Россия XX века в представлении французской интеллигенции

Но были и исключения. Янсенист Жак Жюбе, напротив, достаточно негативно  относится к русской православной церкви и открыто пишет об этом в своих мемуарах даже несмотря на то, что именно ему было поручено подготовить почву для сближения французской и русской церквей. Воплощением русского высшего общества служит для Жюбе Феофан Прокопович – пьяница, обжора и развратник, его характеристики Жюбе и переносит на все русское православное духовенство. Русских Жюбе называет крещеными язычниками, а обряды их «смешанными, нечистыми». Объясняет он это русским национальным характером. Предаваясь с животным неистовствам плотским удовольствиям, пишет Жюбе, русские испокон веков жили лишь сегодняшним днем и помышляли только о себе. Лживые и льстивые в отношениях с сильными, жестокие в отношениях со слабыми, русские порочны и суеверны, а набожны лишь для видимости. А причину такого характера русских Жюбе видит в «разлаженном» устройстве общества, где государи страшатся переворотов, народ отличается непостоянством, а церковь рабски зависит от непрочной светской власти. ²¹

Жак Жюбе был не одинок в негативном восприятии русской церкви. «Путешествие в Сибирь» Шаппа д’Отроша произвело эффект разорвавшейся бомбы: указав на неблагополучие русского общества, Шапп тем самым опроверг просветительский миф о России. Церковь, пишет он, не препятствует деспотизму и не смягчает его, эволюция русского общества сводится лишь к смене одного деспотического режима другим, еще более кровавым, и дочь Петра ничем не лучше других тиранов, правящих Россией. Попы составляют «корпорацию презренных рабов», живущих за счет платы, собираемой с верующих. Положение священнослужителей, их зависимость от светского правителя, стоящего во главе церкви, не отличается от положения остальных сословий, а народ, который «привязан к греческой религии до фанатизма», слепо повинуется государям-тиранам. И бездна пролегает не только между народом и аристократией, но и между европеизированным дворянством и реакционной национальной церковью. ²²

Мысли Шаппа подхватил дипломат Корберон, но несколько пересмотрел их. По его мнению, петровские реформы не разделили русское общество на европеизированное дворянство и отсталый народ, они вообще ничего не изменили. Греческая церковь была для русских «источником беспримерного развращения». Однако, обуздав свое духовенство, Петр уничтожил единственный способ управления простым народом. Русский начинает действовать, лишь если ему «посулили награду или пригрозили наказанием», и невозможно внушить моральные принципы людям столь грубым.   ²³

Некоторые французские мемуаристы высказывают убеждение, что обычаи русских ни в чем не соответствуют христианским заповедям. Форнерод, например, как и позже Массон, порывает с русофильской традицией, которую десятилетиями поддерживали во Франции философы-просветители. Он осуждает «глупое уважение» русских к своим иконам, считает, что русские оскверняют истинную веру «пустым и смешным фиглярством».²⁴

В более позитивных красках видит  русскую церковь, как и русское  общество в целом, аббат Жоржель. Католик и монархист, Жоржель колеблется между традиционной критикой России и надеждами, которые внушает ему эта страна. Он восхищается монархическими принципами, призванными спасти Европу от революционной опасности. Также аббат Жоржель пишет, что там, где во главе церкви стоит сильный монарх, сосредоточивший в своих руках власть и светскую, и духовную, церковь, хотя и пребывает в зависимости от государства, но отличается терпимостью, а священники защищены от гонений.   ²⁵                          

       Огромное  значение во взаимоотношениях России и Франции сыграла Французская революция 1789 – 1794 гг. Сложившийся в ту эпоху стереотип России приобрел устойчивость и с определенными видоизменениями удерживается на Западе до настоящего времени.²⁶ Французская революция смела идеологию эпохи Просвещения и в общественном мнении Франции начался процесс развенчивания Екатерины II и Петра I. Они перестали восприниматься как просвещенные правители. «Северная Семирамида» изображалась таким же деспотом и чудовищем, как и прочие «коронованные тираны», только хитрее других, раз она сумела так вскружить головы даже умнейшим людям своего времени. Дополнительную пикантность ситуации придавали хорошо известные на Западе обстоятельства государственного переворота 1762 г., то есть убийство Петра III, а также вражда императрицы и наследника. До поры до времени на эти сюжеты было наложено табу, теперь же якобинцы не преминули использовать их в своих целях. Статьи в официальных и полуофициальных изданиях, выходившие огромными тиражами, создавали у рядового обывателя представление о России как о совершенно дикой стране, где венценосцы только тем и заняты, что убивают друг друга, а задавленные деспотизмом подданные, не исключая и представителей высшего сословия, покорно молчат. Ничего похожего давно уже не существовало ни в одной другой стране Европы. К сожалению, приходится признать, что такое представление было близко к реальности, если вспомнить, что Павел I не избежал в 1801 г. участи, предсказанной ему якобинцами семью годами раньше.²⁷

Большой интерес с точки зрения формирования и видоизменения образа России в XVIII веке играют публикации в политически ангажированной газете «Moniteur universel». В последние годы Директории «Moniteur universel» была главной официальной газетой Франции и обладала монополией на всю официальную информацию. Хотя «Moniteur universel» являлась официальной газетой, в ней можно встретить исторические анекдоты и забавные истории сомнительного происхождения. ²⁸

С точки зрения того, как освещалась в газете российская тема, наиболее интересны газетные публикации за 1799 г, время Итальянского похода Суворова. ²⁹ В данном случае у нас нет возможности привести здесь подробный анализ материалов газеты, которые содержали информацию о ведении военных действий и описание многочисленных дипломатических тонкостей.  Заострим лишь внимание на том, как изображались на страницах газеты две выдающиеся личности того времени, которые и олицетворяли собой Россию в 1799 г., – Суворов и Павел I.

Большое внимание корреспонденты газеты уделяют личности Суворова, который на тот период времени фактически олицетворял собой русскую армию. ³⁰

 Так, в период польского  восстания 1794 года его имя упоминалось  на страницах газеты в связи  с сообщениями о жестокости  русских на покоренной территории, о том, как генералы Екатерины морят варшавян голодом, а сам Суворов был назван «знаменитым палачом на службе у Екатерины».³¹ В доказательство жестокости знаменитого екатерининского генерала также приводились следующие его слова, сказанные им на приеме у австрийского императора: «Я привык драться, и неважно, что эта кампания обойдется мне в какие-то жалкие пятьдесят тысяч жизней».³²

Для сообщений в «Moniteur universel» о фельдмаршале Суворове, характерно доминирование слухов и анекдотов над реальными фактами, тем более что Суворов часто сознательно провоцировал появление этих слухов и анекдотов. Вот что писал по этому поводу осведомленный современник: «Он (Суворов) был тонкий политик и, под видом добродушия, был придворный человек, пред всеми показывал себя странным оригиналом, чтобы не иметь завистников. Только проницательные о доброжелательные наблюдатели могли разглядеть за этими напускными чудачествами реальную образованность, хладнокровие и ум». Любопытно мнение о Суворове Жермены де Сталь, вынесенное ею из беседы с генералом Милорадовичем, который во время Итальянского похода состоял дежурным генералом штаба: «Видно, что сей последний был человек образованный, хотя и сохранял то прирожденное чутье, которое помогает постигать сущность людей и вещей в одно мгновение. Он скрывал свои познания и притворялся, будто действует исключительно по наитию, чтобы сильнее потрясать воображение солдат».  В позднейшей французской литературе встречаются подобные доброжелательные оценки, однако в период военных действий, «Moniteur universel», изображая Суворова, использовала исключительно темные краски. ³³

«Moniteur universel» любила развлекать читателя рассказами о чудачествах российского фельдмаршала. В одном из анекдотов рассказывается о херсонском помещике, который пригласил Суворова на обед, на что полководец ответил, что примет приглашение при условии, что помещик завесит в доме все зеркала. Суворов уже много лет не смотрелся в зеркало, и сама императрица принимала его в комнате без зеркал. ³⁴,³⁵

В городе Хацофе, где стоял  венгерский полк, Суворов вызвал к себе офицеров, каждого поцеловал в щеку, а командира полка в обе щеки и в лоб. Он попросил вина и, опустившись на колени, выпил его за здоровье императора Франца II (австрийского императора), затем поднялся с колен и выпил за здоровье своего императора. Одет Суворов был небогато, свою лысую голову он не покрывает, даже в поездках. О лысом черепе Суворова газета упоминает часто – это типичный пример создания негативного внешнего образа врага, «снижающего» уровня информации о России и русских. ³⁶

Этот чудаковатый человек, сообщала «Moniteur universel», приближается к Франции во главе 80-тысячной армии. 7 марта во время 20-минутного свидания в Митаве с Людовиком XVIII Суворов сказал королю-изгнаннику, что «день, когда он поможет ему подняться на трон предков, будет самым счастливым днем в его жизни». О действиях Суворова, как об уже совершенных, так и о тех, которые он еще только намеревался совершить, сообщалось как о надвигающейся катастрофе. Газета информировала, что Суворов получил от императора Франца II коня, а взамен пообещал ему ключи от Мантуи, и что Суворов угрожает курфюрсту баварскому. ³⁷

С одной стороны, в  свете подобной информации анекдоты о чудаковатости Суворова начинают выглядеть куда менее безобидно: на Европу надвигается не просто враг, но враг не вполне предсказуемый, ведущий себя не по правилам, и от этого исход событий представляется менее очевидным и более страшным. С другой стороны, анекдоты были призваны несколько смягчить информацию о безжалостном полководце, а также опровергнуть миф о непобедимости Суворова, начавший на определенном этапе военных действий приобретать силу.  ³⁸

То же сочетание реальных фактов с вымышленными, их соответствующая  обработка, использование любых  подробностей, могущих очернить противника, наличествовали на страницах «Moniteur universel», когда информация касалась Павла I.³⁹ По мере приближения армии Суворова к Италии и к границам Франции газета начинала активно публиковать анекдоты и «случаи из жизни», призванные свидетельствовать о сумасбродствах российского императора, а также статьи более общего характера, призванные дискредитировать противника.⁴⁰

Примером может служить  «Письмо из Гамбурга», опубликованное в номере от 31 мая 1799 года.⁴¹ После того, как российский император испортил отношения со скандинавскими странами и Пруссией, сообщалось в «Письме», он стал угрожать вольным немецким городам. Он объявил себя великим магистром Мальтийского ордена, созданного для защиты христианского мира от мусульман, а сам тем временем объединяет свой флот с турецким. «Как несхожа политика Павла, это форменное безумие, с политикой Екатерины!» - восклицает автор заметки.⁴²

Особенно возмущала  французских газетчиков высылка  из России послов разных государств в  апреле 1799 года. 5 мая газета поведала о злоключениях посланника баварского курфюрста, которого агенты русской полиции посадили в сани и везли пять дней без остановок. Посланника высадили в Иннерштадте на прусской границе, где он в течение еще восьми дней ждал, пока туда доставят его семью.⁴³ Этот варварский поступок, по мнению французов, должен был возмутить граждан цивилизованных государств.

Отдельное место среди  слухов о русском императоре занимали слухи о его кончине. В сообщении  от 28 мая говорилось, что по информации, поступившей из Петербурга, в русской  столице созрел заговор и произошел переворот. В результате дворяне, составившие основную массу заговорщиков, убили императора, а императрица, подобно Екатерине II, взяла власть. Впрочем, в конце сообщения отмечалось, что информация требует подтверждения, так как уже двадцать дней из Санкт-Петербурга нет никаких новостей. 11 июня в небольшой заметке сообщалось, что новость о перевороте в русской столице оказалась всего лишь слухом, порожденным на Гамбургской бирже.⁴⁴ Этот слух об убийстве императора поразительным образом предсказал его реальное убийство, совершенное через 2 года.⁴⁵

 В целом же, поход  русской армии газета приравнивала  к вторжению в Европу новых  варваров. Этой цели были подчинены  характеристики главных действующих  лиц – императора-безумца Павла  и полководца-чудака Суворова. Странности Суворова и Павла корреспонденты «Moniteur universel» трактовали как общую оторванность России от цивилизованного мира. ⁴⁶

Таким образом, анализ вышеизложенных эпизодов убеждает нас в следующем. Благоприятными для формирования образа России во Франции и для российско-французских отношений стали периоды правления Петра I и особенно Екатерины II, совпавшие с эпохой Просвещения на Западе. Критическим же стало время Французской революции, когда приверженцы революции стремились всячески дискредитировать Россию как во мнении своих соотечественников, так и в глазах мирового сообщества. Именно тогда в общественном мнении Франции особенно утвердилось представление о России, как о стране авторитарной, где ущемляются права личности. В определенной мере это представление сохраняется и до сих пор. Также сложным для образа России во Франции стало время Итальянского похода Суворова, когда закрепилось представление о русских как о людях «странных», непредсказуемых, оторванных от цивилизованного мира.

Образ России во Франции  складывался из некоторых устойчивых характеристик, стереотипов, сохранявшихся  на протяжении многих веков, и также  некоторых переменных свойств, которые  вкладывались в образ в зависимости  от конкретной внешнеполитической ситуации, от расстановки сил на международной арене. Так, к устойчивым характеристикам можно отнести представление о России как о «далеком варварском народе», который неизменно ассоциировался с Севером, в противовес Франции, находящейся на юго-западе Европы. Мнение о чудаковатости и непредсказуемости русских также сохранялось на протяжении достаточно долгого времени и сохраняется до сих пор.⁴⁷ Следует отметить и то, что в культурном отношении Россия отождествлялась французами с Азией, с ее восточными оковами деспотизма. Казалось бы, большинство из этих характеристик (если не все) можно назвать негативными, но здесь и приобретают особое значение те переменные свойства образа, которые актуализировались в зависимости от конкретной ситуации. Причем зачастую они вытекали из постоянных свойств, которым придавался  принципиально иной оттенок, так, что это  было уже новое свойство. Так, представление о «варварстве» русских сменилось восторгом по поводу приходящего в эту далекую нецивилизованную страну просвещения в период правления Екатерины II. А устойчивая уверенность в том, что в России царит восточный деспотизм, существенно поколебалась после «Наказа…» императрицы Уложенной комиссии. Более того, обещанные в «Наказе…» реформы (хотя, учитывая декларативный характер «Наказа…», исследователи спорят о том, в какой мере этот документ мог стать руководством к действию) породили во французском общественном мнении лестное для российской стороны предположение о том, что Россия в скором времени может стать страной более свободной, с куда более совершенным политическим устройством, чем в данный момент является сама Франция. Степень устойчивости подобных представлений в данном случае зависела от того, насколько готова была российская сторона своими непосредственными действиями их поддерживать.