Творчество Уильяма Голдинга

    «Повелитель мух» начинался как пародия на роман Баллантайна, которая перешла в полемику с ним, а в результате возникло самостоятельное художественное творение со своей философской и исторической проблематикой, не имеющее к «чтению для мальчиков» никакого отношения. Двум главным персонажам Голдинг дал имена героев Баллантайна – Ральф и Джек. Пародия сама по себе уже полемика, но Голдингу этого мало. Он гротескно выворачивает наизнанку все сюжетные «ходы» «Кораллового острова». Ральф и Джек становятся у него не друзьями, а хуже врагов – преследуемым и преследователем. Костер не объединяет, а постоянно служит яблоком раздора. Экзотические фрукты не столько услаждают, сколько вызывают понос. Охота на дикую свинью выливается в охоту на человека. Полемика превращается в сюжет повести. Персонажи Голдинга не только не укрепляются в джентльменстве и цивилизованности, но вырождаются в племя, стоящее на весьма низкой ступени развития и возглавляемое Вождем – Джеком. История цивилизации как бы прокручивается писателем в обратном направлении, от современности к далеким истокам. Повесть переходит на уровень полемики с «романом воспитания».

    Голдинговские мальчики «развоспитуются», глянец цивилизации  сползает с них слой за слоем. Полученное «дома» воспитание не способно удержать ребят от скатывания  дикарству. Образование, то есть развитие рационального разумного начала, терпит в подростках крах, потому что не подкреплено воспитанием духовным. На путь озверения первыми из ребят – одно из проявлений мрачного социального юмора писателя – становятся юные певчие церковного хора. При отсутствии «карающей» взрослой руки державшиеся на запрете и понуждении нормы рушатся, и образованию остается тщетно и беспомощно взывать к правилам, которые на острове «не считаются». В повести противопоставлены «сверкающий мир … злого буйства» и «мир … недоумевающего рассудка». Последний олицетворяет не одно лишь образование, но все стоящее за ним общественное устройство с его социальными механизмами, шкалой и системой поведения.

    «Мир  … недоумевающего рассудка» терпит поражение, тем самым выявляя свою изначальную слабость, несостоятельность. Гибнет персонифицирующий в повести этот мир толстяк по прозвищу Хрюша, ходячее воплощение прагматического и самоуверенного рационализма. О слепом же рационализме все сказано уже тем, что Голдинг наделяет Хрюшу сильнейшей близорукостью, делающей его с ложившейся на острове ситуации практически беспомощным. Обречен на гибель и спасается только чудом Ральф, отстаивающий, сам того не ведая, может быть, наиболее ценное, что дала человечеству буржуазная эпоха, - идею демократического равенства и концепцию самоценности отдельной личности. Разлетается на кусочки символ буржуазной демократии – раковина «Морской рог», этот материальный для мальчиков атрибут равенства, справедливости для всех, свободы слова и совести.

    На опытном поле» притчи варварство торжествует над цивилизацией, оставляя от последней, да и то в искаженном виде, одну лишь иерархию социальной пирамиды, покоящейся на подавлении и «ведомственном превосходстве», которое охотники из бывших певчих преобразуют в право кулака («Мы сильные! Мы охотники!»). Они присваивают себе власть над остальными ребятами под предлогом того, что кормят всех мясом и защищают от «зверя», какового в действительности не существует.

    Тем, кто упрекает Голдинга в сгущении красок и нарушении литературных табу по части изображения детей, можно было бы возразить, что все показанное писателем уже было в истории. Были  захваты государственной власти под лозунгами упорядоченья   жизни,   обеспечения   материальных  потребностей  нации, защиты ее от мифических угроз и отвоевания ею пресловутого «жизненного пространства». И травля одиночек озверевшей толпой тоже была. И был гитлерюгенд, состоявший, между прочим, не из белокурых херувимчиков. И была реальная угроза гибели мировой цивилизации от фашистского варварства, и ликвидирована   она  была  не   заклинаниями   близоруких рационалистов,  но беспримерным  подвигом   советского  народа.  Так что есть  все основания прочесть «Повелителя мух» как аллегорию на события недавней истории, а в антитезе Ральф — Джек усмотреть противопоставление бессильного либерализма и грубой силы нацизма.

  Но  Голдинг не был бы Голдингом, если б содержание его притчи исчерпывалось социально-историческим иносказанием.   

  «В  человеке больше зла, чем  только можно объяснить одним только давлением социальных механизмов, - вот главный урок, что преподнесла война моему поколению». Так говорит писатель, и к этой важной для него мысли он возвращается не раз, уточняя 
смысл сказанного. Одно из таких уточнений можно непосредственно отнести к «Повелителю мух»: «То, что творили нацисты, они творили потому, что какие-то определенные, заложенные в них возможности, склонности, пороки - называйте это как хотите – оказались высвобожденными…»

    Об  этом зле, об этих возможностях, склонностях и пороках и  трактует Голдинг на самом высоком, то есть самом потаенном, глубинном уровне своей притчи.

