Лирические циклы в поэзии Пушкина конца 20—30-х годов

262

проносившихся в последнее десятилетие не только над жизнью поэта, но и над общественно-политической жизнью России вообще. Поэтому исключение «Тучи» из списка нужно объяснять не только тем, что она уже была напечатана, но и другими вероятными соображениями, одновременно эстетическими и политическими: два стихотворения рядом или почти рядом на одинаковую тему создавали впечатление художественного однообразия — и этим, быть может, слишком явно подсказывался читателю скрытый смысл обоих произведений.

«Мне не спится, нет огня...» («Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы») — написано в Болдине в октябре 1830 г., а переписано и отделано значительно позже, по-видимому в 1835 г. (см. Акад. III2, 860—862 и 1220—1221). Стихотворение это — одно из наиболее значительных «раздумий» в лирике Пушкина; созданное в Болдинскую осень, в переломный момент жизни поэта, оно отражает и чувство глубокого одиночества, в котором он находился, и сознание бессмысленности жизни, тяготеющее над ним, и возмущение этой бессмысленностью, и желание во что бы то ни стало овладеть внутренней логикой жизни:

Я  понять тебя  хочу, 
Смысла  я  в  тебе  ищу...

Рационалистическое, характерное для Пушкина заключение становится еще яснее и выразительнее при сопоставлении его с поправкой, внесенной Жуковским в последнюю строку при печатании стихотворения в посмертном издании:

Я  понять тебя  хочу, 
Темный  твой  язык  учу...72

Поправка имеет целью не только «улучшение рифмы» (как полагает редактор Академического издания), но и замену пушкинского рационализма — признанием мистической темноты бытия, свойственным Жуковскому.

Наконец, «Сосны» — так условно названо стихотворение «Вновь я посетил Тот уголок земли, где я провел...», написанное 26 сентября 1835 г. в Михайловском (может быть, впрочем, это не только обозначение, но Пушкин думал так озаглавить стихотворение в печати, и это заглавие следовало бы ввести в основной текст). Для этого углубленного в себя, медленно текущего ряда размышлений о своем прошлом и о будущем, связанного с картинами любимых им мест, Пушкин выбрал необычный и, казалось бы, не лирический размер — драматический белый пятистопный ямб, без цезур; такой стих придал стихотворению характер внутреннего монолога, перемежающегося паузами, меняющего тон в зависимости от места, где находится и которое рассматривает поэт: каждое место в усадьбе и вокруг нее вызывает разного рода воспоминания, эмоции и размышления. Обрабатывая

263

стихотворение, Пушкин не только сократил его, устранив длинноты и излишние, по его мнению, подробности, но изъял целые отрывки, представлявшиеся ему слишком откровенными и слишком интимными, оставляя лишь то, что имеет общее значение и носит сдержанно-спокойный характер. Самое откровенное и трагическое признание, бывшее в конце чернового текста стихотворения и потом изъятое (от «я еще Был молод, но уже судьба и страсти» до «И ненависть и грезы мести бледной» — III2, 996 и 1003—1005), по смыслу очень близко ко второй (также изъятой при публикации) половине «Воспоминания» (1828). Но к скорбному воспоминанию о печальной, мучительной юности в размышлении 1835 г. присоединяется новая мысль — о спасительном влиянии поэзии, благодаря которому он прошел через тяжкое испытание и «воскрес душой»: это признание совершенно точно характеризует переживания Пушкина и его творчество в Михайловском зимой 1824—1825 гг.73

Сдержанно-грустные размышления о прошлом, подводящие итог жизни поэта почти за двадцать лет (с 1817 г., когда он впервые приехал в Михайловское), сменяются в конце стихотворения мыслью о будущем, о новых поколениях, т. е. о вечном движении и развитии в природе и в человеческом обществе, — с характерным для Пушкина оптимистическим обращением: «Здравствуй, племя Младое, незнакомое!» и т. д. Среди лирических стихотворений последних лет жизни поэта «Сосны» являются одним из важнейших по мысли, по содержанию и одним из своеобразнейших и совершеннейших по художественной форме.

