Россия XX века в представлении французской интеллигенции

Летом 1935 года в Советском Союзе по приглашению Максима Горького побывал Ромен Роллан. 28 июня он был принят в Кремле И. В. Сталиным. После отъезда из страны он послал Сталину несколько писем, ответа на которые так и не получил. Лейтмотив обращений Роллана к Сталину – это обеспокоенность писателя тем, что на Западе «растет охлаждение по отношению к СССР». Ему непонятна подоплека массовых репрессий в стране, причины многих поступков советского руководства.

Роллан пишет, что сочувствующие  советскому строю слои французского общества – часть интеллигенции, профессоров, учительства, мелкой буржуазии – особенно взволнованы тем, что не могут получить ответов на многие вопросы и опровергнуть «клеветнические слухи», порочащие СССР. Волну протеста в странах Запада, - сообщает Роллан – вызвал закон об уголовном наказании детей с 12-летнего возраста. Закон этот реально существовал и получил в обиходе название «закона о трех колосках» - по суду наказывался человек, укравший с колхозного поля более 3-х колосков. Обросший слухами, он получил, как узнается из письма Роллана, иную интерпретацию – что дети караются смертной казнью за «религиозное упорствование». Ролан упоминает ряд других важных фактов: процессы против Каменева, Зиновьева и других, объявление древнееврейского языка «контрреволюционным» и некоторые другие меры антисемитского характера, практикуемые в стране Советов, преследования за религиозные убеждения и отказ от военной службы духоборов, выдачу полиции Муссолини антифашиста, скрывавшегося на территории СССР, процесс против польских священников. Упоминание в письме столь широкого круга фактов позволяет говорить о широкой осведомленности просвещенной части французского общества о событиях, происходящих в СССР. Роллан, однако, в отличие от других представителей французской интеллигенции, верил в виновность обвиняемых, в остальном же полагал, что все, им перечисленное, -  лишь чьи-то клеветнические домыслы, или же факты искаженно истолкованы. Такая вера в справедливость происходящего в стране Советов говорит о том, насколько сильные симпатии питали к СССР некоторые представители французского общества. Кроме того, Роллана возмутила происходящая постфактум сублимация Махно, которого в период революции рисовали анархистом и антисемитом, теперь же пытались представить героем, который стал жертвой клеветы большевиков. Письмо было написано в 1935 году, уже после прихода фашизма к власти в Германии, и Франция видела в СССР потенциального союзника в борьбе с фашизмом. Поэтому Роллан специально указывает на то, что многие группы, ведущие антифашистскую борьбу, одновременно отдаляются и от СССР. Роллана огорчает также утрата СССР авторитета в США и странах Южной Америки, «почти целиком завоеванных анархистской или троцкистской оппозицией». В заключении Роллан предлагает создать специальный информационный центр в Париже, через который французское общество могло бы из первых рук получать полную и достоверную информацию о происходящем в СССР и называет себя лучшим другом страны. ¹⁰¹

