Права человека в истории политико-правовой мысли

Расходясь со старыми  представлениями о естественном состоянии, о праве и свободе  в таком доисторическом состоянии  и т. д., Соловьев вместе с тем подчеркивал: несомненная истина состоит в  том, что "всякое положительное право, поскольку оно есть все-таки право, а не что-нибудь другое, необходимо подлежит общим логическим условиям, определяющим само понятие право, и  что, следовательно, признание естественного  права в этом последнем смысле есть необходимое требование разума"3. 

1 Новгородцев П.И.  Лекции по истории (философии  права. С. 111—112. 2 Соловьев B.C.Нравственность и право // Власть и право. Из истории русской правовой мысли. С. 98. 3Там же. С. 99. 

Отсюда он делал  вывод, что "в основе права лежит  свобода как характеристический признак личности"1. Правом определяется отношение лиц. То, что не есть лицо, не может быть субъектом права. В кантианском духе Соловьев писал, что лицо в отличие от вещи — это существо, не исчерпывающееся своим бытием для другого, т. е. не могущее по природе своей служить только средством для другого, а существующее как цель в себе и для себя. 

Но свобода лица, пояснял Соловьев, превращается в право только тогда, когда за всеми (по общему правилу) одинаково признается их свобода. "Таким образом, — подчеркивал он, — моя свобода как право, а не сила только, прямо зависит от признания равного права всех других. Отсюда мы получаем основное определение права: право есть свобода, обусловленная равенством. В этом основном определении права индивидуалистическое начало свободы неразрывно связано с общественным началом равенства, так что можно сказать, что право есть не что иное, как синтез свободы и равенства"2. 

Признание свободы  и равенства субъектов права  в качестве необходимого условия  всякого права — это, согласно Соловьеву, и есть выражение смысла требований и естественного права, которое "всецело сводится к этим двум факторам"3. Свобода при этом выступает как субстрат права, а  равенство — его необходимая  форма. "Отнимите свободу, и право  становится своим противоположным, т. е. насилием. Точно так же отсутствие общего равенства (т. е. когда данное лицо, утверждая свое право по отношению  к другим, не признает для себя общеобязательными  права этих других) есть именно то, что  называется неправдой, т. е. также прямое отрицание права"4. 

С позиций нравственного правопонимания Соловьев утверждал, что "право (то, что требуется юридическим законом) есть низший предел, или некоторый минимум, нравственности, равно для всех обязательный"5. 

Степень и способы  реализации добра с помощью права  зависят от уровня нравственного  сознания общества и от других исторических условий. "Таким образом, — писал  Соловьев, — 

1 Соловьев B.C.Нравственность  и право. С. 97. 

2Там же. С. 98. 

3Там же. С. 99. 

4Там же. 

5Там же. С.108. 

право естественное становится правом положительным и  формулируется с этой точки зрения так: право есть исторически подвижное  определение необходимого принудительного  равновесия двух нравственных интересов  — личной свободы и общего блага"1. 

Из сущности права  как равновесия двух нравственных интересов (личной свободы и общего блага), согласно Соловьеву, вытекает, что общее  благо может лишь ограничить личную свободу, но не упразднить ее. Свобода  и право личности носят неотчуждаемый  характер. В этой связи Соловьев считал, что законы, допускающие  смертную казнь, бессрочную каторгу  и пожизненное одиночное заключение, противоречат самому существу права. 

Как "воплощенное  право"2и правовую организацию  общественного целого, признающую права  и свободы личности и заключающую  в себе полноту положительного права  и единую верховную власть, трактовал  Соловьев государство. Речь у него при  этом идет о "правовом государстве"3с  тремя различными властями — законодательной, судебной и исполнительной. 

В духе христианского  гуманизма и идеалов нравственной солидарности человечества Соловьев характеризовал государство "как собирательно-организованную жалость"4.При этом он подчеркивал, что согласно "христианскому правилу  общественного прогресса" необходимо, чтобы государство "как можно  вернее и шире обеспечивало внешние  условия для достойного существования  и совершенствования людей"5. 

