Институциональные аспекты проблем инновационного развития экономики России

– среднего возраста ее основных элементов.

        Рассмотрим ситуацию с системой технологий более подробно. Если в 1990 г. средний возраст оборудования лишь немногим (по современным меркам) превосходил уровень 1970 г. (на 2,4 года), то в дальнейшем рост среднего возраста оборудования принял не просто постоянный, а неотвратимый характер. В 2005 г. он достиг рекордного в истории страны показателя в 21,5 года. За более поздний период данные по среднему возрасту не опубликованы. Зато имеется информация по возрастной структуре основных средств в организациях, полученная в выборочных обследованиях, проведенных в 2006–2009 гг. Эти данные (с учетом наличия информации по структуре основных фондов) в принципе достаточны для расчета среднего возраста производственного оборудования за «недостающие» годы. Проблема, правда, заключается в том, что если, согласно имеющейся информации, сложить все возрастные группы, в сумме они не составляют 100% (по разным видам фондов – от 87% до 95%). У Росстата, наверное, есть объяснение этого «феномена», но прямое использование имеющихся данных для расчета среднего возраста парков производственного оборудования дает слишком оптимистичный результат. Средний возраст российских фондов снижается так быстро, что поверить этому невозможно.

        2007 г.– «год великого перелома»: средний возраст производственного оборудования впервые начал сокращаться не только в постсоветской, но и в советской истории. Снижение среднего возраста основных фондов – обнадеживающая тенденция. Но абсолютная величина этого возраста никак не обнадеживает. Использование оборудования по меньшей мере вдвое старшего, чем в развитых экономиках, – уже гарантия проигрыша отечественного производителя в конкурентной борьбе с зарубежным.

       Несмотря на то, что в предкризисные годы инвестиционная активность

в российской экономике заметно возросла, ее кумулятивный за постсоветские годы результат не внушает особого оптимизма. Рассмотрим

пример знаковой для российской экономики добывающей промышленности.

Стоимость основных фондов в РФ по полному кругу за вычетом износа в текущих ценах 2008 г. составила 3,128 трлн руб., в США – 1,428 трлн долл.. Найти «справедливый» курс пересчета рублей в доллары здесь, очевидно, практически невозможно. С одной стороны, часть фондов была создана еще в советское время (в первую очередь это здания и сооружения), и к ней современный номинальный курс вообще не имеет отношения. С другой стороны, активная часть основных фондов в добывающих отраслях обновляется интенсивнее, чем в других отраслях народного хозяйства (в экстремальных условиях оборудование быстро изнашивается). Значительная часть этого оборудования – импортное, приобретаемое за валюту по текущему банковскому курсу. Впрочем, стоимость отечественного оборудования также тяготеет к рыночному курсу.

        Остаточная стоимость основных фондов в добывающей промышленности России в 2008 г. составила 174 млрд долл. Это в 8,2 раза меньше, чем в США. Для России, где значительная часть общества уже смирилась с тем, что страна является сырьевым придатком более развитых экономик, в том числе «виртуальной» американской, даже с учетом двукратной разницы в населении, отставание явно велико [15]. А если «сдвинуть» курс паритета покупательной способности в сторону номинального, что будет явно ближе к реальности, и сделать поправку на то, что средний возраст машин и оборудования в РФ почти вдвое выше, чем у американцев, а соответственно, и остаточная стоимость несколько иная, то рассматриваемое соотношение еще более ухудшится.

        Показатели по обрабатывающей промышленности дают еще более «яркий» результат. Стоимость основных фондов составила здесь за вычетом износа в текущих ценах 2008 г. 3,267 трлн руб., в США соответственно – 2,313 трлн долл.. Остаточная стоимость основных фондов в обрабатывающей промышленности России в 2008 г. составила 182 млрд долл., что уже почти в 13 раз меньше, чем в США.

        Революционное, практически одномоментное разрушение действовавшей многие десятилетия институциональной системы сопровождалось ее заменой новой, «рыночной» системой, которая вводилась «явочным» порядком, ломающим культурные нормы и без того дезориентированного в первые годы реформ общества. При этом российское общество, с трудом выдержавшее институционально-культурный шок первой половины 1990-х годов, с готовностью приняло резкое торможение институциональных реформ, «окукливание», мягко говоря, «сырых» институтов, сформировавшихся на изломе общественно-политической системы, знаменитую «стабильность» первой половины 2000-х годов.