Как видно, небольшой список стихотворений, рассматриваемый нами, очень значителен и разнообразен в смысле тематики, образов, мыслей и художественных форм. Осуществление его в печати при жизни Пушкина раскрыло бы ряд чрезвычайно важных, неизвестных читателям и критике моментов его лирического творчества и показало бы всю несостоятельность широко распространенных тогда суждений о том, что Пушкин как поэт-лирик исчерпал себя, окончил свой путь и представляет явление прошлого. Но Пушкин не успел напечатать ни цикла, обозначенного номерами, ни стихотворений, входящих в последний список. Эти вершинные произведения его зрелой лирики увидели свет лишь в посмертном «Современнике» или в дополнительных томах посмертного издания, а некоторые — через много лет после смерти поэта. Лирика 30-х годов осталась при жизни Пушкина скрытым от читателей творчеством «для себя».

264

7

В самом конце 1836 г. (или даже в начале января 1837-го) Пушкин заключил договор с книгопродавцем Плюшаром на издание сборника своих стихотворений.74 В архиве Пушкина сохранилась — правда, не полностью — заготовленная для сборника рукопись в виде писарских копий с печатных текстов, размещенных по отделам в обложках с заголовками, надписанными рукой Пушкина.75 На этой рукописи необходимо остановиться.

Полное суждение о предположенном Пушкиным издании стихотворений затруднительно потому, что рукопись сборника сохранилась далеко не вся — или составление ее не было закончено Пушкиным; состав и порядок стихотворений в отделах, несомненно, спутаны — уже после смерти Пушкина, и тексты сложены случайно, в полном беспорядке, с нарушением нумерации; часть материалов, возможно, использована для посмертного издания 1838—1841 гг.76 То, что сохранилось, представляет следующие особенности.

В рукопись вошли только те стихотворения, которые уже были напечатаны в «Стихотворениях Александра Пушкина» (чч. I—IV, 1829, 1832 и 1835); ни одно стихотворение, отсутствующее в этих четырех частях, сюда не введено или по крайней мере не сохранилось.

Сборник разделен на отделы, объединяющие стихотворения по жанровым признакам и частично повторяющие отделы издания 1826 г., с прибавлением новых, соответственно новым формам, возникшим в поэзии Пушкина после 1825 г., и отчасти — соответственно практике изданий других поэтов, в особенности четвертого издания стихотворений Жуковского 1835—1836 гг. Мы видим в сборнике обложки следующих отделов, надписанные рукой Пушкина:

265

Стихотворения лирические, т. е., по-видимому, декламационного, ораторского типа; ср. в издании Жуковского.

Подражания древним. Ср. сборник 1826 г.; состав отдела, видимо, сохранился не полностью.

Послания. Ср. сборник 1826 г.

Эпиграммы, надписи и пр. Ср. сборник 1826 г.; возможно, что сюда теперь перенесена часть материала из отдела «Подражания древним».

Баллады и песни. Ср. в издании Жуковского: 1) «Романсы и песни», 2) «Баллады», выделенные как вполне определенный жанр. У Пушкина понятие баллады более широко и свободно; из «песен» в этом отделе «Певец» 1816 г., но состав отдела, быть может, и спутан.

Сонеты. Здесь, однако, кроме трех сонетов 1830 г., находятся стихотворения разных жанров, разного стиля и содержания, внесенные, быть может, Жуковским, который написал и второе заглавие: «Песни. Стансы. Сонеты»; но «Анчар», например, не подходит ни под одно из этих определений, если только не рассматривать его как «стансы».

Стихи, сочиненные во время путешествия (1829). Здесь собран весь цикл «кавказских» стихотворений, о котором мы говорили выше.

Песни западных славян. Последние два отдела действительно обладают тематическим, а второй — и жанровым единством и составляют «циклы» в собственном смысле.

Вольные подражания восточным стихотворениям. Сюда, кроме «Подражаний Корану» и стихов на библейские мотивы, входят «Пророк» и «Ангел».

