Творчество Уильяма Голдинга

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 27 Декабря 2011 в 12:07, реферат

Описание работы

Проза Уильяма Голдинга, пластичная, красочная, напряженная, бесспорно принадлежит к самым ярким явлениям послевоенной британской литературы. Она покоряет читателей своей драматической мощью, философской глубиной, буйством сложных поэтических метафор. При внешней непринужденности, даже небрежности повествования, книги Голдинга отличаются цельностью, строгостью формы, выверенной слаженностью деталей. Каждый компонент произведения (фабула, композиция, образная система), сохраняя художественную самостоятельность, "работает" на заранее заданную философскую концепцию автора, нередко противоречивую и спорную, но неизменно продиктованную искренней тревогой за судьбу человека в "вывихнутом" мире; претворенная в плоть и кровь художественных образов, эта концепция превращает всю конструкцию в "обобщение почти космической широты". 1

Содержание работы

1. БИОГРАФИЯ………………………………………………………………………………3
2. РОМАН-ПРИТЧА В XX ВЕКЕ…………………………………………………………...5
3. ОСОБЕННОСТИ ТВОРЧЕСТВА У. ГОЛДИНГА………………………………………7
4. «ПОВЕЛИТЕЛЬ МУХ»…………………………………………………………………..12
5. «БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ И ОБРАЗЫ В РОМАНЕ “ПОВЕЛИТЕЛЬ МУХ”»……..20
6. «НАСЛЕДНИКИ»………………………………………………………………………...26
7. «ХАПУГА МАРТИН»……………………………………………………………………33
8. «СВОБОДНОЕ ПАДЕНИЕ»……………………………………………………………..38
9. «ШПИЛЬ»…………………………………………………………………………………44
10. ВЫВОД…………………………………………………………………………………..55
11. АННОТАЦИЯ ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ………………………………56
12. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ…………………………………………

Файлы: 1 файл

РЕФЕРАТ ПО ТВОРЧЕСТВУ ГОЛДИНГА.doc

— 353.00 Кб (Скачать файл)

    Голдинг-художник сосредоточен на изучении не столько злободневных политических и социальных проблем, сколько коренных вопросов существования, т. е. вопросов, которые в основе своей оставались неизменными на протяжении всей истории человечества. Соответственно, в центре его художественных опытов стоит по преимуществу не социальный, не исторический, а метафизический герой. Обращается ли автор к далекому прошлому ("Наследники", "Шпиль", "Бог-Скорпион") или к событиям недавней истории ("Хапуга Мартин", "Свободное падение"), к современности ("Зримая тьма") или к гипотетическому будущему ("Повелитель мух"), он, по его собственным словам, стремится показать человека "перед взором небес", sub specie aeternitatis, т. е. человека вообще, а не человека определенного времени.

    Через все творчество Голдинга в различных  вариациях, то отступая на задний план, то обретая роль ведущего, проходит мотив "тьмы", тяготеющей над человеком: тьма окружает человека извне и гнездится глубоко в его душе. О "темноте сердца человеческого" размышляет Ральф, герой "Повелителя мух"; безымянную, непостижимую, незримую тьму ощущает в самой сердцевине своего существа герой-повествователь "Свободного падения". Символический образ нависшей над миром тьмы возникает в "Наследниках" и вновь, хотя и в ином значении, - в романе "Зримая тьма", заглавием которому послужили слова из описания преисподней в "Потерянном Рае" Мильтона.

    Мир, каким он предстает у Голдинга, - это мрачный, дисгармоничный, драматически потрясенный мир, в котором почти нет места счастью, любви, простым человеческим радостям. Герои писателя чувствуют себя одиноко и бесприютно в этой "юдоли печали". Мотив неизбывного одиночества личности, столь характерный для экзистенциалистской литературы, звучит едва ли не во всех его романах.