В отличие о Роллана,  другой французский писатель Роже Мартен дю Гар принадлежал к той части французской интеллигенции, которая преимущественно негативно относилась к Советскому Союзу. В своей книге «Полковник Момор» он изложил свои взгляды на коммунистическую идею как таковую и на СССР как страну, эту идею воплощающую. Коммунизм, по мнению дю Гара, это коллективное безумие, во имя которого люди могут хитрить, лгать, лицемерить, называя это «тактической ловкостью» и гордясь этим. Сталинский режим дю Гар называет имперской диктатурой, лишившей общество свободы слова, обрекшей его на каторжный труд, на жизнь без элементарных благ, и находит абсурдным то, что именно его пропагандисты («воинствующие фанатики») распространяют в массах идеалы свободы, благосостояния, отдыха и др. Однако при этом он видит в приверженцах советской доктрины высокие моральные качества -  дух самопожертвования, чувство человеческого братства, но это не является основанием для того, чтобы принимать их идеологию и режим, который они хотели бы установить. Дю Гар особо заостряет внимание на разности коммунистических перспектив для России и Франции: в России, где 2 миллиона буржуа и 148 млн. действительных или возможных пролетариев, установить коммунизм было несложно. Во Франции 23 млн. буржуа и 17 млн. действительных или возможных пролетариев – революция невозможна, даже несмотря на тот значительный вес, который приобрела в обществе ФКП после Первой Мировой войны. И все же коммунизм, считает дю Гар, порожден объективными серьезными социально-экономическими проблемами, и общество не может придерживаться по отношению к нему однозначно негативной позиции. Сталинизм порожден попыткой без всякого перехода привести общество от автократического строя к социалистическому. Здесь дю Гар ссылается на тезисы отца русского марксизма Плеханова, что, если попытаться создать в России социалистический строй, экономическая и социальная база которого в России отсутствует, удастся лишь создать новую империю инков, в которой социалистическая каста будет руководить бюрократическими и террористическими методами национальным производством. Первые большевики, добавляет дю Гар, также выступали за установление в России буржуазной демократии, считая, что не следует сокращать этапы прохождения исторического пути. Приход к власти пролетариата и уничтожение капитализма, скажет дю  Гар устами своего героя полковника Момора, приводит еще к худшим последствиям, чем капитализм, так как пролетарское общество продолжает жестоко эксплуатировать индивидуума, только теперь эксплуатируемый не может надеяться взять верх над хозяином, ведь хозяев больше нет, и эксплуатирует его рабочий класс. ¹⁰²

Помимо политических вопросов, как уже было сказано, предметом размышлений для представителей французской интеллигенции являлось и новое советское искусство. Здесь уместно привести некоторые мнения Андре Мальро о современном ему советском кинематографе. «Три песни о Ленине» он называет самым крупным успехом отечественной кинематографии за последние годы. «Волнение, им поднимаемое, - пишет он, - приобщает иностранного писателя к великой традиции от Пушкина до Толстого». А вот «Мы из Кронштадта» режиссера Е. Л. Дзигана Мальро назвал хорошим, но неровным. «В советском искусстве, как и в литературе, слишком мало трудностей» -  так объясняет Мальро главный недостаток этого фильма и многих других произведений. Революционное искусство старается избегать противоречий, сомнений героев, которые в глазах убежденных приверженцев нового порядка выглядят отступничеством, и это негативно отражается на художественном содержании произведений искусства. Ведущими режиссерами советского кинематографа являются, по мнению Мальро, Эйзенштейн и Пудовкин. ¹⁰³

В отличие от Роже Мартена  дю Гара, философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр, чье знакомство с Россией приходится преимущественно на 1950-е-60-е годы, с глубокой симпатией относился к России. Это объясняется как возросшим авторитетом СССР после II Мировой войны, так и тяготением самого писателя к левым политическим силам. В письме к Микояну он называет себя «другом вашей великой страны» и выражает уверенность, что «дело Бродского»  - всего лишь непонятное и достойное сожаления исключение. Но антисоветская пресса утверждает, дружески предупреждает своего адресата Сартр, что это типичный для советского правосудия пример, и обвиняет власти в неприязни к интеллигенции и антисемитизме. В 1955 году Сартр и Симона де Бовуар побывали в СССР. В отчете о пребывании Сартра в СССР сказано, что пьеса «Клоп» и ее постановка произвели на писателя большое впечатление, также как кинокартины «Иваново детство» и «Баня». При этом Сартр критикует коммунистическое общество 1920-х годов, говоря: «Маяковский умер не потому, что был против коммунизма, а потому, что в то время коммунистическое общество рисовалось ему таким, в котором он сам жить не мог».¹⁰⁴ Он поражался размаху строительства в СССР, особенно в свете того, что в Париже жилье – большая проблема, и считал политику советского руководства в этом вопросе правильной. Сартр и Симона де Бовуар также посетили несколько магазинов и сказали, что витрины ГУМа оформлены лучше, чем витрины универсальных магазинов во Франции. Но если в бытовых усовершенствованиях Сартр признавал превосходство СССР, то о советской живописи был не лучшего мнения. «Вы выступаете против формализма, но ваши художники – формалисты чистейшей воды», - говорил он. Советские люди, по мнению Сартра, стали проще, свободнее, чем раньше. Образцы советской современной архитектуры (Дворец съездов, Дворец пионеров) ему очень понравились, также на Сартра произвели хорошее впечатление работы опального скульптора Эрнста Неизвестного. Поэзия Вознесенского ошеломила его и явилась едва ли не самым сильным впечатлением поездки. Также во время поездки Сартр составил мнение о высоком эстетическом уровне советских людей, в чем они, по его мнению, превзошли французов, среди которых поэзией увлекается лишь узкий круг ценителей. После очередного приезда Сартра в СССР в 1964 году в журнале «Тан Модерн» стали систематически публиковаться произведения советских писателей. В одном из отчетов о приезде Сартра и Бовуар сказано: «они уехали с твердым убеждением, что наша страна и наша культура переживают период расцвета, связанный с политической линией, намеченной XX и XXII съездами КПСС». ¹⁰⁵

