Субкультура солдат срочной службы

   Армейский фольклор часто эксплуатирует форму  переделки, широко распространенную в разных пластах современного фольклора. Эстетический потенциал переделки состоит во взаимном пересечении исходного и «перекодированного» текстов, каждый из которых воспринимается через другой и по контрасту с другим. Мечта о возвращении в утопический мир «гражданки» осмысляется через пушкинские строки.

Ты верь, солдат, взойдет она, Звезда пленительного счастья. Настанет дембель, и тогда Заплачет девушка от счастья

[Райкова 1994:85].

   Романтизированный тон переделки утрируется благодаря тому, что последняя строка рисует ситуацию, вопиюще противоречащую картине мира, представленной в армейском фольклоре. Относительное многообразие жанровых форм, стилизуемых армейским фольклором, не следует переоценивать. Армейский афоризм может приобретать форму частушки («Самоволка, самоволка, / Что хорошего в тебе. / Пять минут я на свободе / И пять суток на "губе"» [8]), тоста, дефиниции (напоминающей как литературные афоризмы эпохи Просвещения, так и строку из армейского устава), однако прагматика различных жанровых форм представляет собой фикцию: частушки не поются, а тосты не произносятся во время застолья, не говоря уже о прагматике такого жанра, как солдатская молитва. Мы имеем дело со стилизациями, занимающими исключительно важное место в армейском фольклоре.

Армейские «маразмы»

   Армейские маразмы — жанр общеизвестный, и, может быть, именно его широкая популярность осложняет решение вопросов, связанных с его бытованием.

Публикации  — почти исключительно популярные — армейских маразмов формируют вполне солидную эмпирическую базу, однако фольклористические данные об устном бытовании этих текстов практически отсутствуют. Не исключено, что и устное, и письменное бытование «маразмов» связано не столько с армейской средой, сколько с военными кафедрами высших учебных заведений. Рукописные сборники «маразматических» высказываний офицеров составляются главным образом студентами, посещающими занятия на военной кафедре, и другими штатскими людьми, попавшими на военные сборы. Аналогичные списки речевых ошибок преподавателей составляют школьники и студенты, сходные с ними подборки оговорок публиковались в «Крокодиле» в рубрике «Нарочно не придумаешь». Но только ситуация военной кафедры, общая для студентов большинства вузов, позволила выделить эти записи в особый текст, постоянно дополняемый и бережно хранимый. Подобное внимание именно к «военному делу» начинается у школьников с занятий НВП (начальной военной подготовки).

   В небольших количествах «маразмы»  проникают на страницы солдатских блокнотов, а некоторые из них — прежде всего, хрестоматийное «Копать будем от забора и до обеда» — встречаются и в устном бытовании, выступая в качестве иронической формулы, обобщенно описывающей «дух армии». Вообще «маразмы», как правило, цитируют с указанием конкретного человека — «как говорил наш майор на сборах...». Есть легендарные личности, которым приписывают авторство некоторых выражений.

   Общим для «маразмов», пожалуй, является потеря говорящим причинно- следственных связей, свойственных для обыденного мира («Что у вас нос красный, как огурец?»). У военного человека, утверждает «маразм», логика совершенно иная. Одна из особенностей речи военных — стремление к афористичности речи и к тому, чтобы самое общепонятное и естественное было выражено в виде уставной формулировки («Расстояние между ногами — один шаг»; «Ядерная бомба всегда попадает в эпицентр»). Естественный ход вещей в спародированной офицерской речи предстает производным от профессиональных установлений: «По команде отбой наступает темное время суток»; «Горло болит? Учите уставы — болеть не будет!».

   Один  из наиболее продуктивных способов создания «маразмов» — разнообразные искажения фразеологизмов, нередко приводящие к комической двусмысленности («Я все время спускал вам сквозь пальцы, но если я кого-нибудь поймаю за что, то это будет его конец», «Запишите себе на ус», «Вы у меня в кишках по горло сидите»; «Эх вы, поколение семидесятых годов! У вас еще лапша на ушах не обсохла»), В целом жанр «маразма» формирует колоритный речевой облик офицера, плохо владеющего фразеологией²⁷ и подменяющего онтологические категории ведомственными.

Примечания

¹ Ср.: резака— карьерист, резаться — делать карьеру при помощи подхалимства [Ли- холитов 1998: 226]. Здесь и далее мы ссылаемся на материалы одного из приложений к лексикологическому исследованию П.Лихолитова — «Словаря жаргона пограничников», половину представленной лексики в котором составляют «слова, имеющие отношение к реалиям армейского быта и неофициальным традициям, бытующим в современной армии» [Там же: 218].

