История культуры

4. Картина мира в средневековой культуре. Представление о времени и о пространстве.

Одной из важнейших особенностей средневекового христианского мироощущения следует считать дуализм средневекового мышления, резко расчленяющий мир на полярные пары противоположностей (день - ночь, свет - мрак, небесное - земное, божественное - дьявольское, добро - зло, душа - тело, вера - разум.) Причем ночь ассоциируется с мраком, злом, разгулом плоти и временем господства дьявола. То, что Христос родился ночью, по мнению богословов, не противоречит христианскому истолкованию ночи, ибо сын бога был призван "принести свет истины тем, кто скитался в ночи заблуждений".

В соответствии с этим дуализмом мировосприятия христианский бог полностью изымается из природно-человеческого мира и превращается в сверх- и вне-природное существо. В этом одно из основных отличий христианского бога от богов античных, пребывавших в едином, общем с людьми Космосе. "Христианский бог полностью подчиняет себе судьбу", перед которой, как известно, бывал бессилен сам Зевс /Ф.А., стр. 56/ /Роберт Грейвс. Мифы древней Греции М., 1992, стр.168/ "Эак, Минос и Радамант были тремя сыновьями Зевса, которых он решил спасти от бремени старости. Однако богини судьбы воспротивились этому", и Зевс согласился с их запретом.

Бог ни на один миг не оставляет сотворённые им природу и человечество без своего попечения. Бог, воплощённый в Библии - единственный и наивысший авторитет для средневекового человека. Это и определяет меру авторитарности средневековой культуры.

Ретроспективность характеризует средневековое представление о времени как о важнейшей константе мирового устройства. В христианском миросозерцании "понятие времени было отделено от понятия вечности" (стр.120, Тур). Вечность - атрибут бога; время, временность - атрибут человека. Средневековое представление о времени отличается от эллинского, античного. Мы говорили о "точечном", вневременном мироощущении античного человека, воспринимавшего мир в покое или движении по кругу.

В пределах каждого цикла, продолжающегося, по убеждению Гераклита и стоиков, тысячи лет, мир, возникший из огня, исчерпывал все возможности, заложенные в нём, и огнём же поглощался, после чего следовало новое рождение мира, в точности повторяющего предшествующий, /стр.32 Ф.А./.

 Римский император Марк Аврелий в философских размышлениях "К самому себе" пишет следующее: "Разумная душа облетает весь мир и ...сознает, что наши потомки не увидят ничего нового сверх того, что видим мы ... человек в силу общего единообразия ... уже видел всё прошедшее и всё имеющее быть".

В средневековом миропонимании время имеет свою направленность (как говорят, векторность) и определённую структуру. По словам Тур, история движется от акта божественного творения через две главные эпохи - до рождества Христова и после рождества Христова - к Страшному суду, к Апокалипсису. Средневековая концепция времени нашла своё выражение в учении Августина Блаженного, согласно которому "вся история человечества представляет собой борьбу "двух градов", двух государств: божьих избранников, составляющих видимую и невидимую церковь, и светского государства, "разбойничьей организации". По воле бога "Божий град" непременно победит светское государство; одно из свидетельств тому - возникновение христианства и разрушение Римской империи, /см. Ф.А. с. 59/

Несмотря на представления о движении, изменчивости времени , в отношении к нему /времени/ в средние века преобладает ретроспективность. Взгляд средневекового человека обращен в прошлое, когда существовал единый град божий и человек обитал вместе с богом на небесах.

Представление о пространстве в средневековой картине мира также обусловлено спецификой религиозного миропонимания. Мы уже говорили о "рассечении" античного космоса, о выведении за его пределы того, что олицетворяет собой высший абсолют. В средние века непререкаемым догматом было модифицированное учение Аристотеля о неподвижной шаровидной земле, вокруг которой по особым сферам вращаются луна, солнце и планеты. Дальше - звезды, а за ними - Бог. В целом все это -  Земля и бесконечное мироздание - представляло собой воплощение двух начал - земного и небесного (Земля – конечна и отграничена; небесный мир - бесконечен).

Вся эта пространственная космическая иерархия воспринималась средневековым человеком достаточно отвлеченно; в конкретной практике для него принципиально важную роль играл тот участок земли, на котором он кормился и растил детей. В условиях господства натурального хозяйства, при разбросанности селении и городов, отсутствии дорог своего рода "точечность" пространственного мышления средневекового человека была неизбежна. Более того, средневековый человек до конца еще и не выделил себя из природы, ощущал себя частью ее, о чем свидетельствует образ "гротескного тела" в произведениях искусства, литературы, в фольклоре и народных празднествах. Гротескное тело - это образы людей - зверей, людей растений, напоминающие античные, миксантропические типы и представленные наиболее ярко в произведениях Брейгеля и Босха (грифоны -крылатые львы, ламии - птицы с женскими головами, василиск - птица-змей, вылупившаяся из снесенного петухом яйца, высиженного жабой, обладающий взглядом, способным убить человека и т.д.).

