Субкультура солдат срочной службы

   Изучали имена главкомов, должности и  состав Политбюро. Обращение к сержанту в первый месяц службы — только «на Вы». Сержанты афористически  дразнят новобранцев, которые с  гражданки не избавились от слова  «можно», ответом: «Можно жену и тещу, а в армии — разрешите», афористически исправляют форму одежды: «У тебя пизда или пилотка?!». В приемнике запугивали секретностью и ответственностью за разглашение военной тайны. Естественно, это — игра в секретность с подсознательной целью еще раз проявить оппозиционность к «гражданке». Армия старательно выделяет себя из общества, имитируя сверхсекретность. На воротах частей пишут «ШМАС» (Школа младших автомобильных специалистов), хотя для окрестных деревень очевидны высотомеры, локаторы, ракетные позиции. Начальник особого отдела наставлял новобранцев: «Пишите домой, что в армии ломаете печенье, одну половину складываете в одну сторону, другую в другую». Предупреждают, что потеря секретной тетради уголовно наказуема. Иногда просят не записывать информацию. Пугают основательно; у солдат возникает устойчивое поверье о перлюстрации писем.

Присяга

Присягу принимали после прохождения карантина в «войсковом приемнике — или на плацу части, или у памятника-мемориала. Нередко одновременно присягу принимали несколько частей гарнизона. Солдат выходил из строя с оружием (присягу принимали только с ним), громко зачитывал присягу и расписывался в ее принятии. Некоторые призывники из Средней Азии читали на русском языке безумно плохо и не понимали смысла читаемого. Солдаты строительных батальонов имели для присяги один карабин (автомат), который «арендовался» в боевой части на все подразделение, и выходили с ним по очереди. Принятие присяги завершалось торжественным маршем. На церемонии имели право присутствовать родные, которых после этого могли даже пригласить в часть, где их кормили, по определению политработников, «доброй солдатской кашей». После присяги солдат распределяли по подразделениям (они уже знали, какие из них плохие, в смысле дедовщины, какие — так себе). Проблемы с принятием присяги были только у баптистов — отказывались присягать. Отказ от присяги баптистов не афишировался, поскольку они имели международную поддержку. В то же время служить без присяги невозможно. Баптистов держали на гауптвахте (хотя не присягнувшего по закону не могли отправлять на гауптвахту), грозили, натравляли на них армейский коллектив, но чаще просто подделывали их подпись. В основном баптисты служили в военно-строительных войсках.

   Армия — институт воинственно-атеистический. Армейская печать периодически тиражировала рассказ о «перековке» армейским коллективом верующего в атеиста. Нательный крест просто запрещали носить (чаще всего он был у поляков из Прибалтики и солдат с Западной Украины). Солдат-мусульман, пока они были молодые, деды с радостью и удивлением заставляли пробовать свиное мясо. Политработники запрещали молодым солдатам из мусульманских республик собираться большими группами и разговаривать на родном языке. В целом после недели-другой солдаты не демонстрировали больше атрибутов веры и на два года скрывали свои религиозные чувства.

Распорядок дня

В регламентацию  армейской жизни входит восьмичасовой (или четырехчасовой во время несения  дневальной, дежурной или караульной службы) сон. Подъем, который, как правило, только в первый месяц службы должен проходить за 45 секунд (не успеешь — грозная команда сержанта «будем летать», «полетаем», из- за нескольких неуспевших несколько раз «летают», т. е. раздеваются, прыгают на кровать и затем вновь все одеваются); далее — изнуряющая зарядка, в которой участвуют только служащие до года.

   Уборка  солдатской постели строго регламентирована. Если что не так — сержант тут  же ее переворачивает.

   Содержимое  солдатской тумбочки: в верхнем ящике  письменные принадлежности, в нижнем на верхней полке зубная паста (тюбик должен сворачиваться, а не выжиматься), зубная щетка, бритва. На нижней полке — пасты для чистки ремня и сапог. Всякая еда запрещена для хранения, тумбочку спокойно обыскивают сержант, прапорщик, офицер.

