Автор работы: Пользователь скрыл имя, 05 Февраля 2012 в 19:22, реферат
Субкультура солдат срочной службы в основных чертах оформилась, по-видимому, в 60-е годы XX в., без значительных изменений просуществовала около сорока лет и существует в настоящее время, о чем свидетельствуют однородность и повторяемость данных, полученных от информантов, проходивших службу в разные периоды с 1970-х по 2000 г. Такая замечательная живучесть рассматриваемой культурной традиции, устоявшей в эпоху общественно-политических потрясений (отчасти коснувшихся и армии) и пережившей смену общекультурной парадигмы, на наш взгляд, производна от внутренней структурной стабильности самого социального института, породившего эту традицию, — института срочной службы в Вооруженных Силах.
Полигон представляет собой и солдатскую ярмарку. Срочники полигона торгуют солдатскими сувенирами — популярны были брелки с тарантулами в эпоксидной смоле и солдатские панамы для дембеля. На полигон стараются вывести всех солдат с высшим образованием и окончивших техникумы, их поочередно выставляют как солдат химслужбы, связи, поскольку солдаты демонстрируют не только полевую работу, но и отвечают на теоретические вопросы.
Полковые учения, боевая работа во время проверок. О внезапности таких учений все предупреждены — солдат будят минут за 10 до тревоги, дают им время спокойно одеться, вооружиться, и уже после этого начинается боевая работа. Всякие учения — настоящая мука для молодых солдат, они неопытны, неумелы, физически слабее, и всякая ошибка и отставание фиксируется не только окриком командира, но и возможным физическим действием старослужащих. На них сваливают и всю вину за неудачи.
Об учениях солдаты рассказывают и пишут письма родным с явным, почти гротескным, героическим преувеличением — кросс обязательно был с полной выкладкой (с оружием, в химзащите и противогазах, с оружием и лопаткой) и увеличивался в расстояниях, постоянная стрельба, «нависали вертолеты, форсировались океаны, пересекались границы». В письмах сознательно усиливаются тяготы и лишения воинской службы.
Парады
Парады могли проводиться в городах в День Победы и 7 ноября. К московским парадам академии, училища и отборные дивизии готовились месяцами, в гарнизонах — минимум неделю. Необходимо было «держать коробку», т. е. маршировать с оружием в шеренге, например по 12 человек и в 12 рядов.
Самоволка
Цель самоволки проста — сбегать за выпивкой или к девушке (или ради девушек — например, на танцы). Самая результативная самоволка — сбегать в место, где работают женщины, осужденные к работе «на стройках народного хозяйства». Конспирация самоволки была отработана достаточно примитивно. Во время поверок кто-то из солдат выкрикивал ложное местопребывание убежавшего (например, «БД» — т. е. на боевом дежурстве).
Для
самоволки припасали
Спиртное
покупали быстро и тайно проносили
в часть. Пили в основном ночью
в каптерках. К сожалению, употребляли
и антифриз в легкой перегонке, что
в большинстве случаев
Обнаружив факт самоволки, офицеры подразделения сначала ждали несколько часов, чтобы разобраться самостоятельно. Затем докладывали о самовольной отлучке по команде. Нередко при быстром обнаружении самоволки включали звуковую тревогу, которая была слышна за несколько километров и которая должна была возвратить солдата. Встреча вернувшегося из самоволки пьяного солдата в казарме нередко сопровождалась рукоприкладством офицера. Отсутствующий более трех суток солдат считался дезертиром, начинались полковые поиски, офицера части отправляли на родину дезертировавшего. Само- волыцик мог иметь и чистые бланки увольнительных записок, на которых спокойно подделывал подпись командира — на случай встречи с патрулем.
Гауптвахта
Время пребывания на гауптвахте солдата — от 3 до 10 суток. После «залета» (самоволка, употребление спиртных напитков, неподчинение, неуставные взаимоотношения) налагался арест. Солдата вели на гауптвахту, стригли под ноль и отправляли в камеру (обыкновенная тюремная каменная камера). Обычные занятия на гауптвахте — строевые занятия и различные хозработы; «залетевшие» губа- ри на дачах часто работали и в квартирах командиров.
Перед отбоем выдавали вертолеты — обыкновенные доски, которые укладывали на костыли, — арестованные на них спали (без постельных принадлежностей и матрасов). После подъема доски снимали и ставили в коридорах. Курение в камерах запрещалось, но этот запрет нарушался. Питание привозили из полка. В некоторых гарнизонах считалось неудачей попасть на губу, когда там дежурили «жесткие караулы» (например, десантники на Псковской гарнизонной гауптвахте или курсанты военно-морских училищ на гарнизонной гауптвахте в Ленинграде).