    Мир романов Голдинга - малонаселенный и, как правило, замкнутый мир; количество его обитателей ограничено; ограничено в большинстве случаев и пространство, в котором они действуют (это - остров в "Повелителе мух", небольшой участок первобытного леса в "Наследниках", одинокая скала посреди океана в "Хапуге Мартине" и т. п.). Пространственная замкнутость произведения дает автору ряд серьезных преимуществ: во-первых, открывается простор для моделирования разного рода экстремальных (пограничных - в экзистенциалистской терминологии) ситуаций; во-вторых, устраняются внешние "помехи" и обеспечивается относительная чистота опыта. Так, в "Повелителе мух", поместив своих героев на необитаемый остров, т. е. временно изолировав их от влияния социума и цивилизации, Голдинг дает тем самым возможность проявиться не столько их социальной, сколько их общечеловеческой сущности (естественно так, как он ее понимает). В "Ритуалах плавания" ограниченное пространство корабля с пассажирами на борту, держащими путь в некую вымышленную колонию Антиподы, оставаясь вполне реальным и жизнеподобным пространством, в то же время метафорически выполняет функцию совсем не пространственных отношений: корабль - микромодель общества в британском его варианте, а вместе с тем и символ всего человечества, суетного, раздираемого противоречиями, движущегося среди опасностей в неведомом направлении. 5

    Имя Голдинга обычно сопрягается в критике  с именами таких авторов, как  швейцарец М. Фриш, японец Кобо Абэ, американец Д. Апдайк (роман «Кентавр»), француз Веркор, австралиец П. Уайт и ряд других. Благодаря этим авторам в критический обиход прочно вошел термин «роман-притча» (хотя голдинговские романы, за исключением «Свободного падения» и двух последних, скорее подпадают под жанровое определение повести). Критика отмечала у названных писателей преимущественный интерес к философским проблемам личности в современном мире — человек и история,  человек  и  нравственность,  человек и его личность, индивидуальное «лицо» (Кобо Абэ даже вынес это в заглавие романа: «Чужое лицо»), свобода и несвобода человека. Были названы и предтечи: Джойс «Улисса», Камю «Чужого» и «Чумы», Кафка.

    Это верно, но, рассуждая об общности разноязыких  авторов притч, не следует упускать из виду того, что отличает их друг от друга. Голдинг, конечно, создатель притч, но не вообще, а именно английских — тут у него свои, отечественные наставники и предшественники, свои, национальные подход и линия преемственности.

    Начиная с «Утопии» (1516) сэра Томаса Мора жанр притчи, параболы, аллегории пустил в английской литературе глубокие корни и был с тех пор украшен блистательными именами – достаточно вспомнить хотя бы о  Свифте.

    Английская  притча всегда тяготела к материальности, вещественности в подаче реалий бытия. Взгляд ее авторов не так ласкали чистые категории абстрактного, как привлекали житейские мелочи, частности, детали; радея о душе, английская притча никогда не забывала о бренном теле, и ее обобщения вылущивались из прозы быта: взять   хотя   бы  ночные  горшки  из   золота у Мора.

    И с историей английская притча увязана очень прочно — история просматривается во всех самых несуразных плетениях повествования, особенно политическая история.

    Наконец английская притча уважительно относится к логике и здравому смыслу. Какие бы неправдоподобные, сказочные ситуации ни измысливал автор, в рамках этих ситуаций все выстроено по законам логики, с соблюдением причинно-следственных связей, должных масштабов и пропорций.

    Если  же  действие  в   английской  притче  разворачивается  в контексте   реальной   действительности,   то   аллегорический   ее смысл   надежно   упрятан   под   слоями   повествования,  и порой остается только дивиться тому, что у незамысловатой, по всей видимости, истории вдруг обнаруживается новое, дополнительное «измерение».   Или, напротив,   иносказание,   казалось   бы,   само просится в руки, метафора очевидна и откровенна, но тут же дается вполне конкретное, земное обоснование происходящему.  