Защищая принцип  частной собственности, коренящийся  в самом существе человеческой личности, Соловьев считал, что принцип права  требует ограничить частный произвол в пользу общего блага. С этих позиций  он критиковал реалии капитализма (плутократию) и идеи социализма. "Экономическая  задача государства, действующего по мотиву жалости, — писал Соловьев, —  состоит в том, чтобы принудительно  обеспечить каждому известную минимальную  степень материального благосостояния как необходимое условие для  достойного человеческого существования"6. 

1Соловьев B.C.Оправдание  добра. М., 1996. С. 331. 2Там же. С. 338. 

3 Соловьев B.C.Нравственность  и право. С. 95. 4 Соловьев B.C.Оправдание  добра. С. 40. 5Там же. С. 40-41. 6Там  же. С. 395. 

Таким образом, у  Соловьева речь по существу шла не только о правовом, но и о социальном государстве (в его христианско-нравственной трактовке), призванном обеспечить определенный минимум социальных прав человека. 

Свобода личности была основной и главной проблемой  всего творчества Н.А. Бердяева (1874—1948). Себя он называл "сыном свободы" и подчеркивал: "Я основал свое дело на свободе"1. Данную тему, а  вместе с ней и вопросы прав и свобод личности Бердяев освещал  с позиций разработанной им оригинальной философской концепции христианского  персонализма. 

В своем учении о  свободе человека Бердяев отличает личность от индивида. Индивид есть категория натуралистическая, биологическая, социологическая, а личность — категория  духовная. Именно в качестве личности человек есть микрокосм, универсум, а не часть или атом какого-то внешнего целого (космоса, общества, государства  и т. д.). "Личность, — подчеркивал  Бердяев, — есть свобода и независимость  человека в отношении к природе, к обществу, к государству, но она  не только не есть эгоистическое самоутверждение, а как раз наоборот. Персонализм  не означает, подобно индивидуализму, эгоцентрической изоляции. Личность в человеке есть его независимость  по отношению к материальному  миру, который есть материал для  работы духа. И вместе с тем личность есть универсум, она наполняется  универсальным содержанием"2. 

1 Бердяев Н.А. Экзистенциальная  диалектика божественного и человеческого  // Бердяев Н.А. О назначении  человека. М., 1993. С. 254. 

2 Бердяев Н.А. О  рабстве и свободе человека. Опыт  персоналистической философии / /Бердяев Н.А. Царство Духа и  царство Кесаря. М., 1995. С. 21. 

3Там же. С. 13. 

Личность не готовая  данность, а задание, идеал человека. Личность самосоздается. Ни один человек, подчеркивал Бердяев, не может про  себя сказать, что он вполне личность. "Личность есть категория аксиологическая, оценочная"3. Личность должна совершать  самобытные, оригинальные творческие акты, и только это делает ее личностью  и составляет ее единственную ценность. Если индивид более детерминирован и поэтому в своем поведении "больше подчинен общеобязательному  закону", то "личность иррациональна", она "должна быть исключением, никакой  закон не применим к ней"1. "Поэтому, — писал Бердяев, — личность есть элемент революционный в глубоком смысле слова"2. 

С позиций своей  экзистенциальной философии и персона-листической  этики Бердяев подчеркивал, что  личность есть субъект, а не объект среди объектов и не вещь среди  вещей, "она вкоренена во внутреннем плане существования, т. е. в мире духовном, в мире свободы"3. Личность — это "субъект среди субъектов, и превращение ее в объект и  вещь означает смерть. Объект всегда злой, добрым может быть лишь субъект"4. 

Этим злом, рабством и несвободой, согласно Бердяеву, отмечен  и пронизан весь посюсторонний, объективный  мир (включая всю социально-политическую действительность, общество, государственность, законодательство и т. д.) — в его  принципиальной противоположности  трансцендентному духовному (и божественному) миру свободы. 

Центральное место  в бердяевской концепции правопони-мания  занимают понятия абсолютных и неотчуждаемых  прав человека, имеющих божественное (и духовное) происхождение и идущих от Бога, а не от природы, общества, государства. Корни этого права в том, что "от Бога происходит лишь свобода, а  не власть"5. 

