История культуры

Море было «предопределенной» природной стихией эллинов; не случайно Платон, шутя, сравнивал греков с лягушками, сидящими по берегам пруда. Римляне же длительное время почти не занимались мореплаванием; это, по выражению Л. Кассона, сухопутное племя стало владыкой морей вопреки самому себе, будучи своего рода аномалией в морской истории.

Известно, что функцию крупной морской державы Рим обрел только в эпоху Пунических войн. Не желание перенести «вовне» избыток энергии, знаний и людских ресурсов (а именно последнее стимулировало великую греческую колонизацию), не стремление постичь и «возделать» мир вызвало к жизни римские провинции, а сугубо римская тяга к завоеваниям. Не случайно этимология слова «провинция» восходит к латинскому «vinco» - «побеждаю»; а сам термин «провинция» в буквальном переводе означает завоеванную и подвластную Риму область вне Италии, с римским наместником во главе.

Морское владычество Рима состоялось благодаря определенным социально-историческим и геополитическим обстоятельствам (детерминировавшим римскую историю), но вопреки ментально-мироощутительным установкам, предопределившим общий облик римской культуры.

Особое отношение к Земле – Хтон как прародительнице и гаранту всего сущего было свойственно античному мифологическому сознанию в целом. В  античных утопиях, где реконструируется мифологический «золотой век» человечества, - век, когда люди жили на роскошной, плодоносной и мирной земле, - особо оговаривается отсутствие в идеальном «Сатур новом царстве» войн, рабства, смерти и – мореплавания.

Однако подобное отношение к морю обнаруживает себя большей частью в римских утопиях (от Вергилия до Сенеки). Греки, за исключением Гесиода, трактуют море и мореплавание совершенно в духе Гомера (вспомним характеристику дикого мрачного острова циклопов, на который никогда не ступала нога мореплавателя!) Примечательно, что Эсхил в трагедии «Персы» противопоставляет вождя афинской демократии Фемистокла лидеру консерваторов – землевладельцев Аристиду; ибо для успешной освободительной борьбы против персов демократ Фемистокл полагал необходимым учредить морскую военную экспедицию, а консервативно настроенный Аристид предпочитал сухопутную войну.

Консервативно-отторгающая концепция моря у римлян является отражением мироощутительного консерватизма римских аграриев, стремившихся в особых природных условиях Апеннин увековечить сельскую патриархальность Лациума и Италии в целом.

Мы можем заключить, что эта «сельскость» долгих этапов римской истории не в последнюю очередь объясняется спецификой  природных условий  Апеннин (большая, по сравнению с Грецией, плодородность земли, малое количество необходимых для развития городов и ремесел полезных ископаемых и, конечно же, почти полное отсутствие условий для каботажного мореходства).

В подобных условиях религиозно- мифологическое отношение у воде, к морю, свойственное всей античности в целом, у римлян приобретает особый, знаковый смысл. Общеизвестен восходящий к глубокой древности обычай «испытаний» или «суда» водой (т.н. «водные» ордалии). Мотив ордалий многократно отразился в архаических мифологических сюжетах о невинных младенцах и их столь же невинных матерях, в специальных ларцах-сосудах брошенных в море и этим морем спасенных (спасение в таких случаях – эквивалент невиновности).

Мотив ордалий присутствует и в сюжетах о «нечестивцах на борту». Как правило, нечестивца, грешника море карает; архетипическое сознание римлянина идентифицирует с греховностью дерзость морехода, посягнувшего «взрезать» кораблем «крутобоким» лоно моря. Следовательно, мореплаватели – нечестивцы apriori; и кара моря их настигнет непременно. Еще в I в. до н.э. Гораций возмущенно восклицал:

«Пользы нет, что премудрый бог

Свет на части рассек, их разобщил водой,

Раз безбожных людей ладьи 

Смеют все же проплывать вод заповедных ширь».

«Эстетизация консерватизма и пассивности и, следовательно, восприятие энергии, практической ловкости и житейской инициативы как разложения и зла», - отмечает Г.С. Кнабе, - «образуют устойчивые черты римской культуры»; эти черты сохраняются (в мироощутительном плане) даже в тот период, когда реально Рим становится первостепенной морской державой.

Это противоречие между ментальными установками древней самозамкнутой патриархальной «сельскости» и новым состоянием Рима как главного морского (военного и торгового) «коммуникатора» комментирует хор в трагедии Сенеки «Медея». «Старое» отношение к морю представлено у Сенеки через моральное осуждение первых мореплавателей – аргонавтов (нарушивших, говоря словами Г.С. Кнабе, «неподвижность патриархального существования»):

Отцы наши видели светлый век

Невинный, не видавший козней злых…

…не касаясь чужих берегов…

Довольны немногим, не знали богатств,

Кроме тех, что рождает родная земля…

Хорошо разделенные мира концы

Воедино связал фессалийский корабль…

И морю удары терпеть приказал.

…Но кару понес нечестивый корабль…

Новый путь отыскивать - всем опасно.

Ты иди дорогою верной предков…

«Новое» отношение к морю выражено в трагедии Сенеки посредством пророческого предсказания грядущих перемен, которые будут обусловлены созидательно – преобразующей ролью римского мореплавания эпохи принципата (времени, когда жил сам Сенека):

Теперь уступило нам море и всем

Подчинилось законам: не нужен теперь  

Нам Арго – постройка Палладиных рук…

Пучина доступна любому челну,

Исчезли границы, на новой земле

Построили стены свои города,

Ничего не оставил на прежних местах

Кочующий мир.

Из Аракса холодного индус пьет,

И черпают персы Эльбу и Рейн.

Промчатся года, и через много веков

…огромная явится взорам земля,

И новые Тифис откроет моря,

И Фула не будет пределом земли.

 

Сноска:

Тифис – мифический кормчий корабля Арго.

Фула – латинское название одного из островов в Ледовитом океане.

 

Таким образом, замкнутый, закрытый, аграрный характер развития Рима, во многом обусловленный специфическими (по сравнению с Грецией) природными обстоятельствами, сформировал особое мироощущение, в котором, говоря словами А.Ф. Лосева, длительное время преобладала «идеология мелкого и уютного сельского хозяйства».

Эта длительная идеализация и эстетизация патриархальной сельской жизни максимально полно представлена в «Буколиках» и «Георгиках» Вергилия, написанных в эпоху принципата Августа - время, когда на смену «республике отцов» пришла «империя отца – Цезаря», когда старый уклад жизни римлян был окончательно сметен динамизмом и прагматизмом новых имперских устремлений Рима.

Природные условия Апеннин, способствовавшие сохранению аграрно-консервативных начал в мировосприятии римлян, предопределили особый облик римских городов в целом и римских архитектурных сооружений в частности.

В отличие от Греции, в Италии почти не было своего мрамора (немногие залежи «лунского» и «каррарского» мрамора стали разрабатываться только в эпоху Августа). Поэтому до конца III в. до н.э. в Риме господствовала деревянная архитектура с терракотовой орнаментикой, а храмы строили из мягкого вулканического туфа.

Подобный строительный материал не позволял вытесывать мощные балки для антаблементов (венчавших мраморные греческие храмы) и способствовал поиску иных конструктивных решений; новая технология требовала и нового строительного «сырья».

Таким «сырьем» (в отличие от греческого мрамора и известняка) стали созданные римлянами кирпич и бетон. Иной строительный материал и иная технология строительства способствовали тому, что римские архитекторы смогли преодолеть исконную античную «прямоугольность». И если архитектурным символом Греции была колонна (мраморная колонна), то знаком, символом римского зодчества стали арка и свод (кирпично-бетонные арка и свод). Именно римляне – первыми в истории древней архитектуры – решили проблему сферического охвата пространства, построив свой знаменитый Пантеон. 

Морской флот римлян служил не только завоевательным целям; он выполнял и иные, в том числе пиратские и торговые функции. О торговых судах римлян можно судить по знаменитым Альбенгским обломкам – останкам римского грузового судна I в. до н.э. с грузом  амфор; эти останки были найдены подводными археологами в начале 60-х г.г. прошедшего столетия.

Но знаковыми для римской социальной и культурной истории явились корабли императора Калигулы, построенные по его приказу для увеселительных поездок по озеру Неми. Колоссальные размеры этих судов, роскошь оснастки и отделки (на облицовку внутреннего настила был использован дорогой и редкий на Апеннинах «каррарский» мрамор) делали эти корабли совершенно непригодными для военных и торговых операций; однако они свидетельствовали о могуществе и богатстве того, кто мог позволить себе подобные корабли строить.

Таким образом, грандиозные корабли Калигулы как символ безумной расточительность римлян - и легкая бирема греков, именуемая «авизо» (изображение носовой части авизо явилось постаментом для знаменитой Ники Самофракийской) – это еще одна знаковая «оппозиция», завершающая характеристику геополитических и природно-климатических условий, предопределивших  (в определенном смысле) специфику развития греческой и римской цивилизаций.

 

Миф и античный тип мышления

 

Античный миф и его развитие. Основа миропонимания древнего человека – миф. В мифах содержатся не только представления о появлении богов, их «социальной иерархии», их функциях и отношении к миру и людям, но и сама картина мира – так, как она видится мифологически мыслящему человеку. Картина мира включает в себя представления о времени, о пространстве и воссоздается определенным типом мышления, определенными мыслительными процессами, специфическими (свойственными) каждой культуре в отдельности.

Античные мифы свидетельствуют: греки и римляне полагали, что время имеет циклический характер, идет по «кругу»; пространство мира – не бесконечно, а ограниченно, предельно; сам же мир мыслился состоящим из неких «кусочков» (элементов) первоматерии, например, атомов или апейронов. В мире нет пустоты; атомы плотно прилегают друг к другу, мир сплошь как бы телесен, вещественен, плотен, как телесны (т.е. состоят из плоти и крови) олимпийские боги.

Миф не только предопределяет мироощущение древнего человека, картину мира в древности, но и через мифологическое мироощущение (ментальность), через мифологические представления о времени и пространстве влияет на формы и содержание всех сфер античной культуры.

Общеизвестно, что архитектура античности носит в первую очередь храмовый характер; в пластике главными персонажами являются боги; трагедия разрабатывает исключительно мифологические сюжеты; и даже древние философы-материалисты первопричиной всего сущего полагают божественное начало.

Еще Ф.Шеллинг говорил, что миф – это необходимое условие и первичный материал мыслительной и художественно-эмоциональной жизни древнего человека. Посредством мифа греки и римляне познавали, структурировали и делали для себя понятным тот природно-социальный «космос», частью которого они себя ощущали. И религия, и наука, и мораль, и искусство греков «вышли» из мифологии, они обусловлены и опосредованы мифологизмом.

Миф, в котором живут, символизирует особую ментальность. В ней центральные мироощутительные категории (такие, как время, пространство, тип и форма мышления) получают специфическое наполнение. «Вневременное» состояние древнего человека, живущего в мифе, весьма оригинально определено О.Шпенглером (немецким философом начала XX в.) как состояние человека, пребывающего в «культуре без памяти». «Культура без памяти» - «культура без прошлого» - культурный мир не текущий, а пребывающий «…все это ассоциации одного порядка, говорящие о «точечном», вневременном мироощущении античного человека, воспринимающего мир в покое или движении по кругу».

Мифологизирующая античность – это детство человечества; именно поэтому греки и римляне мыслили себя частью вечного Космоса, не выделяя себя из природы и не противопоставляя себя ей. Подобно детям, они одушевляли окружающий мир, растения, предметы и формировали свое миропонимание (в том числе и понимание времени), отталкиваясь от образно-космологического восприятия процессов, в этом окружающем мире протекающих. Один из самых очевидных и легко усваиваемых мотивов в жизни природы – тема вечного круговорота: день сменяется ночью, за ночью вновь возвращается день; движется по кругу солнце, являя миру поочередно восход, закат и вновь восход; природа неустанно переходит от цветения к смерти и от смерти к рождению, замыкая это в некий вечный круг.

Этот мотив круговращения обуславливает «вневременное», «точечное» мировосприятие античного человека, у которого, говоря словами О.Шпенглера, «знание хронологии и наблюдение звезд не перешло во внутреннее ощущение текучести времени». Именно поэтому, полагает О.Шпенглер, можно говорить об «античном равнодушии ко времени»; именно поэтому столь несущественной принадлежностью обихода были тогда гномон и клепсидра (соответственно – солнечные и водяные часы). О «вневременности» античного сознания свидетельствуют и такие черты «культуры без памяти», как обычай погребального сожжения, крайне редкое обращение скульпторов к теме детства и один и тот же устойчиво повторяющийся (от Гомера до Сенеки) круг художественных образов.

Античные философы полагали, что движение по кругу имеет циклический характер. В пределах каждого цикла, продолжающегося, по убеждению Гераклита и стоиков, тысячи лет, мир, возникший из огня, исчерпывал все возможности, заложенные в нем, и огнем же поглощался, после чего следовало новое рождение мира, в точности повторяющего предшествующий.