    Эта двуплановость, двуликость английской притчи, предполагающей два по меньшей  мере уровня прочтения – реально-бытовой, повествовательный, и иносказательный, философско-обобщенный, - проявилась у Голдинга с самого начала, уже в «Повелителе мух», где парабола об исторических путях человечества складывается из чуть ли не приключенческого сюжета.6

    Значительную  часть романов-притч Голдинга объединяет, по мнению критиков, чрезвычайно ответственная функция пространства, враждебно противостоящего герою. Это, в целом верное, наблюдение нуждается, однако, в существенном дополнении: в художественном мире Голдинга пространство враждебно человеку не изначально, не в силу каких-то от природы присущих ему качеств, а по вине самого человека. Коралловый остров, на котором оказываются в результате авиационной катастрофы герои "Повелителя мух", напоминает Эдем и ничем не угрожает "новым робинзонам"; именно их усилиями этот райский уголок превращается в сущий ад. Как явствует из контекста, усилиями все того же homo sapiens в ад превращено все земное пространство: охваченный ядерной войной мир живет по тем же звериным законам, что и мальчики на острове. "Единственный враг человека, - убежден Голдинг, - таится в нем самом".

    Идея  о зверином, демоническом начале, дремлющем  в человеке и угрожающем его существованию, смыкается в системе воззрений  писателя с христианской доктриной  первородного греха. "Человек, - утверждает он, - существо падшее... Его природа греховна, его положение чревато опасностями". Изображая своих героев, Голдинг не выходит, как правило, за рамки реальной действительности, но мир, который он создает, включает, наряду с реальными, теологические измерения и расколот на две противоположные сферы, воплощающие божественное и сатанинское, вечное и преходящее начала. Особенно отчетливо оппозиция этих двух начал выражена в таких романах, как "Хапуга Мартин", "Шпиль", "Зримая тьма". Здесь Голдинг пересекает границу, отделяющую реальное от ирреального, вторгается в трансцендентную сферу бытия, однако делает это так искусно, что содержание его книг может быть при желании воспринято и как не выходящее за пределы эмпирического опыта.

    Одну  из высших, труднодостижимых ценностей в голдинговской этике составляет, по верному наблюдению критиков, способность личности, не устрашившись, заглянуть в темные уголки своей души, осознать зло как глубинный недуг своей натуры и научиться мужественно ему противостоять. Едва ли не в каждом произведении писателя найдется персонаж, в муках прозревающий истину.

    "Быть  сочинителем притч, - признался Голдинг, - неблагодарная задача... По самой  природе своего ремесла создатель  притч дидактичен, хочет преподать  моральный урок. Люди не любят моральных уроков". "Моральные уроки", заключенные в притчах Голдинга, "шоковая терапия", к которой он нередко прибегает, призваны растревожить читателя, вывести его из равновесия, побудить его к сомнению в затверженных истинах, привычных постулатах, предупредить современников и потомков об опасности "прописного" оптимизма, основанного на расхожей и - как показывает трагический опыт XX столетия - далеко не всегда оправданной вере во всесилие разума и необратимость исторического прогресса.

    Мир, каким он рисуется Голдингу и каким предстает в его притчах, можно, воспользовавшись его же метафорой, уподобить Джослинову шпилю: под ним нет прочного фундамента, он грозит вот-вот рухнуть, его равновесие рационально необъяснимо, в нем борются и сливаются в противоречивом единстве реальное и чудесное, материальное и духовное, демоническое и божественное. Писатель изображает человека лицом к лицу с Богом, Смертью, Вечностью, подчеркивает вневременной, непреходящий характер реальных конфликтов и ситуаций, мифологизирует время и историю.

