительности своего существования. Именно в этом находит свое отражение то ограничение, которое налагается Природой на гуманитарные науки и делает их несводимыми с науками естественными.

     Тенденции исследуют все науки (это их основное занятие), но только физические тенденции существуют стабильно,  чаще  – всегда, поэтому их можно открыть,  описать, воспроизвести и  полученные на этой основе знания использовать.

       И, напротив, на различных этапах  развития общества возникают  и исчезают некоторые формы взаимодействия людей. Во время существования этих форм возникают тенденции. Но время жизни их ограниченно. Это – мерцающие тенденции.

     Например, существовал простой обмен. Он основывался  на определенных пропорциях мены топоров  на копья. Эти пропорции со временем менялись, а затем и совсем исчезли в связи с ликвидацией самого процесса простого обмена. Наверное, у изменяющихся во времени пропорций можно было выявить некую тенденцию. Но кому она сегодня нужна?

     Бесспорно, что в свое время, при феодализме, крайне актуальной (но едва ли сильно проработанной) темой являлась структура поборов с крестьян, включавших барщину и оброк. Наверняка в изменении этого соотношения  была (или могла быть) выявлена некая тенденция, которая исчезла вместе с условиями, её порождавшими. Сегодня уже не имеет существенного значения, правильно или нет управляющие имениями оценивали эту тенденцию. Скажем так: в сегодняшних условиях это не актуально.

     Нет сведений о существовании «сквозных» экономических тенденций проявляющихся в течение всего времени развития общества. Они возникают и исчезают быстрее, чем меняются общественно-экономические формации. А раз таких тенденций нет, то  их нельзя «поймать», препарировать, зафиксировать, а поэтому невозможно окончательно описать и, самое главное, – прогнозировать их изменения с точностью, доступной естественным наукам. Нет, и рискну утверждать, что не будет такой формулы, подставляя значения в которую, мы сможем определить наше экономическое будущее хотя бы по одному из его необозримого количества параметров.