Культурологический анализ современного образования

     доминирование,  ресурсы.  Все  это  требовало  серьезной  социальной  мобилизации  обществ;  и  на

     раннем  этапе формирования наций идейным основанием для такого рода мобилизации стало их

     этническое  самоопределение, консолидация  на  основе  лозунга «защиты  национальных

     интересов», построения национальных (ориентированных  на этнические ценности) культур и  пр.

     Это  породило  в  общественном  сознании  волну  так  называемого «национального  романтизма»,

     крайним выражением которого позднее стали национал-шовинизм и нацизм, но более или менее

     выраженные  этноцентрические  интенции  были  свойственны практически всем «национальным

     капитализмам» на ранних этапах их становления.

     Рост  интереса  к  проблемам  этничности  был  связан  также  с  колониальными  завоеваниями  и

     непосредственным  столкновением европейцев с коренными  народами других континентов, многие

     из  которых находилось на архаичных  уровнях развития, что среди прочего  потребовало изучения

     этих  этносов,  сравнения  их  культур  с  европейскими,  осознания собственной этничности  как

     культурного  феномена  и  пр.  Все  это  прямо  или  косвенно  способствовало  росту  национального

     самосознания  формирующихся  индустриальных  наций,  развитию  их  интереса  к  собственному

     прошлому,  активизации исторических,  археологических  и  этнографических исследований и  т. п.

     Именно  в XVII—XVIII  вв.  наряду  с «божественной»  и  естественной  историями  возникает  как

     наука социальная история, начинаются системные  лингвистические и фольклорные  исследования,

     формируется  интерес  не  только  к «высокой» (стилевой),  но  и  к  народной  художественной  и

     бытовой (этнографической)  культуре,  в  учебных  заведениях  помимо  древних  языков  начинают

     изучать  современные иностранные,  а также собственный родной  язык  как специальную область

     знаний  и т. п. Привычный нам со школьных вре-

     103

     мен  традиционный  набор  социально-гуманитарных  дисциплин  в  системе  образования

     фактически  сложился  именно  в  эпоху  Просвещения  и  порожденного  им «национального

     романтизма»,  идеологического  самоутверждения  молодых  наций  в  осмыслении  собственной

     истории и культуры.

     Культурная  компетентность личности эпохи «национального романтизма» имела выраженное

     тяготение к эрудированности в области  национальной истории, литературы, искусства, мифологии

     и  т. п. По  существу  то,  что мы  сегодня называем «развитой  гуманитарной культурой личности»,

     складывалось  именно  под  влиянием  идей «национального  романтизма» и  основывалось  прежде

     всего на хорошем  знании истории (как ни парадоксально, но не столько в  ее профессиональном

     научном,  сколько  в  художественно-литературном  изложении).  Культурная  компетентность

     описываемого  типа — это сознание рядового (массового) обывателя, мистифицированное ничуть

     не  меньше,  чем  у  религиозных  фанатиков «темного  Средневековья»;  только  предмет

     мистификации  здесь уже несколько иной: «они»  хуже «нас» не потому, что неправильно  веруют в

     Бога  или говорят на своем «дурацком» языке (это приобретенные, а следовательно, изменяемые в

     процессе  миссионерской деятельности  признаки),  а потому  что имеют врожденные «плохие»

     черты — цвет кожи, форму носа и другие генетические признаки, потому что  «у нас» власть

     принадлежит передовому классу или перспективной  нации, а «у них» все не так. Таким  образом, культурная  идентичность  эпохи «национального  романтизма»  обретала  все  более  агрессивный

     характер. Защита национальной самобытности все  чаще становилась универсальным  основанием

     для насилия по отношению к другим народам (точно так же, как в  эпоху Средневековья таким

     универсальным  основанием  для  массового  насилия  была «чистота»  религиозного

     вероисповедания).

     По  существу,  этот  самый «национальный  романтизм»  и  стал  главной  мировоззренческой

     основой  содержания  социально-гуманитарных  дисциплин  в  национальных  образовательных

     стандартах большинства индустриальных обществ Нового времени. Любой учебник по истории,

     литературе  и иному гуманитарному предмету так или иначе убеждал учащегося в

     104

     величии  его нации,  героической и славной национальной  истории,  безусловной правоте и

     благородстве  его народа  во  всех  прошлых и настоящих деяниях,  в страданиях  и унижениях,

     которые он претерпел от своих соседей, в  его выдающихся по своеобразию и  мировой значимости

     культуре,  литературе,  искусстве  и  пр.  При  этом  содержание  учебных  дисциплин  строилось

     преимущественно  на  так  называемой «конфронтационной  солидарности» —  консолидации  на

     основе  неприязни к другим, самооправдания за счет чьего-то обвинения, самовосхваления  за счет

     чьего-то унижения и т. п. Разумеется, этнонациональная идеология развитых стран XVII — первой

     половины XX вв. не сводилась только к примитивному расизму и национализму. В общественной

     дискуссии  на  эту  тему  постоянно  присутствовали  и  мотивы  национальной  толерантности,

     оправдывающие «цивилизаторскую  миссию  белого  человека»  за  пределами  Европы

     соображениями  гуманности  и  помощи  отсталым  народам в их  развитии.  Популяризации идей

     интернационализма  способствовал и пример национальной политики СССР (по  крайней мере,  в

     демонстрируемых Западу ее достижениях), а также негативный опыт нацизма.