    Имя этому злу — атавизм; животное, звериное начало в человеке.

    По  Голдингу, человек в отличие от зверя – существо моральное, в  чем и заключается его человеческое естество, причем мораль понимается как осознанное стремление и способность человека подавлять в себе животное, нечеловеческое начало, изгонять из себя зло. На активизацию таких стремлений и способностей и направлено нравственное воспитание. Как отмечалось, голдинговские мальчики потому так быстро и оголяются в прямом и переносном, моральном, смысле, что общество, собственно, не занималось их нравственным воспитанием, ограничившись номинальным внушением определенного кодекса поведения. Дичая, ребята нисходят к истокам зла — в самих себе и в ранней истории человечества. Известно, что «философия» фашизма опиралась на национальную прагерманскую мифологию и апеллировала к звериному началу, подменяя общественно-индивидуальное сознание формой, близкой к сознанию племенному. Показав перерождение мальчиков ков в «племя» и проследив уродливые проявления проснувшегося в них племенного сознания, высвобождающего упрятанного тысячелетиями эволюции «зверя», Голдинг и этим тоже посчитался с нацизмом — со звериной идеологией нацизма.

    Возвращение к истокам зла, как уже говорилось, повторяет в обратном порядке (гротескное «навыворот») этапы нравственного  взросления человечества.

    Отступление вниз по лестнице эволюции прослежено Голдингом до первой ступеньки. 

     «Повелитель  мух» — это  просто-напросто  книга,   которую  я счел разумным написать после войны, когда все вокруг благодарили бога за то,  что они — не нацисты.  А я достаточно к тому времени повидал и достаточно передумал, чтобы понимать: буквально каждый мог бы стать нацистом; посмотрите, что творилось какие страсти разгорелись в Англии в связи с цветными..! И вот я изобразил английских мальчиков и сказал: «Смотрите. Все это могло случиться и с вами».  В сущности говоря, именно в этом — весь смысл книги».

     Можно позволить себе не согласиться с автором и отметить, что весь смысл книги не только в этом и что нацистом мог бы стать не буквально каждый. Кстати, и в повести Ральф, Хрюша, Саймон, близнецы Эрик и Сэм и еще кое-кто из ребят, несомненно, остаются внутренне чужды «миру злого буйства». Больше того. Рисуя соблазнительную притягательность  этого мира для незрелого сознания и легкость, с какой оно превращает «зверя в себе» в «зверя для всех», писатель не склонен видеть в юных «дикарях» отпетых злодеев. Его перо "обращено не против молодой поросли человечества и не против человека как такового, а против «темных» звериных инстинктов в homo sapiens. Единственной по-настоящему зловещей фигурой в книге выступает Роджер, прирожденный палач и садист. На всех остальных мальчиках, в том числе и на Хрюше, обрисованном с несколько брезгливой жалостью, лежит несомненный отсвет трагедии и на Джеке – не в меньшей степени, чем на Ральфе и Саймоне.

     Вероятно, народная мудрость не зря гласит, что люди не ангелы. То, что Кафка лишь смутно предощущал благодаря своей болезненно обостренной впечатлительности и что на самом деле оказалось чудовищнее самых сюрреалистических его видений — ад фашизма и катаклизмы всемирной войны, — для писателя другой поколения стало личным и историческим опытом, и этот опыт подсказал Голдингу: зло опознаваемо, и человек должен поставить ему пределы. Можно расходиться с писателем в оценке пропорции, в какой добро и зло сосуществуют в душе человека. Но отказать ему в активном противостоянии злу нельзя.⁹

     В притче время носит вневременной, абстрактный характер. А пространство характеризуется условностью и схематичностью. В романе модель времени так же сложна

     и многовариантна, как и модель пространства.

     Обратим внимание на следующие аспекты художественного времени: сюжетное и фабульное. Для ясности восприятия содержания романа считаем необходимым начать рассмотрение последнего. Под фабульным временем понимается реальная последовательность изображенных действий. Условно событийную организацию романа

       «Повелитель мух» можно представить  так: война – эвакуация –  катастрофа – пожар – исчезновение малыша – конфликт Джека и Ральфа – погашение сигнального костра – уход корабля – убийство свиньи – появление трупа летчика – смерть Саймона – смерть Хрюши – охота за Ральфом. Сюжетное время подразумевает временную протяженность изображенных действий и их отражение в композиции произведения. К сюжетному времени относятся все компоненты схемы, имеющие отношение к действиям детей на острове, кроме 1, 2, 3, 10, которые являются результатом проявления взрослой, внеостровной жизни. Как видим, любое из названных событий подразумевает негативную коннотацию (вред, уничтожение, разрушение) и является девиацией, отклонением от нормы. Вся система событий произведения наглядно иллюстрирует возможные для данной ситуации многогранные, разнообразные, непредсказуемые, злые деяния. Их символическим воплощением выступает образ Повелителя мух, стоящий над всеми событиями произведения. Он господин всей ситуации и ему подчинено практически все. Повелитель мух одновременно является участником действий и ироничным, отстраненным наблюдателем, сосуществующим с жизнью и поведением детей с самого момента их попадания на остров.

