Права человека в истории политико-правовой мысли

2Там же. С. 317. 

Монтескье подчеркивает, что политическая свобода вообще возможна лишь при умеренных правлениях, но не в демократии или аристократии, а тем более в деспотии. Да и  при умеренных правлениях политическая свобода имеет место лишь там, где исключена возможность злоупотребления  властью, для чего в государстве  необходимо достичь взаимного сдерживания  различных властей — законодательной, исполнительной и судебной. Такое  умеренное правление характеризуется  как "государственный строй, при  котором никого не будут понуждать  делать то, к чему его не обязывает  закон, и не делать того, что закон  ему дозволяет"1. Под искомой  формой правления подразумевается  конституционная монархия английского  образца. 

Основная цель разделения властей — избежать злоупотребления  властью. Чтобы пресечь такую  возможность, подчеркивает Монтескье, "необходим такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы взаимно сдерживать друг друга"2. Подобное взаимное сдерживание  властей — необходимое условие  их правомерного и согласованного функционирования в законно очерченных границах. Оно  является, согласно Монтескье, главным  условием для обеспечения политической свободы людей в ее отношениях к государственному устройству. 

Монтескье подчеркивает, что политическая свобода состоит  не в том, чтобы делать, что хочется. "В государстве, т. е. в обществе, где есть законы, свобода может  заключаться лишь в том, чтобы  иметь возможность делать то, чего должно хотеть, и не быть принуждаемым делать то, чего не должно хотеть... Свобода  есть право делать все, что дозволено  законами. Если бы гражданин мог  делать то, что этими законами запрещается, то у него не было бы свободы, так  как то же самое могли бы делать и прочие граждане"3. 

Другой аспект свободы, на который обращает внимание Монтескье, — это политическая свобода в  ее отношении уже не к государственному устройству, а к отдельному гражданину. В этом втором аспекте политическая свобода заключается в безопасности гражданина. Рассматривая средства обеспечения  такой безопасности, Монтескье придает  особое значение доброкачественности  уголовных законов и судопроизводства. "Если не ограждена невиновность граждан, то не ограждена и свобода. Сведения о наилучших правилах, которыми следует 

1 Монтескье Ш.  Избранные произведения. С. 289. 

2Там же. 

3Там же. 

руководствоваться при уголовном судопроизводстве, важнее для человечества всего прочего  в мире. Эти сведения уже приобретены  в некоторых странах и должны быть усвоены прочими"1. 

Заметный вклад  в разработку доктрины и конституционно-правовой практики разделения властей внесли такие американские мыслители, как  Т. Пейн, Т. Джефферсон, А. Гамильтон, Д. Медисон и др. 

Горячим поборником идей естественных и неотчуждаемых  прав человека был Т. Пейн (1737—1809). Защищая  эти идеи, он в работах "Права  человека" и "Здравый смысл" трактовал права человека как  необходимое свойство его социального  бытия и вместе с тем как  принцип организации и деятельности правительственной власти и государства  в целом. Права человека Пейн рассматривал в качестве неотъемлемого атрибута республиканской формы правления  у всех цивилизованных народов. 

С республиканских  и демократических позиций права  человека обосновывал Т. Джефферсон (1743—1826). В подготовленной им Декларации независимости Соединенных Штатов Америки (принята 4 июля 1776 г.) была сформулирована идея неотчуждаемых прав человека. Декларация стала первым официальным  документом, закрепившим эти права. 

Теоретические представления  о неотчуждаемых естественных правах человека, увязанные с учением  о разделении властей (как, например, у Локка, Монтескье, Т. Джефферсонаидр.), сыграли важную роль в процессе формирования конституционализма и заметно повлияли на раннебуржуазное конституционное  законодательство и государственно-правовую практику. 

Это влияние отчетливо  проявилось, например, в Конституции  США 1787 г., в Билле о правах 1789—1791 гг., во французской Декларации прав человека и гражданина 1789 г., в целом  ряде других актов. Примечательна в  данной связи ст. 16 французской Декларации, которая гласит: "Общество, в котором  не обеспечено пользование правами  и не проведено разделение властей, не имеет конституции"2. 