   Далее следует утренняя поверка; проверяют наличие солдат, их внешний вид. Затем — завтрак. В столовую на завтрак идут обходным путем. После завтрака — развод, вся часть приветствует командира (или его заместителя) и марширует парадным строем. Затем боевая работа или учеба, два раза в неделю — политзанятия. Обед. После обеда также боевая работа или учеба. Ужин. Вечерняя прогулка с песней. Поют в течение двух лет одну и ту же песню (максимум две) — «У солдата выходной», «Не плачь, девчонка», «Катюша» или по роду войск (например, в ПВО: «Мы как летчики, как летчики крылаты, / Только не летаем в облаках. / Мы ракетчики, ракетчики-солдаты, / Мы стоим у неба на часах»). Личное время (около часа). Вечерняя поверка. Отбой. На табуретку сначала кладут ремень, пряжка которого должна свешиваться на ширину ладони, затем брюки, сложенные в один изгиб, гимнастерку «конвертом», на нее — пилотку или сапоги. Перед тумбочкой ставят сапоги, на которые аккуратно кладут портянки. Портянка — средство «лечения» храпящих солдат, которым во сне кладут пахнущие потом портянки на лицо. Деды не стесняются кидать в храпящих сапоги. После отбоя — шабаш дедов, колыбельные дедам, эротические рассказы — все это занимает около получаса. Старослужащие после отбоя засиживаются в каптерке, курят. Постоянное рассматривание фотографий любимых. В 80-х годах обязательной для солдат был просмотр программы «Время» и передачи «Служу Советскому Союзу» (стандартный солдатский комментарий: неужели где-то есть такие части, о которых рассказывают в передаче). Главное политическое управление рекомендовало к просмотру передачи «Международная панорама» и «Девятая студия». Но особой популярностью у солдат пользовались утренние и вечерние передачи, где показывали аэробику.

Денежное довольствие солдата

В зависимости  от звания, классности и должности денежное довольствие составляло от 3 рублей 50 копеек до 20 рублей, в редчайших случаях (должность прапорщика, первый класс, старшина или старший сержант) — 32 рубля в месяц. Десантники отдельно получали деньги за прыжки с парашютом. В строительных частях назначалась небольшая зарплата, которая поступала на личный счет солдата, но из нее вычитали деньги на обмундирование и питание. Деньги уходили в основном на папиросы (сигареты) и чайную. Продавались новые сапоги (выдавались раз в год) — 10-15 рублей, самодельные дипломаты — до 20 рублей. Торговля среди солдат была развита слабо.

Борьба с дедовщиной

Части разделялись на показательные (гвардейские, орденоносные, имени...) и обычные. Из показательных частей в простые  нередко командировали нерадивых солдат, чтобы не портить картину. Еженедельно в вышестоящую часть телефонировали таблицу нарушений, состоящую из аббревиатур «УГ и КС», «ДУ» — «НВ», «СО», «А» и соответствующих им цифр, что означало количество нарушений устава гарнизонной и караульной службы, нарушение дисциплинарного устава (из них — число неуставных взаимоотношений и самовольных отлучек) и количество арестов. Офицеры смирялись с дедовщиной и хотя делали попытки пресечь ее собственными силами, в вышестоящий штаб и тем более в прокуратуру не сообщали — это могло вызвать взыскание вплоть до «неполного служебного соответствия» и задержать звание и должность. Особых действий, кроме карательных мер, по искоренению дедовщины не предпринимали.

   Повсеместно бытовала легенда (впоследствии изложенная А. Покровским в его книге «Расстрелять!..») о пресечении дедовщины путем «расстрела» жестокого старослужащего. Вариант такой легенды: в Монголии, где стояли наши военные гарнизоны, офицер вызвал другого офицера, они сфальсифицировали приговор, начинающийся словами: «Согласно указу Министра обороны и Главного военного прокурора номер такой-то, изменяющего статью такую-то дисциплинарного устава, рядового такого-то за систематическое нарушение Воинской присяги и Уставов, выразившееся в издевательстве над сослуживцами, систематические самовольные отлучки и нарушение устава гарнизонной службы расстрелять. Приказ привести в исполнение по месту дислокации подразделения. Родственникам расстрелянного сообщить в течение суток и разрешить захоронить на родине». Был подогнан грузовик, который поставили за казармой. Подразделение построили, скомандовали «Смирно», затем приказали деду выйти из строя и зачитали приказ. Ошеломленного солдата завели за казарму, поднесли к носу кулак, заставили лечь в кузов лицом вниз — «иначе расстреляют на самом деле». Дважды выстрелили вверх из ПМ, затем сымитировали шум погрузки тела, закрыли борты и вырулили перед строем. Строй предупредили, что если еще кто- нибудь нарушит что-либо, расстреляют без проблем. Предложили посмотреть на «труп», но желающих не нашлось. Грузовик уехал, отвозя солдата в другое подразделение, не имевшее сообщения с первым. Со следующего дня рота стала образцово-показательной, лучшей в дивизии, а ее командир через год получил серьезное повышение и уехал учиться в Академию (пересказал майор М.Л.Мед- ведюк, зам. нач. политотдела в/ч 22222, записано в 1982 г.)

Приезд начальства, проверки

Частота проверок, инспекций в 1970-1980-е годы превосходила все ожидания: плановые проверки после летнего и зимнего периодов обучения, внеплановые проверки и даже внезапные ночные проверки. Инспектировало начальство — генерал из округа и выше. Особо «опасными» считались проверки из Министерства обороны; приезд маршала, главкома или его заместителя для выборов в Верховный Совет повергал дивизию, полк в состояние быстрейшей постройки «потемкинской деревни».