     В романе У. Голдинга «Повелитель мух» также выявлены разнообразные формы художественного времени: сакральное, бытовое, ретроспективное, историческое, биологическое, календарное, суточное, соотнесенность прошлого, настоящего и будущего.

     Время дифференцируется, дробится, варьируется  от конкретного календарного до абстрактного сакрального. Характер их представления различен: от детального, подробного до условного репрезентирования. Названные выше категории в произведении функционально нагружены. Так, биологическое время раскрывает психологизм малышей и подростков, историческое создает фон, ретроспективное усиливает контраст доостровной и островной жизни, бытовое глубже раскрывает внутренний мир героев, а сакральное усиливает роль духовно-нравственного пространства личности.

     В романе представлены три временные  оси: настоящее, прошедшее, будущее. По количественному признаку доминируют прошедшее и настоящее. Однако все три временные оси эквивалентно значимы, так как они несут разную функциональную нагрузку. Прошедшее организует ткань повествования и представляет события на острове как уже случившиеся, настоящее вкрапливает через несобственно-прямую речь авторские размышления, выраженные риторическими вопросами: «Если лицо совершенно меняется оттого, сверху ли или снизу его осветить, – чего же стоит лицо? И чего все вообще тогда стоит?». Будущее апеллирует непосредственно к читателю. Так, У. Голдинг, искусно играя временами, призывает читателя стать соучастником событий, размышлять, рассуждать и делать свой выбор. Пространство в произведении носит условный характер, представлено предельно упрощенно, схематично, мозаично. Наблюдается скупое описание пространственных представлений, отсутствие детальных подробностей. Это проявляется в том, что такие географические объекты, как море, остров, мыс, озеро, горы, не имеют названия, что затрудняет процесс обнаружения их на географической карте. Своеобразие реализации пространственных представлений в романе У. Голдинга проявляется в сочетании реального и вымышленного; субъективного и объективного; ограниченного и неограниченного пространства.

     Традиционное символическое значение «море» трансформируется, приобретает новый смысл: в роде человеческом спит Левиафан, морское чудовище, могущее быть разбуженным. Итак, в произведении У. Голдинга две стихии – водная и земная – таят в себе разрушительное начало. Пространственные отношения обнаруживают парадигму «родной-чужой», которая еще и трансформирует свои значения на протяжении текста. Первоначально остров ассоциировался в представлении детей с понятиями «близкий», «родной», «желанный», но по мере пребывания на острове он отторгается, воспринимается чуждым, чужим. Таким образом, обнаружение существования понятий «близкое»и «далекое» в сознании детей позволяет говорить о своеобразном горизонтальном членении пространства в романе У. Голдинга.

     Система вторичных значений как времени, так и пространства, во-первых, выявляет скрытый план содержания; во-вторых, показывает модель мира и систему его координат, представляющих вневременные нравственные категории бытия, которые, в свою очередь, отражают структуру авторского сознания, его миропонимание, систему философских представлений.

     Итак, проведенный анализ позволяет сделать  вывод о том, что жанровое мышление романа и притчи в произведении Голдинга «Повелитель мух» в результате взаимопроникновения, взаимокорректировки, взаимодополнения, взаимопреломления преображает друг друга, придавая ему новое качество – особую философичность голдинговской прозы. Концепция хронотопа, отраженная в тексте и воплощенная в его темпоральных и пространственных образах и характере их членения, служит ключом к его интерпретации. Глубинная стратегия притчи приводит роман к его смысловому очищению, иносказательной концентрации, к постановке в антидогматической форме кардинальных вопросов бытия и личностного самоопределения.

     Итак, перед нами новая разновидность трансформации романа, синтезирующего притчевые элементы. Особенность такого синтеза проявляется в том, что, во-первых, это авторский синкретизм, во-вторых, синтез (новообразование), стремящийся вскрыть объективную истину (социальную, моральную, общечеловеческую) бытия. Таков был голдинговский путь создания художественной реальности.¹⁰

    В «Повелителе мух» были уже заключены  главные мотивы позднейших произведений Уильяма Голдинга. Надолго укоренился в творчестве писателя и жанр романа-«притчи» — повествования пластически конкретного, с живыми и рельефными характерами, с драматичным действием, в развитии которого, однако, проступает скрытый, аллегорический смысл.