Устные воспоминания Д.К.Датешидзе, проходившего службу в 1988-1990 гг., исключительны по своей полноте и содержательности, и при выборе иллюстративного материала из текстов интервью мы отдавали им предпочтение перед прочими. Такое представление было сформировано волной разоблачительных публикаций, открывающих обществу правду о жестокости неформальных отношений среди солдат- срочников. Начало этому публицистическому антидедовщинному буму было положено упоминавшейся выше повестью Ю.Полякова «Сто дней до приказа», вышедшей в 1987 г., и произошедшей в том же году драматической историей солдата-срочника из Литвы Артураса Сакалаускаса, горячо обсуждавшейся в прессе, в радио- и телепередачах. Так называемое «дело Сакалаускаса» состояло в том, что доведенный до крайней степени отчаяния неуставными унижениями, среди которых имело место и сексуальное насилие, Сакалаускас застрелил восьмерых своих сослуживцев и скрылся вооруженным. Стоит ли говорить, что в разыгравшихся вокруг этого случая общественных страстях интеллигенция единодушно сочувствовала Сакалаускасу и всецело его оправдывала. Дело Сакалаускаса дало толчок к созданию Комитета солдатских матерей. Показательна в этом смысле тенденция к расширению границ лексической сочетаемости самого прилагательного «неуставной», заметно проявляющаяся в рассказах об армейской службе (ср., например: «половина казармы появлялась утром в шапках неуставного темно-синего цвета» [Юдин 1998: 30]; «основное такое неуставное блюдо, полагающееся, — это был лук» [1] и т. п.

Подробнее о сексуальных практиках в армии, о значении тендерных показателей в неуставной системе ценностей, о роли армейского полового воспитания в формировании стереотипов маскулинности см.: [Банников 2001: 133—134, 136—137; Лурье 2001—2002: 255—258]. В той же главке, посвященной «половому детерминизму неуставной социальной иерархии», К.Л.Банников, в частности, рассматривает сексуальный символизм в солдатской культуре как один из семиотических кодов солдатской иерархии: знаки сексуальности солдата суть одновременно знаки его социальной оформленности, и потому только прошедшие инициацию старослужащие («субъекты доминации») наделяются правом на любовные связи, только они становятся героями меморатов о сексуальных похождениях, только они располагают привилегией «обозначить свой статус путем изображения группы крови в орнаменте фаллического характера, радуясь обретенной социальной потенции не меньше, чем физической» [Банников 2001:134]. Чрезвычайно подробный и обстоятельный анализ иерархических отношений в солдатской общине, описание переходных обрядов, статусной знаковости одежды, питания и т.д. содержится в работе К.Л.Банникова [Банников 2001: 114-132]. Оговаривать все случаи соответствия и расхождения между материалами и наблюдениями Банникова и нашими (в основном совпадающими в силу единства общеармейской традиции) значило бы перегрузить текст статьи примечаниями, имеющими в большей степени этикетный характер. Мы отсылаем читателя к этой работе в целом и ограничимся лишь несколькими цитатами, ссылками и отдельными уточняющими замечаниями. К.Л.Банников приводит интересное сообщение о еще более дробной стратификации новобранцеев до присяги: «Вообще духи, пока их везут в часть, — они еще даже и не духи, а нюхи. Как форму на них надели, так весь карантин и до присяги — они уже запахи, а как присягу приняли — они целые духи». При этом автор статьи почему-то полагает (видимо, приняв на веру автокомментарий информатора), что классификацию «не- дооформленных» духов «придумали как пародию на реальный статусный переход» в той части, где она была им зафиксирована [Банников 2001:117-118]. Ср. у Лихолитова: бумажный дед — дед, чьи сыны еще не призваны в армию [Лихолитов 1998: 219]. В определении содержится неточность: переход в черпаки, или в деды (пс данным Лихолитова, дед — солдат, прослуживший один год, а не полтора), происходит с выходом очередного приказа, т. е. тогда же, когда и призыв новых духов, или сынов, и, следовательно, временной зазор между этими двумя моментами невозможен. Вероятно, речь идет не о призыве, а о прибытии в часть партии новобранцев. В рамках данной статьи мы не имеем возможности привести полный перечень знаковых элементов обмундирования, принятых в известных нам традициях. Более подробные описания изменений в форме одежды на разных ступенях неуставной иерархии см.: [Юдин 1998: 30-31; Банников 2001:122-125].

П.Лихолитов определяет значение глагола опухать как 'становиться ленивым, приобретая права старослужащего', но не уточняет, идет ли речь только о положенном приобретении этих прав и манер или также об их «незаконном присвоении»; о двойственном употреблении термина свидетельствует, однако, следующая словарная статья, согласно которой опухший — 1. 'наглый, дерзкий /о молодом солдате/' и 2. 'солдат, ведущий себя как старослужащий' [Лихолитов 1998:224-225].

К.Л.Банников представляет эту практику как магистральную, общераспространенную традицию [Банников 2001: 116, 119], что вступает в противоречие со многими свидетельствами наших информантов.

