Лирические циклы в поэзии Пушкина конца 20—30-х годов

Первый год сборника — 1829-й — открывается рядом стихотворений, созданных во время путешествия Пушкина на Кавказ и в армию Паскевича, т. е. рядом, тематически и биографически единым. Его можно по праву назвать «Кавказским циклом» — циклом в подлинном смысле слова, более заслуживающим такого определения, чем какие-либо другие тематические ряды — не считая таких, как «Подражания Корану» и «Песни западных славян», имеющих иное происхождение и иной характер.

220

На «Кавказском цикле» следует поэтому несколько подробнее остановиться.9

Его состав намечается уже в обоих подготовительных списках к сборнику 1832 г., о которых говорилось выше. Все входящие в него стихотворения были напечатаны сначала порознь, преимущественно в «Северных цветах» на 1830, 1831 и 1832 гг. и в «Литературной газете» 1830—1831 гг., причем первым из них — что имеет, несомненно, свое значение — опубликован, уже в конце 1829 г., «Олегов щит», т. е. стихотворение, написанное одним из последних (не ранее середины августа или скорее в сентябре 1829 г.), не связанное с кавказским путешествием Пушкина, но откликающееся на злободневные события — капитуляцию Адрианополя (8 августа) и заключение Адрианопольского мира (2 сентября). Его злободневностью, вероятно, и объясняется желание Пушкина скорее — тотчас по возвращении из кавказского путешествия в Петербург — дать его для опубликования в уже печатавшиеся «Северные цветы на 1830 год». В стихотворении, заканчивающем собою тему войны 1828—1829 гг. в творчестве Пушкина и наружно комплиментарном, поэт по существу достаточно ясно выразил свое отрицательное отношение к этой не блестящей и бесплодной войне и к ее лжегероям — Паскевичу, Дибичу и самому Николаю.10

Бо́льшая часть прочих стихотворений, входящих в «Кавказский цикл», опубликована была через год после первого — в конце 1830 г. и еще через год — в «Северных цветах на 1832 год», изданных Пушкиным в память Дельвига и вышедших в самом конце 1831 г., когда уже печаталась третья часть стихотворений. Объясняется это тем, что самые значительные из

221

Кавказских стихотворений долго оставались в черновиках и были отделаны и перебелены лишь в Болдине, в сентябре — октябре 1830 г.11

В сборнике 1832 г. — «Стихотворения... Третья часть» — Кавказский цикл собран в одно целое почти в полном составе. Он открывается декларативным, обобщающим, программным стихотворением «Кавказ» («Кавказ подо мною. Один в вышине...»), за которым следуют — почти точно воспроизводя этапы путешествия поэта в армию, известные нам по его дорожным записям и по «Путешествию в Арзрум», — «Обвал» и «Монастырь на Казбеке» — первое относится к переезду через хребет, по берегам Терека и мимо Казбека, 24—25 мая, второе — «Монастырь на Казбеке» — поэтически передает то, что не менее поэтично, но без лирики, описано в конце «Путешествия». Следующий за ними под № IV «Делибаш» отражает уже новый этап путешествия — впечатления, полученные от личного участия Пушкина в перестрелке с турками 14 июня. Далее мы видим на V месте — между двумя пьесами, отражающими боевые впечатления поэта, «Делибашем» и «Из Гафиза» — одно из замечательнейших произведений пушкинской лирики — «На холмах Грузии лежит ночная мгла» (в оглавлении: «Отрывок»). Почему оно здесь? Можно отчасти объяснить это тем, что первая редакция стихотворения — «Все тихо — на Кавказ ночная тень легла Мерцают звезды надо мною...», помеченная в черновом автографе «15 мая» (III, 722—724), навеяна пребыванием на Кавказских водах и воспоминаниями о первом посещении их в 1820 г. Но затем стихотворение переработано, перенесено в иную обстановку — поэт видит себя «На холмах Грузии», где перед ним «Шумит Арагва», — т. е. оно отвлечено от воспоминаний 1820 г. и посвящено другим мыслям — о новой любви, ничем не связанной с Кавказом. Мы не можем здесь касаться вопроса о том, кого имеет в виду поэт в первой и во второй редакциях — об этом существует значительная литература.12 Но ясно, что Пушкин хотел избежать

222

всяких домыслов и «применений», и это — другая, важнейшая, причина помещения стихотворения вне всяких связей с другими двумя, его обрамляющими.

Заглавие — помету «(Лагерь при Эвфрате)» и помету «Из Гафиза» в оглавлении носит стихотворение, в беловом автографе озаглавленное «Шеерь I. Фаргат-Беку» — «Не пленяйся бранной славой...», обращенное к встреченному Пушкиным в армии молодому воину (вероятно, офицеру) одного из «Мусульманских полков» на русской службе. Оно точно датировано в автографе и в первопечатном тексте: «5 июля 1829. Лагерь при Евфрате» — через несколько дней после взятия Арзрума, откуда вскоре начался обратный путь поэта на север. На этом пути написано им последнее стихотворение, непосредственно связанное с путешествием, с кавказскими и боевыми впечатлениями, — «Дон» («Блеща средь полей широких...»); оно датируется предположительно 10—15 сентября. После него — «Олеговым щитом», о котором говорилось выше, заканчивается «кавказский цикл», каким он напечатан в Третьей части «Стихотворений».