     Опыт  советского  интернационализма  по-своему  любопытен.  Реальная  интернационалистская

     политика  продержалась  в  СССР  лишь  на  протяжении  первых  двух  послереволюционных

     десятилетий;  к  концу 30-х  гг.  советская  национальная  идеология  эволюционировала  к

     традиционному  государственно-патриотическому  подходу,  с  четкой  иерархией  статусов  разных

     народов, приоритетов в отношениях к ним  и т. п., хотя в большинстве случаев  место того или

     иного этноса в этой иерархии определялось скорее актуальными политическими  соображениями,

     нежели  национальными  предрассудками  власти.  Признавалось  политически  и  идеологически

     резонным  сохранять,  развивать и демонстрировать национальную  культурную  самобытность

     одних народов и одновременно способствовать скорейшей ассимилляции и уходу с «исторической

     сцены»  некоторых  других (политически  неперспективных).  От  одной  переписи  населения  к

     другой  этническое  многообразие  населения  СССР  постоянно  понижалось;  но  в  этом  можно

     усмотреть не какую-либо субъективную неприязнь  к «вычеркиваемым» на-

     105

     родам, а только проявление циничной «политической  целесообразности».

     Таким  же  образом  с  позиций  откровенного  политического  резонерства  преподносилась

     этнополитика  и в системе советского  образования с конца 30-х по  конец 80-х гг.— вопросы

     «национальной  самобытности  культуры  народов  СССР», «культуры  национальной  по  форме  и

     социалистической  по содержанию», «России — родины гениев и мировых научных открытий», а

     также  принципиальные  установки «сталинской  национальной  политики» (позднее  —  без

     упоминания  имени  вождя,  но  с  полным  сохранением  его  идейного  наследия).  Учебники  были

     заполнены декларациями о процветающей в стране «дружбе народов», и в этом не было никакого

     лукавства,  поскольку  сама  эта «дружба»  трактовалась  не  как  стихийный  продукт  исторического

     взаимодействия  народов,  а  прежде  всего  как  протокольное «политическое  мероприятие»,

     отражающее «мудрую национальную политику партии».

     Гораздо  серьезней  обстояло  дело  с  такими  составляющими  социокультурной идентичности и

     право-обеспеченности  граждан СССР,  как их социальное  происхождение и политико-

     идеологическая  лояльность. Первое  сохраняло  свою  актуальность  в  вопросах  обеспечения

     общегражданских  прав  личности  по  крайней мере  до «хрущевской оттепели» 1950-х гг.,  а в

     вопросах  приема  в правящую партию,  устройства на  ответственную и идеологически значимую

     работу  и  ином «эксклюзивном»  доступе  к  дефицитным  социальным  благам  и  высокому

     социальному  статусу —  фактически  до «горбачевской  перестройки» 1980-х.  Политико-

     идеологическая  лояльность,  выражавшаяся  в  очень  сложном  и  многоплановом  комплексе

     демонстративных, ритуализированных действий человека в общественно-производственной сфере

     его  жизни (идеологически  лояльных  и «грамотных»  выступлений  на  собраниях,  участии  в

     официальных  политических  мероприятиях  и  манифестациях,  демонстративном  атеизме,

     «западоненавистничестве»,  а  ранее —  в  известный  период —  добровольном  доносительстве  на

     идеологически «неблагонадежных» и т. п.), играла существенную роль в статусном росте  иустойчивости индивида на протяжении всей советской эпохи.

     106

     Бурные  события XX века — мировые войны, коммунизм, нацизм, геноцид миллионов  людей,

     массовая  деколонизация 60-х  гг.  и  т.  п.  существенным  образом  изменили  отношение  как  к

     национальной, так и к социальной, религиозной  и иной идеологически обоснованной розни между

     людьми  в  общественном  мнении  большинства  стран  мира.  Слово «национализм»  стало  почти

     ругательным. Интеллектуальная мысль в очередной  раз в истории человечества активизировалась

     в  поисках неконфронтационных форм  социальной  и национальной  солидарности  и

     ненасильственных  методов  разрешения  социальных и национальных противоречий. Такого  рода

     перемена  в общественных целеустановках оказалась связанной с новым этапом технологической и

     социальной  эволюции —  постепенным  переходом  наиболее  активно  модернизирующихся

     сообществ на постиндустриальный уровень развития, самоорганизации и регуляции.