    Сложная метафорическая основа произведений Голдинга допускает возможность различного их истолкования. Его притчи, как  правило, не предлагают готовых решений, не дают окончательных ответов на поставленные в них вопросы. У  кого-то они могут вызвать сомнения, у кого-то - прямые возражения, но никого, думается, не оставят равнодушными. Каждая из них несет в себе мощный интеллектуальный и нравственный заряд, будит воображение, заставляет еще и еще раз задуматься над "проклятыми" вопросами бытия, над наболевшими вопросами совести и самопознания.7  

    «Повелитель мух»

    «Повелитель мух» (1954) — произведение, которым  дебютировал Уильям Голдинг, — сразу  же доставив автору широкую международную  известность. Читатели — и прежде всего студенческая молодежь Англии и США, особенно живо откликнувшаяся на эту книгу,— почувствовали значительность вопросов, поставленных и открыто, и между строк в аллегорическом романе-«притче» Голдинга.

    Модернистская литература уже давно приучила читающую публику Западной Европы и Америки к жанру «антиутопий», чьи создатели, не без кокетства щеголяя своим универсальным скептицизмом, предрекают неизбывные бедствия, которыми будто бы грозит человечеству, по иронии судьбы, даже осуществление самых заветных его мечтаний. Хаксли в «Прекрасном новом мире», Оруэлл в «1984» и многие другие рисовали картины будущего, где обобществление средств производства и технический прогресс лишь уродуют и обедняют жизнь человечества.

    Голдинг существенно отличается от таких  пророков модного скептицизма и уныния   тем, что в его тревоге за судьбы человечества нет ничего нарочитого, деланного и фальшивого. Не обезоружить, а насторожить хочет он своих читателей, предостерегая их против утешительного самообмана и успокоительных иллюзий.

    Сам Голдинг охарактеризовал глубокую жизненность своего творчества, во многом питающегося воспоминаниями писателя о борьбе прогрессивных сил человечества с фашизмом во время второй мировой вины. «Я... пишу,— говорил он, выступая на встрече европейских писателей в Ленинграде в 1963 году,— со всей страстностью, на какую только способен, и говорю людям: «Смотрите, смотрите, смотрите: вот какова она, как я ее вижу, природа самого опасного из всех животных — человека». И это, мне кажется, благороднейшая задача — писатель ставит диагноз болезни, и это столь же высокий долг, как долг врача». Эти слова многое объясняют и в первом романе Голдинга.

    «Повелитель мух» — это не столько роман-«антиутопия», сколько своего рода «робинзонада»  наизнанку. Классическая ситуация первого просветительского романа, где одинокий человек, выброшенный на необитаемый остров, не только оставался в живых, но, опираясь на опыт всей цивилизации, сохранял нерушимым свое нравственное достоинство и становился, побеждая обстоятельства, созидателем, строителем и «естественным философом»,— здесь трагическим образом переосмысляется. Несколько десятков несовершеннолетних робинзонов XX века, о которых  рассказывает   Голдинг, проявляют себя  в   аналогичных условиях, увы, совсем не  так, как терпеливый, трудолюбивый и разумный герой Дефо.8

    Остров  здесь отнюдь не случаен. Сами судьбы нации оказались исторически  неотделимыми от этого географического  понятия: и страна расположена на островах, и освоение земного шара будущей «владычицей морей» шло на заре буржуазной эпохи по «голубым дорогам», на которой островки, острова и архипелаги играли роль станций, оазисов и заправочных пунктов.

    Притча  по самой своей сути пытается отграничить  для себя определенный участок мнимой или реальной действительности, чтобы превратить его в своего рода опытное поле, лабораторную площадку, на которой сюжет, выливающийся в иносказание, мог бы развиваться без помех. Не приходится удивляться, что для английской притчи таким «полем» сплошь и рядом становился остров. Книгам британских авторов, так или иначе связанным с «островной» темой, нет числа. Одна из них, «Коралловый остров» (1858) Р.М. Баллантайна, как вспоминает Голдинг, вызывала у него раздражение своим бодрячеством и заданностью, когда он, уже после войны, читал ее детям. Реальные ребята едва ли б стали так неуклонно следовать кодексу поведения юных джентльменов, как герои Баллантайна, окажись они на реальном острове, и ждали бы их там откровения и открытия совсем другого порядка.

Информация о работе Творчество Уильяма Голдинга