Отпуск
Отпуск давали безоговорочно в особых случаях (смерть или тяжелая болезнь родных, детей). Нужна была только подтвержденная почтовым работником телеграмма. Отпуск могли и не дать (например, в случае рождения ребенка). Были случаи фальсификации телеграмм о смерти родных. Отпуск включал десять суток и — отдельно — дорога туда и обратно. Во время отпуска необходимо было зарегистрироваться в местном гарнизоне. Продлить отпуск в случае экстренных обстоятельств на время не более 10 суток мог райвоенком. Солдаты из закавказских республик, как правило, отпуск продлевали.
Демобилизация
После выхода приказа деды начинали гадать, в какую партию они уволятся. Первое увольнение — нулевка, нулевая партия — не была собственно увольнением дедов; увольнялись 2—3 отличных солдата, которые по сроку были дедами, но не были ими по сути. Это были «положительные», не «залетавшие» типы, державшиеся чуть-чуть особняком и в меру «припахивающие» молодых. На утреннем разводе их выводили из строя и даже могли поставить под командирскую трибуну во время полкового утреннего марша. Дембельская форма таких солдат была достаточно скромна. Лишь начиная с первой, второй партии, по степени дисциплинированности начинали уходить настоящие деды. Для ускорения демобилизации использовали не только так называемый дембельский аккорд (обычно конкретная строительная или ремонтная работа для дембелей — капитальный ремонт машины, строительство бани, памятника на плацу), но и последний стук. «Дембель» должен был заложить кого-то из товарищей или раскаяться в нераскрытом нарушении (например, воровстве чего-либо серьезного), или сказать, кто из солдат написал жалобу в прокуратуру. Часто использовали ложное желание уехать на комсомольскую стройку (такие солдаты увольнялись раньше). Обычно уже в поезде у сопровождающего солдата изымали документы и, хотя и за свой счет, сол- даты-дембеля отправлялись домой. Во всяком случае, уже в первый день на стройке демобилизованные получали документы и могли ретироваться.
В день демобилизации настоящий дед выполнял ряд ритуальных действий. На КПП заранее отправляли чемодан с настоящей парадкой, и стоило прапорщику попрощаться с дембелями, они тут же переодевались. Сразу же покупали спиртное. Часто ехали через Москву и Ленинград, где можно было затовариться — купить что-то более или менее достойное из одежды. На вокзалах дембелей ожидали вербовщики, предлагавшие работу, чаще всего в милиции. Такие же вербовщики стояли у военкоматов, куда солдаты приходили сниматься с учета. По приезде из части в ближайший город (где был вокзал) демобилизованные часто заходили в церковь и ставили там свечку.
Этикет, ритуалы, символика Неуставняк: антиповедение как субкультурная норма
Феноменологическую основу субкультуры солдат-срочников составляет ее принципиальная оппозиционность по отношению к официально установленной в армии системе социальных отношений и ценностных ориентаций, общая установка на игнорирование и преодоление этой системы. Идеологии, навязываемой средствами армейской пропаганды «сверху» (в особенности в советские годы), в солдатском сообществе противопоставляется «неформальный» кодекс моральных и поведенческих принципов; общеармейской символике и ритуалистике — детально разработанная субкультурой знаковая система и собственная ритуальная практика, поддерживаемая механизмами традиции; уставной регламентированности отношений — неписаная, но не менее жесткая иерархия в солдатской среде. Таким образом, попадая в воинскую часть, каждый новобранец как бы оказывается в ситуации выбора: жить по уставу, полностью следуя всему корпусу предписываемых армейскими законами требований и запретов, или же принять для себя альтернативную систему норм, принятую в солдатской среде и объединяемую понятием неуставняк— производное от словосочетания «неуставные отношения».
Строго говоря, реальной возможности выбора солдату практически не предоставляется. Неуставняк как единственно правильная и универсальная (всеохватная) система взаимоотношений человека с миром в период срочной службы тоталитарно навязывается новичкам солдатским сообществом с первого дня службы (а пропедевтически эта идея внушается юношам в допризывный период пугающими и/или чарующими рассказами об армейской жизни). Всякий, кто оказывает этой программе сопротивление, т. е. пытается жить «по уставу», автоматически ставит себя в положение отщепенца, изгоя, маргинала в солдатском мире. Стукачи (доносчики, информаторы начальства о проявлениях неуставня- ка) и даже безвредные рубанки (те, кто рубятся, — исполняют все уставные требования и распоряжения армейских начальников, угождая им, а не старослужащим солдатам)1 презираемы в солдатском социуме и нередко подвергаются экзекуциям от рук сослуживцев, особенно в течение первого года службы. Безоговорочное предпочтение неуставных законов, их противопоставленность «уставной» жизни подкрепляется и распространенной сентенцией: «Если по уставу жить — заебешься, брат, служить», — по сути, ответной репликой солдатской субкультуры на официальный паремиоморфный лозунг: «Служи по уставу — завоюешь честь и славу».