В иерархии ценностей  личность выше государства: личность принадлежит  вечности, несет в себе образ и  подобие Бога, идет к Царству Божьему  и может войти в него, а государство  лишено всего божественного и  принадлежит времени и никогда  не войдет в Царство Божье. И хотя личность и государство пребывают  в различных кругах бытия, но эти  круги "соприкасаются в небольшом  отрезке"6. Речь идет о столкновении свободы и власти: поскольку свобода  — это прежде всего свобода личности, личность выступает как отрицание (и, следовательно, как рубеж, граница) всякой несвободы, всякой внешней, объективной власти, как "граница власти природы, власти государства, власти общества"7. 

1 Бердяев Н.А. О  рабстве и свободе человека. С. 14, 22. 

2Там же. С. 22. 

3Там же. С. 15. 

4Там же. 

5Там же. С. 313-314. 

6Там же. 

7Там же. С. 327. 

В таком столкновении, по Бердяеву, друг другу противостоят абсолютные неотчуждаемые права  человека и суверенитет государства  или любой другой власти. Данную коллизию он решает в пользу верховенства личности и ее неотчуждаемых прав с позиций всеобщего и последовательного  отрицания суверенитета любой власти в этом мире. "Никакой суверенитет  земной власти, — подчеркивает Бердяев, — не может быть примирим с христианством: ни суверенитет монарха, ни суверенитет народа, ни суверенитет класса. Единственный примиримый с христианством принцип есть утверждение неотъемлемых прав человека. Но с этим неохотно примиряется государство. И сам принцип прав человека был искажен, он не означал прав духа против произвола кесаря и означал не столько права человека как духовного существа, сколько права гражданина, т. е. существа частичного"1. 

Неотчуждаемые права  человека выступают в трактовке  Бердяева как форма выражения  и существования в земном мире (царстве Кесаря) личной свободы, т. е. трансцендентного (и божественного) феномена из царства Духа. 

Любое государство, если оно не имеет тоталитарных претензий, должно лишь признать свободу человеческой личности, которая изначально принадлежит  человеку как духовному существу, а не дана ему какой-то внешней  властью. "Эта основная истина о  свободе, — отмечает Бердяев, — находила свое отражение в учении о естественном праве, о правах человека, не зависящих от государства, о свободе не только как свободе в обществе, но и свободе от общества, безграничного в своих притязаниях. Бенжамен Констан видел в этом отличие понимания свободы в христианский период истории от понимания ее в античном греко-римском мире"2. 

В этой связи Бердяев  ссылается и на средневековое  христианское сознание, которое, опираясь на абсолютное, божественное по своему происхождению значение естественного  права, не признавало безусловного подчинения подданных власти, допускало сопротивление  тиранической власти и даже тирано-убийство. "Средневековье, — отмечает он, — признавало в 

1 Бердяев Н.А. О  рабстве и свободе человека. С. 312. 2Там же. С. 307. 

ряде христианских теологов, философов и юристов врожденные и неотъемлемые права индивидуума (Гирке). В этом средневековое сознание стояло выше современного. Но сознание это было противоречивым. Признавалась смертная казнь еретиков. Рабство считалось последствием греха вместо того, чтобы считать его грехом"1. 

Как "изъявление воли Бога" Бердяев трактовал и декларацию прав человека: "Декларация прав Бога и декларация прав человека есть одна и та же декларация"2. 

Положительно оценивая сами идеи о неотчуждаемых правах человека, развитые в религиозных  учениях о естественном праве, Бердяев  вместе с тем в философско-концептуальном плане (в соответствии с принципами своей философии духа и пониманием свободы как духовного явления) трактует эти неотчуждаемые права  человека как именно духовные, а  не естественные. "Учение о естественном праве, которое признавало права  человека независимо от политических прав, установленных государством, — утверждал он, — делало теоретическую  ошибку, которая свойственна незрелой метафизике того времени. В действительности неотъемлемые права человека, устанавливающие  границы власти общества над человеком, определяются не природой, а духом. Это духовные права, а не естественные права, природа никаких прав не устанавливает. Такую же ошибку делали, когда совершали  революцию во имя природы; ее можно  делать только во имя духа, природа  же, т. е. присущий человеку инстинкт, создавала  лишь новые формы рабства"3.