1Монтескье Ш.Избранные  произведения. С. 318. 2Хрестоматия по  истории государства и права  зарубежных стран. М., 1984. С. 209. 

Проведенное в Декларации 1789 г. различие между правами человека и правами гражданина по сути дела означало различие между человеком  как частным человеком (членом гражданского общества) и политическим человеком  — гражданином, членом государства. Различие прав человека и прав гражданина здесь, следовательно, подразумевает  послефеодальную буржуазную ситуацию разграничения и относительно самостоятельного бытия экономических и политических отношений, сфер частного и публичного права — словом, различение гражданского общества и государства (как политического  сообщества). В рамках такого различия статья 15 Декларации закрепляет право  общества контролировать деятельность всех должностных лиц: "Общество имеет право требовать отчета у каждого должностного лица по вверенной  ему части управления"1. 

Очевидно, что исторически  сложившийся термин "гражданское  общество" явно не соответствует  тому, что им обозначается. Ведь в  сфере гражданского общества — вопреки  наименованию — мы имеем дело как  раз не с гражданином (не с политической фигурой, не с субъектом публично-властных отношений), а с неполитическим и  непубличным человеком — носителем  частных интересов, субъектом частного права, участником гражданско-правовых отношений. Кстати, и "гражданское  право" — это тоже не права  граждан (не область политических прав), а сфера отношений частного права  и частных лиц. 

Оба термина ("гражданское  общество" и "гражданское право") имеют общую историю и восходят к римскому слову civis(гражданин) в  смысле члена римской гражданской  общины (civitas)и основного субъекта тогдашних правовых отношений по ius civile(т. е. по римскому гражданскому праву). 

Но частно-правовой профиль римского civis (как члена civitas)и приватный характер члена гражданского общества, конечно, не означают, будто в Риме субъекты неполитических, частно-правовых отношений (и сама сфера таких отношений) вообще были свободны от политических, публично-властных, государственных определений, связей и зависимостей. Так, в римской ситуации, чтобы быть субъектом неполитических, част- 

1Хрсстоматия по  истории государства и права  зарубежных стран. С. 209. 

но-правовых отношений, надо было стать свободным римлянином, т. е., иначе говоря, гражданско-правовая правосубъектность человека была следствием его политической, государственной правосубъектности. Поэтому ius civile,включая все его частноправовые нормы, было сугубо римским правом и правом только для римлян (отсюда и его обозначение как квиритского права, т. е. как права исконных римлян). 

Подобная зависимость  гражданско-правовой правосубъектности  от политической сохранилась (правда, в значительно ослабленной форме  и не столь явно) и в гораздо  более развитых условиях разделения сфер гражданского общества и политического  государства. И в наши дни повсюду, даже в наиболее развитых странах, лица без гражданства (т. е. те, кто не являются гражданами именно данного государства) оказываются так или иначе ущемленными даже в неполитической сфере, т. е. в качестве членов гражданского общества, участников гражданско-правовых отношений. Так что и все современные национальные системы права имеют свои "квиритские" ограничители. Да и само различение прав человека и прав гражданина означает, что права гражданина как политического субъекта — трансформированные "квиритские" привилегии и в непосредственно политической сфере, и в относительно и условно неполитической области частных интересов и гражданско-правовых отношений. 

Все это свидетельствует  о тесной внутренней взаимосвязи  публичного и частного права как  частей единой системы действующего права. В контексте нашего постсоциалистического движения к правам и свободам человека и гражданина, к господству права, к гражданскому обществу и правовому государству очевидна необходимость одновременного, согласованного, взаимодополняющего и взаимоутверждающего развития начал, норм, институтов и частного, и публичного права — вопреки распространенным ошибочным представлениям, будто главное, что нам нужно сегодня для рыночного общества, — это частное право, а публичного права, мол, у нас и так много со времен социализма. 

Права и свободы  человека и гражданина, провозглашенные  во французской Декларации 1789 г., приобрели  общемировое звучание и стали  императивами обновления и гуманизации  общественных и государственных  порядков. 

Эта Декларация, испытавшая влияние предшествующего опыта  в области прав и свобод человека (в частности, англосаксонских традиций в составлении и принятии Биллей о правах, Декларации независимости  США 1776 г., Конституции США 1787 г. и  т. д.), в дальнейшем, в свою очередь, сама оказала огромное воздействие  на процесс борьбы против "старого  режима" во всем мире, за повсеместное признание и защиту прав человека и гражданина, за практическую реализацию идей правового государства. Все последующее развитие теории и практики в области прав человека и гражданина, правовой государственности, господства права так или иначе испытывало и продолжает испытывать на себе благотворное влияние этого исторического документа. 

Большое непосредственное воздействие идеи Декларации прав человека и гражданина 1789 г. оказали на взгляды  передовых мыслителей тех стран (Германии, России, других стран Восточной  Европы), которым еще предстояли прогрессивные буржуазные преобразования. 

Глубокая философская  разработка проблем прав и свобод человека с либерально-гуманистических  позиций связана с именем И. Канта (1724—1804). "Если существует наука, действительно нужная человеку, — писал он, — то эта та, которой я учу, — а именно подобающим образом занять указанное человеку место в мире — и из которой можно научиться тому, каким надо быть, чтобы быть человеком"1. 

По смыслу кантовского  агностицизма (познаваемость лишь явлений  и невозможность познания "вещи в себе", а также сущностей  типа "свобода воли", "бессмертие души", "бытие бога" и т. д.) теоретический разум может достоверно ответить лишь на вопрос: "что человек  может знать?", но не на вопросы: "что  человек должен делать?" и "на что  человек может надеяться?". Эти два последних вопроса, недоступные собственно познанию (теоретическому разуму), оказываются у Канта проблемами практики, практического разума — сферой должного, где трансцендентальные идеи разума играют лишь регулятивную, а не собственную познавательную роль. Регулятивная значимость трансцендентальных идей проявляется в том, что они дают направление, ориентир и цель деятельности разума (и действиям 

1 Кант И. Соч.  Т. 2. С. 206. 

человека как разумного  существа): априорные максимы разума выступают как законы и правила  для практической сферы в виде долженствования, обозначая тем  самым нормы морального и правового  порядка. 

Основной трансцендентальной идеей и первым постулатом кантовской этики является свобода человека, его свободная воля, которая определяет смысл моральной независимости  и автономии личности, ее способность  и право самой устанавливать  нормы должного и следовать им без внешнего принуждения и давления. 

В качестве эмпирического  существа человек (как часть природы, вообще мира явлений) и все его  поведение подчинен всеобщей каузальности и внешней необходимости, так  что человек и его поступки в этой плоскости сущего, где вообще нет свободы, тоже несвободны. Поэтому  эмпирические характеристики поведения  человека как совокупность необходимых  причинно-следственных связей (от генезиса до конечных результатов) можно не только выявить в ходе теоретического познания, но и, замечает Кант, даже заранее точно  предсказать, как лунное или солнечное  затмение. 

Однако, поскольку  человек не только эмпирическое явление (феномен), но и трансцендентальная сущность (ноумен), ему присуща свобода, и его поступок в данной плоскости  является актом свободной воли, совершенно независимой от внешних (феноменальных) необходимостей, детерминации и каузально-стей. Следовательно, один и тот же поступок, рассмотренный в различных отношениях (т. е. с позиций сущего или должного, эмпирического или трансцендентального), одновременно может быть охарактеризован в двух планах — как явление, подчиненное законам каузальности, и как акт свободной воли. Подход к человеку с позиций кантовской морали продиктован стремлением возвысить "человека над самим собой (как частью чувственно постигаемого мира)"1. 

Свободная воля одновременно является и моральным законодателем (установителем), и добровольным исполнителем моральных правил (максим разума), причем Кант особо подчеркивает (как свое открытие в области морали), что  в свободном моральном поступке личность подчинена "только 

1Кчит И.Соч. Т. 4. Ч. 1. С. 413. 

своему собственному и тем не менее всеобщему законодательству"1. 

Эта мысль отчетливо  присутствует в категорическом императиве, гласящем: "Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой  ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом"2.