В целом восприятие французской  интеллигенцией социально-политических и экономических перемен в  СССР в период «оттепели» было позитивным. Кроме Сартра, с любопытством и одобрением встретили перемены также Клод Руа, Веркор (Жан Брюллер), Натали Саррот, Роже Вайян и многие другие. Но в этот период произошел, по меньшей мере, один эпизод международного значения, который омрачил отношения СССР с Европой и США и был крайне негативно воспринят подавляющим большинством представителей французской интеллигенции, интересующихся СССР, симпатизирующих ему и поддерживавших тесные контакты с советской стороной. Речь идет об участии советских войск в подавлении народного восстания в Венгрии в 1956 году.  ¹⁰⁶

Клод Морган категорически осуждает советское вмешательство в Венгрии. Он пишет, что этим советская армия подрывает свой авторитет армии-освободительницы и действует по тем же принципам, что и французские колониалисты в Алжире. Морган обвиняет советскую власть в двойных стандартах: «Невозможно защищать право народа распоряжаться своей судьбой, говоря о Египте или Алжире, и отрицать это право народа в Будапеште». Он также выступает категорически против того, что французская компартия поддерживает действия советской армии в Венгрии. Клод Морган подписал Декларацию протеста, составленную Веркором, его примеру последовали также Роже Вайян и Клод Руа. Он считает, что своими действиями в Венгрии компартия СССР отрезала себя от массы простых людей и подорвала возможность рабочего единства на долгое время. Однако Морган подчеркивает, что, выступая против политики советского руководства в венгерском вопросе, он по-прежнему питает дружеские чувства к своим советским друзьям и симпатию к СССР. ¹⁰⁷

Веркор (настоящее имя Жан Брюллер) заявил об отказе вести общественную деятельность после ввода советских войск в Венгрию. А после августа 1968 года (ввод советских войск в Прагу) Веркор опубликовал статью «Гитлер выиграл войну», где высказал убеждение, что попрание прав человека страной, остановившей Гитлера, является, в конечном счете, победой гитлеровской идеологии. На протяжении всего трудного послевоенного диалога со своими коллегами Веркор высказывался едва ли не по каждому факту нарушения прав человека в СССР, резко критикуя такую политику. Но он одновременно стремился всеми силами поддерживать контакты; не отказываясь от принципиальной позиции, но продолжая сотрудничество, Веркор оказывал помощь тем представителям творческой интеллигенции в СССР, которые солидарны с французскими коллегами, но не имеют возможности высказать свою точку зрения. Знаменательна в этом плане полемика Веркора с писателем историком Луи де Вильфосом, опубликованная на страницах «Франс Обсерватер» в 1956 году. Вильфос назвал свою статью «Сотрудничество невозможно», а Веркор призвал: «Не нарушать связь». ¹⁰⁸