Простонародные сказки. Здесь отсутствует, вероятно случайно, напечатанная в III части стихотворений «Сказка о царе Салтане»; «Жених», которого Пушкин определял как «простонародную сказку» (см. список, опубликованный в сб. Рукою Пушкина, с. 266, № 20), перенесен в отдел «Баллад и песен», в чем, вероятно, нужно видеть вмешательство Жуковского после смерти Пушкина.

Разные стихотворения. Первоначально отдел назван «Смесь» (ср. в четвертом издании стихотворений Жуковского 1835—1836 гг.); сюда вошли и «Поэт и толпа», и «Разговор книгопродавца с поэтом» — вместе с тем «Прозерпина», перевод из «Конрада Валленрода» и пр.

Последний раздел — без пушкинского заглавия, с надписью Жуковского: «Разговорн<ые>» (т. e. драматические произведения?), куда входят «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Сцена из Фауста». Последняя, впрочем, носит № XX, т. e. перенесена из какого-то другого отдела.

Как видно, в числе отделов нет ни «элегий», ни отдела, посвященного лирическим произведениям медитативного рода и крупного

266

значения — или они должны были раствориться в отделе «Разных стихотворений»; но подобного рода произведения вообще отсутствуют или не сохранились в рукописи; достаточно назвать такие, вошедшие в первые две части «Стихотворений», как «Погасло дневное светило...», «К Овидию», «Демон», «К морю», «А. Шенье», «19 октября» (1825), «Воспоминание» и почти всю любовную лирику 20-х годов.77

Возможно, что все они должны были войти в другие, неосуществленные отделы; возможно и то, что листы рукописи, содержавшие эти и другие стихотворения, затеряны или были использованы при подготовке посмертного издания.78

Как бы то ни было, рукопись 1836 г. дает слишком зыбкий материал для окончательных суждений. Мы можем лишь сказать, что Пушкин в этом последнем, предположенном сборнике хотел отменить хронологический порядок первых трех частей «Стихотворений» (нарушенный уже там наличием отдела стихотворений «Разных годов») и сгруппировать материал частично по внутренне-

267

тематическим признакам (например, кавказские стихотворения 1829 г.), совпадающим в иных случаях с жанровыми («Песни западных славян», «Простонародные сказки», «Подражания восточным стихотворениям», «Подражания древним», драматические произведения, «Сонеты»). Некоторые отделы, однако, образованы по жанровому признаку в его классическом, чисто формальном понимании («Лирические стихотворения», «Послания»), другие же крайне расплывчаты («Баллады и песни», «Эпиграммы и надписи» — в особенности раздел, быть может и не принадлежащий выбору Пушкина, которому Жуковский дал название «Песни, стансы, сонеты»). Важнейший же для Пушкина в 30-х годах род лирики — выражающий отношение поэта к миру, содержащий его переживания и размышления, т. e. то, что принято называть медитативной лирикой, не находит себе в сборнике определенного места. Здесь требовались иные принципы группировки или циклизации стихотворений, но в сохранившейся рукописи (содержание которой дано выше) отсутствуют как соответствующие разделы, так и самый материал; нет, как сказано, ни одного стихотворения 1830—1836 гг., не бывшего до тех пор в печати, более того, нет ни одного не вошедшего в сборники 1829—1835 гг. и недостает многих, бывших в этих сборниках.

Чем же объяснить то странное явление, что Пушкин, с половины 20-х годов отрицавший жанровое деление лирики, стремившийся в 1829 и 1832 гг. представить читателю картину своего творчества в его хронологии, т. e. в его историческом развитии, теперь, подводя итог своей более чем двадцатилетней деятельности, решительно отказывается от историзма и возвращается, хотя и не в полной мере, к устарелой для него и для русской поэзии вообще жанровой классификации? Ответ, как кажется, может быть дан такой.

Проект издания стихотворений 1836 г., составленный в то время, когда Пушкин находился в мучительно тяжелом положении — и моральном, и материальном, — был вызван в значительной мере денежными соображениями. Совет «книгопродавца» «поэту», выраженный некогда в многозначительной формуле: