Проблема лидерства в современной западной политологии

     При переходе от межгосударственного к  внутригосударственному уровню индивидуальным лидерством тоже иногда можно пренебречь, особенно если политические события, происходящие в стране рассматриваются в контексте  исторического развития, экономической  ситуации или других долговременных условий. Одни исследователи, работающие в этом направлении, делают упор на более или менее длительно существующие социоэкономические структуры и отношения и, в меньшей степени, на их отражение в общем характере доминантных групп и правящих институтов. 

     Другие  авторы уделяют особое внимание более  очевидным внутренним факторам, таким, как изменяемость или неизменность природы отдельных социально-политических систем, режимов, политических классов или элит. 

     В большинстве случаев, будь то анализ международного или национального  политического уровня, лидерство  исследуется не как основная причина  событий, а скорее как последнее, необязательно сущностное их звено. Но в ряде случаев такой подход к роли политического лидерства затрудняет объективную оценку исторического процесса. К примеру, на обоих уровнях анализа исследователи пришли к выводу о том, что вторая мировая война в силу ряда причин была неизбежна, то есть она произошла бы в любом случае. Но можно ли игнорировать роль Гитлера как политического лидера при анализе кровавой бойни, развязанной нацистской Германией, и ее далеко идущих международных последствий? Можно ли дать объективную оценку конфликту между Ираном и Ираком без учета лидерства аятоллы Хомейни и Хусейна? 

     Подобного рода вопросы привели Л.Эдингера к идее создания предположительных  моделей, которые противоречат действительным фактам (counterfactual test). «Давайте представим, - пишет Эдингер, - что Ленин не смог бы повести большевиков за собой  в 1917 году или что Сталин проиграл бы в политической борьбе за руководство. Предположим, что Мао Цзэдун не смог бы начать культурную революцию или  Муссолини недооценил бы диктаторскую власть в Италии. Как бы развивались  политические события в таком случае?» 

     В создании предположительных моделей  Эдингер опирается на работы М.Вебера и исходит из индивидуального уровня анализа. Однако следует заметить, что этому методу, по признанию самого же автора, вполне «хватает воображаемых спекуляций о том, что произойдет или могло бы произойти при определенных политических действиях или без них, и не хватает научной четкости», что является поводом для критического отношения к предлагаемому методу. 

     Так же как в социальной психологии и  политологии, при анализе феномена политического лидерства существуют три основных подхода. Первый заостряет  внимание на исследовании среды как  фактора, наиболее сильно влияющего  на процесс лидерства. Упор в таких  работах делается на изучении внутренних социально-экономических процессов, организационных структур, культурно-исторического  контекста, стабильных и нестабильных ситуаций, национальных и межгосударственных условий. 

     Другой  подход, по аналогии с некоторыми социально-психологическими исследованиями, акцентирует внимание на индивидуальных свойствах личности, облеченной политической властью, которая  контролирует поведение других. При  этом одни исследователи придают  большое значение чертам характера  личности и особенностям поведения  самого руководителя, другие же считают  особенно важными формальные факторы  обладания должностью. 

     Третий  подход пытается объяснить лидерство  через описание качеств, присущих последователям или оппонентам лидера. Наиболее значимыми  явлениями здесь считаются: склонности и готовность признать роль других, их социоэкономические и политические ожидания, групповые интересы и фракционные  споры. 

     Эти различные подходы явно прослеживаются и в изучении президентства в  Соединенных Штатах. Так, одна из школ, представленная именами Э.Харгрова и М.Нелсона, считает наиболее важными  для законодателей и чиновников, в плане их влияния на массы, навыки личного лидерства. 

     Представители другой школы, например Ричард Пиу, утверждают, что «ключ к пониманию президентской  власти заключается в ее конституционности» и в таких политических факторах, как выборы, парламентские блоки, общественное мнение. 

     Третья  точка зрения, представленная Б.Пейджем  и М. Петраккой, практически включает в себя обе предыдущие, убеждая, что  «президентская власть может быть, в частности, понята только в контексте  всей политической системы и ее окружения». 