Приведенная выше сентенция не только утверждает, но и мотивирует идею отказа от жизни по уставу. Абсурдность официальных предписаний и приказов, невозможность следовать им — одна из основных идеологем солдатской субкультуры. Авторитетно и убедительно сообщить ее новичкам старослужащие должны в ходе разъяснительных бесед, которые проводятся ими с молодыми солдатами и являются важным фактором поддержания преемственности неуставной солдатской культуры, своего рода формой альтернативного «идеологического воспитания молодых воинов». Приведем отрывок из воспоминаний о службе одного из наших информантов:
Начинают хаять устав (старослужащие. — М. JI.), там, говорят: «По уставу хуево жить, — говорят, что: — По уставу мы должны друг другу честь отдавать все и обращаться друг к другу "товарищ солдат". Ну, это же нереально, чтобы все отдавали друг другу честь, это же вообще абсурд» [I]2.
Соответственно, общая логика поведения солдат-срочников определяется интенцией неподчинения уставу — не делать того, что предписывается, и делать то, что запрещается. При этом стоит подчеркнуть, что неуставняк отнюдь не сводится к закону иерархического подчинения новичков старослужащим — так называемой дедовщине, в конце 1980-х годов сделавшейся общеизвестным явлением и ставшей основой общественного представления о неуставной стороне армейской жизни3. Стратагема неуставного поведения как антиповедения распространяется не только на сферу отношений с сослуживцами-срочниками разных призывов, но охватывает весь его быт, времяпрепровождение, отношения с армейским начальством (прапорщиками и офицерами), речевую сферу, образ мыслей, систему ценностей4.
Помимо соблюдения неписаной иерархии и исполнения связанных с ней правил этикетного и ритуального поведения (подробнее об этом речь пойдет ниже), неуставняк предписывает также всячески-игнорировать уставные требования, проявлять показное пренебрежение к официальным порядкам. Солдат- срочник должен наполнять свою повседневность типовыми неуставными (точнее было бы сказать — антиуставными) элементами, как то: нарушение формы одежды, неподчинение прапорщикам и офицерам, еда и сон в неположенное время и в непредназначенном для этого месте, невыполнение работ, самовольные выходы за пределы территории части, распитие алкогольных напитков, половые сношения. Разумеется, стремление солдата быть сытым и пьяным, спать вволю и любить женщин обусловлено в первую очередь естественной потребностью витальной реабилитации в ситуации вынужденного отказа от этих мирских благ. Однако не менее значимым является и семиотический фактор: всякий неуставной жест есть манифестация выбора альтернативной жизненной программы и соответствия этой программе.
Не
случайно в поведенческих текстах,
а в особенности в
Вообще в армии у всех какая-то такая устанавливается форма коллективной собственности, когда все друг у друга все пиздят, очень многие во всяком случае. И как бы это тоже все знают. Пиздят шапки, пиздят ремни: у кого-то чего-то не хватает. Когда у меня пиздили, а я шел в магазин покупать, Бецел (один из дедов. — М. JI.) говорил: «Ни хуя ты не шаришь, Дениска. Вот я за карасевку <...> шесть ремней поменял. Чуть ли не каждый месяц: встаю ночью...» [1].
Как уже сказано, помимо реальной жизненной практики все неуставные формы поведения воспроизводятся в рассказах о собственных или чужих похождениях (во втором случае героями авантюрных новелл о неуставных подвигах выступают обычно легендарные деды-предшественники). Частотны и популярны среди солдат (и впоследствии — в устных армейских воспоминаниях) рассказы, о самоволках (самоходах) с обязательным мотивом дерзкой рискованности предприятия, о демонстративном неподчинении и хамстве начальникам, наиболее традиционная форма которого — «послать на хуй» офицера или прапора.
Особую актуальность в контексте неуставного антиповедения обретают рассказы о пьянстве и любовных похождениях, тем более что именно эти две поведенческие сферы, согласно общекультурной традиции, с одной стороны, и в связи с подчеркнуто пуританскими требованиями к моральному облику солдата — с другой, составляют идеальное поле для реализации установки на девиантность.
Мы на танке ездили за водкой, — рассказывал один из наших информантов. — <...> Мы ездили в деревню: ну, есть асфальт, по крайней мере. А когда мы ездили на КАМАЗе за водкой в город, и его разбили, КАМАЗ [2].
В
том же ряду текстов солдатской удали
в добывании спиртного —