«Летать» — одно из самых емких и богатых семантическими оттенками слов армейского сленга. Помимо указанного узкого значения, оно имеет и ряд расширительных, соотносимых с теми, которые этот глагол имеет в так называемом общем жаргоне. Банников в разных местах своей статьи определяет значения этого неуставного термина как 'все делать бегом' и 'быть постоянно занятым работой' [Банников 2001: 116, 128], Лихолитов также приводит два значения: 'энергично работать по приказу старослужащих' и 'подвергаться наказанию' [Лихолитов 1998:223].

Подробнее об армейской неуставной педагогике см.: [Лурье 2001-2:250-254]. Братанами, по материалам Лихолитова, солдаты Северо-Западного пограничного округа называют однопризывников [Лихолитов 1998:219].

Дембельский аккорд — особое трудовое задание, выполняемое группой солдат-дембелей за короткий срок. Стимулом к работе служит обещание армейского начальства по выполнении задания уволить в запас всех участников «аккорда» (см. выше). В настоящее время в О.Г.И.— Объединенном гуманитарном издательстве — планируется к изданию большой сборник солдатских песен из коллекции Андрея Бройдо. См. содержательную сравнительную характеристику блокнота и дембельского альбома в статье Ж.В.Корминой — «Пожалуй, можно назвать солдатский блокнот черновиком к дембельскому альбому» [Кормина 2001:21].

В одной из недавних статей [Блажес 2000] предпринята попытка обосновать доминирующую роль героико-патриотических клише в письменном солдатском фольклоре. Цитируя некоторые из них, автор резюмирует в духе романтической фольклористики: «Ведь никто не заставлял владельца блокнота записывать подобные высказывания. Совершенно очевидно, что им двигала внутренняя потребность, желание выразить свои мысли, чувства, настроение», он интерпретирует армейскую афористику как отражение национального характера: «Когда читаешь солдатские блокноты подряд, невольно вспоминаешь высказывания Пушкина, Гоголя, Некрасова о склонности к шутке, розыгрышу, острому слову, о веселости как свойствах натуры русского народа. Возникает именно эта высокая мысль» [Блажес 2000:21].

С этим связана распространенная в армейской практике традиция «пересчитывания» больших отрезков времени в меньших единицах измерения: «Отмеренное в меньших единицах время кажется не таким уж и длинным» [Райкова 1994: 81]. Возможна и своеобразная нейтрализация отрицательных эмоций, которые солдат испытывает, ожидая демобилизации; так, в некоторых частях «молодой» солдат, «прикрепленный» к старослужащему, которому до демобилизации осталось сто дней, каждое утро должен под- кладывать последнему под подушку конфету с надписью «конфетка № 100», «конфетка № 99» и т. д. Сласти становятся единицей измерения мучительно тянущегося времени. «Заебать», «затрахать» — слова, сленговое значение которых «вывести из себя, измучить» несколько корректируется в армейском фольклоре, приобретая дополнительное значение «измучить издевательствами, бессмысленными придирками». Обогащенные этими коннотациями, они функционируют в качестве ключевых категорий, репрезентирующих армейскую жизнь. Один из информантов начал разговор со мной с того, чтс рассказал анекдот («Идут два генерала, а навстречу — красивая девушка. Один говорит: "О, давай ее выебем". Другой: "Аза что?"»), добавив, чтопо реакции на этот анекдот он обычно судит о мере понимания слушателем специфики армейской жизни. Ср. в анекдоте о прапорщике: «Жена вечером, уже в постели, начала приставать к своему мужу- прапорщику: "Вась, а Вась, ты что целый день в части делаешь? Ну Вась, ну скажи!". Тот не выдержал, выпихнул жену из койки и говорит: "Марш в тот угол! А теперь в тот: А теперь обратно! Ну, поняла?". — "Что?" — "Вот так и я в части: целый день слоняюсь из угла в угол и жду, пока меня кто-нибудь трахнет"». В пределе вся армейская служба предстает как совокупность таких издевательств; одна из ее форм — инструктаж:

Часовой — это живой труп,

Завернутый в тулуп,

Проинструктированный до слез

И выставленный на мороз.

Мы не затрагиваем проблему специфики фольклора представителей разных родов войск, исследование которой должно стать очередной задачей в исследовании армейского фольклора. Отметим лишь, что солдаты внутренних войск в большей степени склонны к созданию и воспроизведению текстов трагического содержания, хотя это наблюдение нуждается в статистической проверке. Ср.: «ВВ не шутка, дорогая, / ВВ не просто строй: / В ВВ ребята жизнь теряют / И на дембель идут с сединой». Эти тексты в большей степени распространены среди курсантов, фольклор которых занимает своеобразное промежуточное положение между собственно армейским и студенческим, что сказывается и на подборе афоризмов в курсантских блокнотах. Ср.: «Курсант! Не храпи на лекциях, разбудишь соседа» и т. п.