     Различные попытки исследований политического  лидерства можно было бы, на наш  взгляд, объединить в три основные группы. 

     Первая  группа исследований фокусирует внимание на формально-законной власти индивидов, находящихся на ключевых политических постах, прежде всего президентов  и премьер-министров. В этом случае основным вопросом является институционализация  эффективной исполнительной власти как в государстве, так и в  других формах политической организации. В государствах, где такая власть крепка, согласно выводам Л.Селигма-на, Р.Роуза, Э.Сулейман и других авторов, верховное личное лидерство покоится на легитимности высших правительственных постов. 

     Президентское лидерство в США, таким образом, анализируется как формально-законная исполнительная власть, а в международных  отношениях наиболее примечательны  его конституционные прерогативы  в «интересах общей безопасности. 

     В британской системе, где общественные институты имеют большее значение, использование королевских прерогатив премьер-министрами может быть проиллюстрировано  такими примерами, как единоличное  решение Антони Идена вторгнуться  в Египет в 1956 г. или отправка воинского  контингента на Фолкленды в 1982 г. по указу Маргарет Тэтчер. 

     Проведенные различными авторами исследования свидетельствуют  о том, что «личное правление» доминирует в тех странах, где  законная власть высшего руководителя недостаточно закреплена конституцией и законами. Так, Х.Джексон и К.Росберг  нашли много общего в формах правления  и огромной личной власти лидера в  европейских государствах эпохи  Ренессанса и в некоторых современных  африканских государствах. Ранее  Х.Риггинс обнаружил некоторое  сходство во внешней политике глав азиатских и африканских государств, заметив, что они, исходя из личных представлений, действуют значительно свободнее  по сравнению с президентами и  премьерами развитых стран, которые  отягощены концепциями «национальных  интересов». В качестве примера он приводит Г.Насера, проводившего сильную  центристскую политику в Египте ради преобразования всего арабского  мира314. В этом же смысле Джексон  и Росберг рассматривают личность А.Садата, замечая, что его «примечательная  перемена средневес-точной политики Египта»  в "конце 1970-х годов продемонстрировала свободу личного правления для  инициирования «непредсказуемых изменений  и перемен во внешней политике». 

     Вторая  группа исследований в своих обобщениях исходит из модели «рационального деятеля» или «рационального выбора» в межличностных отношениях. 

     Предполагается, что лидерство всегда является продуктом рационального вычисления, сделанного на основе объективных и субъективных ожиданий и интересов. Взаимодействие «лидер -последователь» может быть представлено в качестве взаимовыгодного обмена покупателей и продавцов на политическом рынке, как это происходит, к примеру, во время выборов, когда кандидаты предлагают себя, а избиратели выбирают лучшее. Соответственно, результат попыток захватить лидерство над другими будет зависеть со стороны кандидата от назначаемой им разумной «цены» или точности расчетов, а со стороны избирателей от правильно выбранного решения: как бы не ошибиться, выбрать хороший «товар» и избежать плохого. 

     Создатели такой макрополитической «формальной» теории подчеркивают ее универсальную  пригодность для микрополитического уровня. Однако следует заметить, что  модель «рационального деятеля» была разработана и применена к  анализу политических процессов  в демократических обществах, особенно в США. Например, Роберт Сиклз использует модель «рационального выбора» для  установления и объяснения повторяющихся  случаев взаимодействия главы исполнительной власти Америки и высшего чиновничества, законодателей и других руководителей317. В рамках этого подхода одни исследователи  рассматривают лидера как инструмент в руках последователей; для других лидерство - это средство контроля над  ситуацией, задачами и деятельностью  последователей; третьи считают лидеров  простыми «антрепренерами» , ищущими  политическую выгоду. Авторы одной  из таких теорий объясняют действия лидера логическими обобщениями  из математической модели рационального взаимовыгодного обмена. 

     В международных отношениях «общая теория утилитарной максимизации» объясняет, например, начало, ход и конец войн (или их отсутствие) субъективными действиями тех, кто принимает решения. В этом смысле, например, решение Гитлера начать войну ни позже ни раньше, а именно в 1939 г., как утверждают авторы теории, было «принято сообразно с убеждением об ожидаемой утилитарной максимизации». По мнению Б. де Мескуита, такие люди являются «рациональными утилитаристами, заинтересованными в улучшении своего собственного благосостояния», они «ведомы желанием получить определенные преимущества от своих решений в области внешней политики». 

     Третья, основная группа исследований для изучения политического лидерства использует психологическую модель. Авторы этих теорий объясняют политическое поведение  субъективными отношениями. При  этом одни исследователи делают упор на ярких фигурах лидеров, другие рассматривают политическую психологию более широко. 

     Важной  предпосылкой исследования политического  лидерства в данном контексте  является положение о том, что  лидеры поступают именно так, а не иначе, благодаря своим личным качествам. На некоторых авторов такого подхода  значительное влияние оказали индивидуалистические теории Зигмунда Фрейда, Абрахама Маслоу и их сторонников. Хотя именно эти психоаналитические модели, несмотря на оптимистические прогнозы, не получили широкого распространения в западной литературе. Другие же теории социальной психологии, рассматривающие отношения «лидер - последователи», активно используются в современной политологии. 

     В то время как подход «рационального деятеля» представляет модели «руководимого  последователя», где лидерство реактивно, как, например, у Б.Джоунза, в социально-психологических теориях последователи рассматриваются чутко реагирующими на действия, призывы и аффективные реакции со стороны лидера. В русле этого подхода анализу подвергаются различные психологические сделки между так называемыми вдохновителями, подстрекателями к политическому действию, с одной стороны, и их предполагаемыми посвященными, доверенными лицами, сторонниками - с другой. Вероятно, можно говорить об этих исследованиях как о современных вариантах психологической «теории толпы» Тарда и Лебона, а также и веберовской концепции харизматического лидера. 

     Хотя  когнитивный подход в социальной психологии явно превалирует в американских исследованиях проблемы лидерства, но он, по-видимому, не внес чего-либо принципиально  нового в изучение индивидуального  политического лидерства. 

     Часто используются для объяснения взаимоотношений  «лидер - последователи» на государственном  уровне понятия «национальный характер»  и «политическая культура». Первое из них (то есть «национальный характер») одновременно берется для суммирования коллективного «психо», души, духа народа и для типовой характеристики всего населения. Последнее («политическая  культура») часто ассоциируется  с национальным характером, а иногда входит в него. Иногда термин «политическая  культура» включает в себя политическое поведение и позиции. Имеющиеся  обобщения свидетельствуют, что  культурные модели усилили личное лидерство в политике стран Африки, что они препятствовали этому в Британии и Японии, что передовое президентство в США сдерживается антиавторитарными течениями американской политической культуры. 

     По  определению Дж.Алмонда и его  сторонников, там, «где культурная среда  имеет сдерживающий эффект... возможности  индивида пойти в ином направлении явно ограничены». 

     Итак, институциональные, рационально-поведенческие  и психологические подходы к  обобщениям являются относительно прямыми  путями определения особо важных факторов для объяснения политического  лидерства. Но большинство этих исследований предшествуют более сложным и  многообразным теоретическим заключениям  и объяснениям. 

     В исследовании лидерства как процесса мы чаще сталкиваемся с анализом управляющих  действий, нежели с оценками реального  содержания. Действия имеют большое  значение для исследований политических стратегий и тактик, стиля и  умений, индивидуальных поисков в  исследовании власти на внутреннем и  международном уровнях, политики. Макиавелли в своем «Государе» определил  точную модель многих этих исследований, заметив, что «нет ничего более трудного для выполнения, ничего более сомнительного  для достижения успеха, ничего более  опасного для управления, чем установление нового порядка вещей». Инновационное  лидерство, как правило, использует ограниченный набор средств для  преодоления контекстуальных препятствий. Часто успех его будет зависеть от угроз, обмана, манипуляций, спекуляций. В этой схеме современные макиавеллиевские правители, являясь разрушителями власти, вместе с тем умеют создавать и сохранять альянсы как дома, так и за рубежом.