В пространственных связях, по представлению средневекового человека, вечное преобладает над изменчивым; кроме того, поскольку мир сотворён богом, постольку он не может быть несовершенным и потому существует в неизменном виде (до божьего суда), в связи с этим мы выделяем третью сущностную черту средневекового миропонимания - традиционализм.

         5. Религиозный символизм как тип мышления средневекового человека

Религиозный символизм - одна из самых ярких специфических черт, характеризующих средневековый   менталитет   и   средневековую   картину   мира.   Символ   с эстетической точки зрения - это категория, находящаяся между художественным образом и аллегорией. Символ - это образ, заключающий в себе особый смысл, не тождественный внешним проявлениям образа. В отличие от аллегории смысл символа нельзя угадать, расшифровать одним лишь усилием рассудка, рацио. (Можно утверждать, что образ подобен алфавитному знаку, а символ - иероглифу). Дешифровка доступна лишь обладающему культурой памяти. Например, непосвящённому ни о чём не скажут часто встречающиеся в христианской символике виноградная лоза и сцены сбора винограда, сцены приготовления вина; не произведёт особого впечатления юноша-пастух с ягнёнком (агнцем) на плечах; не увидим мы и особого смысла в облике голубя, масличной ветви, пальмы, павлина, корабля и т.д. Однако все эти изображения в смысловом плане совершенно не идентичны своему образу. Нужно обладать культурой памяти, нужно знать Евангелия, чтобы прочесть, дешифровать лозу и пастуха как Христа; голубя - как вестника мира; пальму - как символ победы над смертью и грехом, атрибут мучеников и невинных; павлина - как символ бессмертия (знаменитая птица Феникс, в отличие от павлина, символизирует возрождение, воскресение).

Известно, что рыба является одним из многочисленных символов Христа, ибо начальные буквы фразы "Иисус Христос сын божий, спаситель" на греческом языке образуют слово "рыба".

Чем же обусловлен символизм средневекового мышления? Самая важная   причина была уже определена нами в процессе предшествующего анализа средневекового менталитета. Это - изъятие христианского бога из природно- человеческого мира и абсолютная дематериализация его, растворение в вечном надприродном космосе. Христианский бог - полная противоположность античным богам из плоти и крови, многократно представленным античными скульпторами во всей их очеловеченной и одновременно сверхчеловеческой красоте и мощи. В соответствии со средневековой картиной мира христианский бог - везде и нигде, он невидим и непостижим; а мир - это лишь зримый символ незримой и неопределимой сущности этого бога.

Наиболее ярко и полно символизм средневекового мышления демонстрирует себя в искусстве, и, прежде всего, конечно, в иконописи. Иллюзорное мышление христианина требовало адекватных средств отражения; в связи с этим возникает целая система канонов и ограничений, превращающих живописные и пластические образы в набор догматических, замкнутых и статичных символов. Религиозная сюжетика не могла быть воспроизведена живописцем и скульптором в светском, натуралистическом ключе. Для решения этой задачи необходимо было дематериализовать контуры изображаемых тел и предметов, а также скомпоновать их в особой иерархической связи. Неподготовленный зритель, бросивший взгляд сначала на эллинистическую Нику Самофракийскую, а затем на средневековую сцену изгнания из рая Адама и Евы, может заключить, что налицо катастрофический разрыв между уровнем художественного мастерства, достигнутого в античную эпоху, и тем, что именуется таковым в Средневековье. Однако этот видимый миру диссонанс нельзя объяснить лишь трагическим разрывом преемственности, безусловно, имевшим место на первых этапах развития средневековой культуры. Исследователи, анализируя этот феномен, предлагает достаточно серьезные объяснения методу символического отражения земного и небесного в средневековом искусстве.

Вариант первый:   "в  канонах церковного  искусства четко  учитывался характер   народных   образных   представлений,   характер   "наивного (лубочного) художественного мышления" /Як.212/

Вариант второй: плоскостное  художественное мышление соответствует психофизиологии зрительского восприятия в самую чистую и естественную фазу его развития - в детстве. Дети художественно видят мир в условных, символических образах, скомпонованных в полном несоответствии с законами перспективы./215/ Эта детскость и чистота со всей её эмоционально окрашенной пространственной иерархией изображаемого (большая любимая мама, ворчливая бабушка - поменьше, папа - совсем маленький (редко бывающий дома) или наоборот).