   Подготовка  к инспекции включала тщательную уборку части, перекраску и обновление наглядной агитации. Подметалась, надраивалась и вычищалась вся возможная территория, по которой мог даже случайно пройтись проверяющий. Любой пол — до блеска. Линолеум чистили даже с использованием бритвы. Драили туалеты, подметали лесные тропинки, ведущие к позициям. Перед штабом снег укладывали лесенкой, перед казармами — стеночкой. Перекрашивали все бордюры, естественно, новой краской по старой, т. е. ненадолго, на время инспекции. Особенно тщательно выкрашивали шлагбаум. Перекрашивали лестницу штаба, перила, сейфы, стены кабинетов. Сушили при помощи печек. Траву и елочки красили пульверизатором — похоже на легенду, но тем не менее есть сотни свидетелей и участников таких процедур. Рассказывают, что один умный командир части за две недели перед проверкой на всех газонах посеял овес, и проверяющие восторгались ровными, десятисантиметровыми ростками. Зато потом все это заколосилось.

   Перед инспекцией приезжали проверяющие  из полковников (иногда генералы). Проверяющий устраивал смотр территории и позиций, неустанно придирался к любому «нарушению» — от расстегнутого воротничка и грязных сапог до щели на асфальте и лаза в заборе. Его замечания отличались действенностью: «Товарищ солдат, доложите вашему командиру, что я сделал Вам замечание». Нередко предварительный проверяющий собирал солдат из разных подразделений, желая узнать о нарушениях. Офицеры прямым текстом предупреждали таких солдат, что те не должны говорить о каких-либо нарушениях, особенно о неуставных отношениях.

   Наконец, приезжал главный проверяющий. Солдатам наказывали «не мелькать по полку», все передвижения осуществлялись строем и строевым шагом. В столовой на дни проверки меняли посуду. Вместо оловянных мисок давали пластмассовую, вполне приличную посуду. Пища отличалась более качественным приготовлением. О генералах-проверяющих ходили легенды: рассказывали, что один из них, не обнаружив ручки на кране горячей воды на кухне, предложил начальнику тыла повернуть его зубами. Проверяющие имитировали образ заботливого «отца-командира».

   Плановые  проверки по окончании летнего или  зимнего периода обучения, естественно, включали и проверку боевой работы, мобилизационной готовности, чистоты и внешнего вида. Особое зрелище представляли строевые смотры офицеров, проверка их спортивной подготовки и стрельбы из личного оружия. Марширующий толстый капитан или майор, браво напевающий песню и сгибающий турник при попытке подтянуться, вызывал неподдельное удовольствие тайно наблюдавших солдат, которые злорадно фиксировали его неумение, сопоставляя с его требовательностью.

   Довольно  часто во время проверок целые  подразделения отправляли в лес для сбора грибов и ягод для проверяющих. Если чин проверяющего был невысок, командиры в части возмущались: «Дожили, для майоров грибы собираем». Вообще, посылка солдата в корпус, в дивизию, в армию с грузом грибов, ягод, рыбы считалась делом традиционным.

Учения

Особое  значение в Вооруженных Силах  имеют учения (в 1980-е существовали разные градации — от учений Стран  Варшавского договора до полковых стрельб). Крупномасштабные учения солдаты недолюбливают  — в офицерских и солдатских разговорах всегда фиксируется печальная статистика, хотя она явно преувеличена (обычно говорят о трехпроцентной смертности). Такие учения связаны с передислокацией, погрузкой в эшелоны, с тяжелой физической работой — пахотой — в крайне неорганизованных условиях. Солдаты устают, не спят, получают травмы на различных погрузках. Но учения, какими бы они ни были, во многом показуха перед вышестоящим начальством, поэтому очевидна их театральность. Характерный пример — выезд на полигон. Стрельбы на полигоне — высочайший уровень театрализации, хотя здесь и присутствует реальная боевая работа.

   Подготовка к стрельбам на полигоне. За полгода офицеры начинают скидываться на откровенные взятки. Начальник службы ГСМ не выдает (хотя офицеры расписываются в получении) спирт ни на какие регламентные работы. Спирт нужен на полигоне. «Взятки» готовят все — от этого, как говорят, зависит состояние техники на полигоне и, естественно, благорасположение и оценка. Говорили, что некоторые части доставляли даже мебель. Солдаты-чертежники везли на полигон фирменные карандаши для подарков солдатам полигона. И все же, если полк не сбил цель (например, в ПВО), никакая взятка не помогает, оценка — «двойка» и, как правило, за этим следует переведение командира на нижестоящую должность. Прапорщики рассказывали, что даже заготавливали специальные штыри и в случае промаха неслись на машине, находили упавшую ракету и делали штырями на ней множество отверстий, имитируя попадание.