Дополнением к нему служат два значительных и своеобразных стихотворения: «Дорожные жалобы» и «Калмычке», помещенные далее (под XVII и XVIII номерами) в том же 1829 г. сборника. Первое — ироническое, даже шутливое по форме, но полное внутренней тоски и тревоги раздумье поэта о том, «долго ль» ему «гулять на свете» — и о том, как ему «на большой дороге» «умереть господь судил»; точная дата его создания не поддается определению. Второе — поэтические размышления по поводу эпизода, случившегося с ним в начале пути, 22 мая, под Владикавказом, и эпически точно рассказанного в «Путешествии в Арзрум»; в стихотворении с тонкой иронией, даже сатиричностью сравниваются дамы петербургского света с молодой хозяйкой «кибитки кочевой», вызвавшей на мгновенье у поэта желание последовать за ней, как когда-то он следовал за цыганским табором. Но отношение его к вольной и дикой кочевой жизни за прошедшие годы глубоко изменилось, и в этих стихах 1829 г. нет и следа былого руссоистского романтизма. Таков Кавказский цикл в сборнике 1829 г.13

Планируя позднее, в 1836 г., новый сборник своих стихотворений, о котором речь будет дальше, Пушкин собрал в формально выделенное целое все стихотворения Кавказского цикла, под заглавием «Стихи сочиненные во время путешествия (1829)». На этот раз он решил начать этот раздел с «Дорожных жалоб»,

223

за которыми следовали бы «Калмычке», «На холмах Грузии», «Монастырь на Казбеке», «Обвал», «Кавказ», «Из Гафиза (Лагерь на Евфрате)», «Делибаш», «Дон». Цикл, таким образом, приобрел законченность и строгий порядок — но издание сборника, в который он входил, не осуществилось.

1829 год в сборнике 1832 г. заканчивается стихотворением  «Брожу ли я вдоль улиц шумных...». Это не только хронологически точно (стихотворение написано 26 декабря 1829 г.), но и дает философский итог тридцатого года жизни поэта — мудрое признание закономерности вечного движения, смены поколений, отмирания старого и нарождения нового — и оптимистическое утверждение вечной жизни природы, жизни, освященной сознанием и чувством человека.

Следующий, 1830 год открывается стихотворением «В часы забав иль праздной скуки...», обращенным, как известно, к московскому митрополиту Филарету в ответ на его стихотворную полемику с пушкинской элегией «26 мая 1828» («Дар напрасный, дар случайный...»); последняя помещена в конце сборника, в разделе «Разные годы». Помещение обоих стихотворений напоминало осведомленным читателям о выступлении митрополита против скептического и «безбожного» поэта: Пушкин, включая «26 мая», не отказывался от выраженных в нем мыслей; а между тем обращение к Филарету, возглавившее годовой раздел, принимало иной, обобщенный смысл, уже не относящийся к митрополиту, — смысл обращения поэта к своему гению-руководителю, воплощающему в себе моральное чувство; оно близко по мысли к «Пророку» 1826 г. и относится, конечно, к ряду произведений на тему о назначении поэта, образующих в творчестве Пушкина внутренне единый, хотя внешне и не объединенный цикл.

За обращением к Филарету следует послание «К вельможе» — проникновенное, картинное и удивительно умное изображение этапов европейской истории от кануна французской революции 1789 г. до современности, вместе с тем — глубокая и сильная критика буржуазного порядка, установившегося после «вчерашнего паденья»; это — своего рода введение к будущим занятиям Пушкина историей французской революции, но введение, напечатанное за два месяца до июльской революции 1830 г. и — словно в предчувствии ее близкого взрыва — заканчивающееся картиной недолгой тишины в последние годы Реставрации.

Два следующих стихотворения тесно связаны по смыслу между собой — «Поэту» (сонет 1830 г.) и «Ответ анониму»: оба имеют темой разрыв между поэтом и обществом, одиночество поэта и непонимание окружающими его душевной жизни. К той же теме о положении и назначении поэта относятся в сборнике такие значительные произведения, как «Моцарт и Сальери», «Эхо» (последнее начинает собой произведения 1831 г.), также полулюбовное, полумедитативное стихотворение «Приметы», заканчивающее всю книгу и говорящее о «мечтанье вечном», которому

224

предаются поэты, — и может быть, «Бесы» — пьеса, которую нельзя понимать только как балладу о путнике, попавшем в метель и под влиянием суеверного ямщика видящем вокруг себя рои бесов: угнетенное состояние путника в какой-то мере выражает ощущения человека, поэта, одинокого и захваченного вихрем пустой и мертвящей жизни; здесь не символика (которую видел М. О. Гершензон, но которая вовсе не свойственна Пушкину), но образное воплощение психологического состояния, имеющего глубокие общественные основания.