Луи де Вильфос писал, что советское вторжение в Венгрии «сокрушило моральных авторитет СССР, доверие к нему миллионов людей во всем мире». Был разрушен миф о национальном суверенитете стран народной демократии, «союзников» СССР. «Равным образом, - продолжает Вильфос, - был подорван и рухнул фундамент Движения в защиту мира: идеи мирного сосуществования государств с различным общественным строем, неприменения оружия, невмешательства». После своего возвращения из СССР в 1952 году Вильфос жестко осуждает систему концлагерей в Польше и СССР, обращает свое внимание на другие порочащие СССР инциденты, такие как «дело врачей».  «Великое движение за освобождение человечества, - пишет он, - закончилось на Ленине и Октябрьской революции. Затем же отклоняется, сбивается с пути настолько, что предает первоначальные идеалы... Если коммунизм не намерен реформироваться, «десталинизироваться», демократизироваться, он на деле является не левым, а реакционной фальсификацией левого движения». Вильфос выступает против того, чтобы лишать людей свободы мысли и самовыражения, как это происходит в СССР. Веркор же спорит с Вильфосом, говоря, что, несмотря на весь ужас венгерской драмы, необходимо поддерживать связь и помочь коммунизму в СССР в его нелегком пути к обновлению. После своего визита в СССР в 1953 Веркор заново посетил его уже в 1955 году и, согласно его воспоминаниям, увидел существенные изменения, охарактеризованные им как признаки «оттепели». Возник осуществлявшийся Веркором вместе с Эренбургом план проведения в Москве выставки французской живописи. ¹⁰⁹

На фоне растущего интереса французского общества к общественным переменам в СССР в период, когда лидером страны был Н. Хрущев, в 1961 году страну посетила Натали Саррот. В 1950-е-60-е годы она представлялась наиболее крупным писателем и авторитетным для французской левой интеллигенции человеком. До своего приезда в СССР, как следует из отчета Граевской о пребывании писательницы в стране, Саррот была убеждена, что в период культа личности советские люди находились настолько во власти страха, что не ходили друг к другу в гости, не разговаривали с друзьями. Она также была уверена, что в СССР не существовало произведений искусства, которые были бы созданы не по прямому приказу. Но по приезде беседы с советскими писателями (Всеволод Иванов, Николай Погодин, Илья Эренбург и другие) произвели на нее благоприятное впечатление, а после встречи в Союзе писателей Саррот заметила, что ей очень понравилась атмосфера «этого собранья». В Ленинграде ей была дана возможность выступить перед преподавателями и студентами, и писательница уехала с чувством, что она могла излагать свои взгляды совершенно свободно. Большое впечатление на Саррот произвел внешний вид Москвы и Ленинграда, облик толпы. Ей понравился Дворец автозавода имени Лихачева.¹¹⁰ Автор отчета выражала уверенность, что поездка Натали Саррот прошла в целом удачно, и «будет способствовать рассеиванию многих ложных представлений, бытующих в среде французской интеллигенции в отношении Советского Союза». Позднее в своих личных записях Саррот писала, что «ее визит в СССР доставил ей много радости и приятных впечатлений». С 1956 года (предыдущий визит писательницы в СССР) уровень жизни, по ее мнению, заметно вырос, «люди хорошо одеты, веселы, уверены в будущем, ощущается стирание социальных граней». СССР, пишет Саррот, добился больших успехов в деле распространения культуры. «Широко известно, что ни в одной стране мира так много не читают, - развивает она свою мысль, - интерес к литературе огромен – я уже не говорю о больших тиражах книг, издаваемых в Советском Союзе». Позднее Саррот еще не раз посещала СССР, в частности приняла участие в Международной Ленинградской встрече писателей летом 1963 года. Писательница, как и большинство французов, восхищалась русской классической литературой, особенно Достоевским.¹¹¹