Наконец, третий вариант. Академик Б. В. Раушенбах в своей работе "Пространственные построения в живописи", вышедшей в 1980 г., заявляет, что пространственные построения средневековых мастеров живописи предвосхитили позднейшие открытия математиков, что изображение более крупных и масштабных (в смысле размеров) фигур на заднем плане в сочетании с гораздо более мелкими, размещёнными ближе к зрителю соответствует законам так называемой обратной перспективы, состоящей в увеличении отдельных предметов по мере их удаления, (см.об. об ант.) Раушенбах приводит эмпирические доказательства в пользу того, что "единая система научной перцептивной перспективы приобретает облик линейной перспективы для удалённых областей пространства, а для близких его областей переходит в аксонометрию или слабую обратную перспективу"./стр.213/ О необычном психофизическом воздействии построенных по этому принципу икон писали П. Флоренский, В.Н. Лазарев. (Правда, их восприятие воздействия икон в этом случае различно). П. Флоренский отмечает, что изображенное по закону обратной перспективы пространство "выталкивает нас на себя, как выталкивало бы наше тело ртутное море" /П.Ф. Обр. перспективы, с.215/ В.Н.Лазарев же говорил о функции вовлечения верующего в икону, о погружении в икону, о буквальном втягивании зрителя в изображённое пространство.

Мы  уже  отмечали  выше,  что средневековое миропонимание  насквозь дуалистично, движется в рамках категорий "или-или". С точки зрения глобальных антиномий, пронизывающих всю ткань средневековой культуры, загадкой, парадоксом выглядит процесс технического развития средневекового общества. Техника - дитя научного прогресса; наука в средневековой Западной Европе находилась в тисках религиозного диктата, не будучи ещё в состоянии осуществить секуляризацию. Яркий пример средневекового синкретизма - положение схоластической философии, одной из центральных задач которой в ту эпоху было решение вопроса о соотношении веры и разума. По поводу соотношения науки и религии высказывались прелюбопытные для того времени мысли: например, Ансельм говорил, что нельзя верить в непонятное, а Сигер Брабантский выдвинул теорию двух истин, теорию "и-и" (правы и наука, и религия). Однако главный богослов средневековья, Фома Аквинский, в своей "Сумме теологии" следующим образом определил функции и иерархическую связь религии и науки: "Она (теология) не следует другим наукам, как высшим по отношению к ней, но прибегает к ним как к подчинённым ей служанкам". По мнению Фомы, догматы вероучения не противоразумны, не иррациональны, а сверхразумны. Так модернизируется знаменитый тезис одного из первых христианских апологетов, Тертуллиана: "Верую, потому что абсурдно".

Вопреки подобному униженному положению научного знания технический прогресс в средневековой Европе очевиден. Он осуществлялся и за счёт заимствований (главным образом из Китая), и за счет собственных нововведений (тяжелый плуг, ветряная мельница, рулевое управление корабля и т.д.). В целом это был громадный скачок вперед по сравнению с длительным техническим застоем античной эпохи.

Мы попытались реконструировать менталитет средневекового человека, его представление о картине мира той эпохи. В соответствии с избранным нами направлением историко-культурного анализа принципиально важной ступенью в процессе анализа является наложение мироощущения культурной эпохи на саму культурную ткань. Необходимо проследить (или обнаружить) в важнейших сферах культуры тот спектр специфических черт культурной ментальности, который был выделен и охарактеризован нами предварительно.

Обратимся в поисках примера к средневековой науке, точнее, к средневековой математике. Отмечая в целом зависимое положение средневековой науки от религии, мы, тем не менее, не должны полностью отрицать научный прогресс в средневековой Европе. Интереснейшие наблюдения в этом плане сделаны О.Шпенглером в его знаменитом "Закате Европы". Шпенглер сравнивает математическую мысль античности и западноевропейского средневековья, отмечая разительные изменения, произошедшие в последней. В соответствии с телесным, пластическим, конкретным характером античного мироощущения в античной математике были возможны только целые натуральные числа, символизирующие меру, величину; "античная математика является точным коррелятом пластического мира отдельных предметов"; именно поэтому в античности были немыслимы бесконечные десятичные дроби, отрицательные числа и тем более нуль (как число). Нуль, по мнению Шпенглера, адекватен индуистской нирване и только в рамках индуистского миропонимания и мог быть изобретен. В свою очередь, абстрактно-метафизическое пространственно-временное мышление средневековой Европы, созерцающей бесконечность Бога, совершенно логично пришло к исчислению бесконечно больших величин, понятию функции и т.д.