В том же разделе 1830 г. даны вместе, под № IX—XIII, пять антологических стихотворений в античных формах — гекзаметрах и пентаметрах, образующих элегические дистихи, по два, три и четыре двустишия. Античные размеры, до тех пор у Пушкина встречающиеся очень редко («Внемли, о Гелиос, серебряным луком звенящий...» — перевод из А. Шенье, 1823; «В роще Карийской, любезной ловцам, таится пещера...» — по-видимому, набросок перевода из Овидия,14 1827, — тот и другой гекзаметрами; «Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы...» — Дельвигу, 1829, элегический дистих), именно в 1830 г. входят в его поэзию как размеры антологических стихотворений; в 30-х годах они встречаются уже систематически. Возможно, что здесь сказалось и впечатление от выхода в свет перевода «Илиады», выполненного Гнедичем и изданного в 1829 г. Подтверждение этому можно видеть в том, что обращенное к Дельвигу стихотворение «При посылке бронзового сфинкса», в предварительном списке входящее в пять «гекзаметров», перенесено в 1829 г., а здесь, в 1830 — заменено двустишием «На перевод Илиады».

Заключительным стихотворением 1830 г. в сборнике помещен сонет «Мадона», посвященный Н. Н. Гончаровой, тогда невесте Пушкина. Обращение к ней, замыкающее именно 1830 г., имеет, очевидно, скрытый и глубокий смысл, подчеркивающий завершение целого периода жизни поэта, особенно в сочетании с предшествующими ему в том же году стихотворениями — «В часы забав иль праздной скуки...», «Ответ анониму», «Цыганы» — с их мотивами отказа от былых увлечений в преддверии новой жизни.

Отдел произведений 1831 г. невелик, потому что и лирическое творчество Пушкина в этом году было небогато. Он открывается стихотворением «Эхо», возвращающим читателей, как уже было сказано, к теме о положении и назначении поэта, о его широком и отзывчивом восприятии действительности и о его одиночестве в мире, где он не находит себе отзыва. За ним идут два стихотворения, посвященных проблемам Польского восстания и возможности

225

западноевропейской интервенции, — «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина» — два важнейших общественно-политических выступления Пушкина этой эпохи, вместе с тем воплощающих в себе мысль, высказанную в стихотворении «Эхо», о широкой и мгновенной отзывчивости поэта на самые злободневные и волнующие явления современности.

Последний раздел сборника — стихотворения разных годов — построен также, по нашему мнению, глубоко обдуманно. Он обнимает стихотворения с 1822 («Узник») до 1829 г. («Подъезжая под Ижоры...», «Собрание насекомых», «Приметы»), расположенные в хронологическом порядке, но отобранные так, что в них чередуются мотивы социально-политического протеста («Узник», «Анчар»), напоминания о декабристах («19 октября 1827»), воспоминания о своей собственной ссылке («К Языкову», «Зимний вечер»), скептическое отрицание окружающей поэта бессмысленной жизни («26 мая 1828») — с мотивами нежной и задумчивой полулюбовной лирики («Каков я прежде был...», «Подъезжая под Ижоры...», «Приметы»), маскирующей политические и философские темы своим интимным тоном, но заключающей в себе и мысли о психологии поэтического творчества («Приметы»). Включенная сюда же литературная эпиграмма «Собрание насекомых» благодаря своей анонимности лишена персональной направленности, и это дает возможность читателям гадать о предметах насмешки автора.

Таково содержание сборника, на первый взгляд механически расположенное, по существу же — строго обдуманное. Но, как было сказано выше, имеет значение не только то, что́ и в каком порядке в нем помещено: характерно и то, что́ в него не вошло из списка, составленного в 1831 г., т. е. то, что исключено и по каким мотивам.

Сравнивая второй, беловой список, составленный в сентябре 1831 г., со сборником 1832 г., мы видим, что при издании исключены, во-первых, почти все эпиграммы, входившие в список: две эпиграммы на Булгарина 1830 г. («Не то беда, Авдей Флюгарин...» и «Не то беда, что ты поляк...»), одна на Надеждина (или «Сапожник», или «Мальчишка Фебу гимн поднес...», или «Надеясь на мое презренье...» — все три 1829 г.), а также внесенная особо в список эпиграмма «Седой Свистов (Хв<остов>)! ты царствовал со славой...» (1829), относящаяся к тому же Надеждину; одна из трех эпиграмм на Каченовского («Там, где древний Кочерговский...» или «Журналами обиженный жестоко...» — обе 1829 г.). Оставлены были в сборнике, из намеченных в списке семи, лишь две эпиграммы, направленные в свое время на того же Каченовского, — «Литературное известие» и «Как сатирой безымянной...» (обе 1829), но ко времени составления сборника обе они, сохраняя сатирическую соль, потеряли, однако, персональное значение — особенно потому, что журнал Каченовского «Вестник Европы» прекратился с 1830 г. и полемика