        Вместе с тем логика социально-экономического развития требует сбалансированного развития производственной, образовательной и институциональной сфер жизни. Здесь возникает две проблемы: в каком направлении развиваться и каковы источники этого развития.

        Действительно, сырьевой формат развития экономики в известном смысле самодостаточен: проблемы с финансированием его технологической составляющей нет, потребность в квалифицированных кадрах, а следовательно, в затратах на образование невелика, «прогресс» в общественных институтах сводится к не самой простой, но достаточно узкой задаче – поддержанию общественно приемлемого баланса «справедливого» дележа природной ренты.

        Формат создания современной конкурентоспособной экономики,

основанной на знаниях, существенно сложнее [16]. Расчеты показывают:

чтобы российской обрабатывающей промышленности только приблизиться к качественным параметрам, характерным для американской обрабатывающей промышленности, потребуется от 600 млрд до 1 трлн долл. США. А ведь обрабатывающая промышленность – далеко не единственная отрасль, нуждающаяся в техническом перевооружении (в РФ обрабатывающие производства создают примерно 16% ВВП). При таком сценарии совсем иные и требования к квалификации рабочей силы, т.е. к образованию. Впрочем, проблема даже не в деньгах – ведь под хороший проект деньги найдутся всегда, а в том, что при существующих в России институтах даже очень хорошие, по меркам нормальной экономики, проекты оказываются недостаточно хороши, чтобы привлечь инвестора.

        Классическое проявление проблемы «плохие институты versus хорошие

проекты» таково: прибыль, все же генерируемая производственным сектором, очень неохотно превращается в капитал (инвестиции). Следствие – в лучшем случае стагнация первого из рассмотренных факторов развития общества и деградация второго (образования). Корень проблемы – в неадекватной потребностям современного российского общества системе общественных институтов. Именно здесь сосредоточены основные резервы социально-экономического развития страны.

Рассматриваемая неадекватность – производная многих факторов. Один из важнейших – природные богатства России, в первую очередь сибирские. Здесь очень важно подчеркнуть: не сами богатства, а социальная незрелость общества, распоряжающегося этими богатствами.

        Возможность (которая вовсе не является необходимостью) использовать

природные ресурсы как финансовый компенсатор неумения и нежелания

принимать решения, требующиеся для динамичного развития экономики, разрушает сами основы развития российского общества. Эрозия базовых факторов развития проявляется в быстром нарастании иждивенческих настроений. «Зачем тратить деньги на науку, промышленность, образование? Никакого проку от этого все равно нет. Потребляем в основном импортные товары. А те отечественные, которые еще остались, – это перевод наших ресурсов, которые лучше продать за границу, на вырученные деньги купить то, что надо. Выйдет больше и дешевле. Когда мы будем делить наши деньги?» – вот современная норма российского экономического сознания.

Справедливости ради следует отметить, что такой императив общественного сознания появился не на пустом месте. Современная система российских институтов складывалась в весьма специфических исторических условиях. А как утверждает теория QWERTY-эффектов, однажды выбранную «ширину железнодорожного полотна» поменять практически невозможно, даже если

в этом и возникает необходимость.

        Действительно, после распада Советского Союза, отказа от плановой

системы, т.е. разрушения комплекса институтов, действовавшего в течение длительного времени, новые институты создавались под задачу скрепить, стабилизировать распадающийся постсоветский социум. Нельзя не признать, что главная задача того периода – консолидация постсоветского общества была выполнена. А для решения другой задачи – развития в значительной степени стихийно формирующаяся институциональная система и не предусматривалась. Соответственно, не была заложена и основа для институтов развития.

        Отметим, что в период создания нового российского государства

мировые цены на природные ресурсы были низкими. Поэтому формировать

новую институциональную систему пришлось без финансовой подушки. Сейчас уже бесполезно гадать: продержись низкая сырьевая конъюнктура еще несколько лет, удалось бы российскому обществу пойти дальше – перенастроить формирующуюся систему институтов на развитие? Или, напротив, общество не вынесло бы шока и пошло бы по пути социальной деградации, деиндустриализации, что и наблюдается на части постсоветского пространства? Зато известно, что повышение мировых цен на сибирские энергоресурсы устранило внешние факторы, влияющие на адаптацию институциональной системы к новым реалиям, а внутренние оказались для решения этой задачи слишком слабыми. Действительно, если сибирские

рентные поступления систематически компенсируют доходы, выпадающие

из-за деградации отечественной производственной системы, зачем напрягаться? Российские институты оказались в ловушке высокой сырьевой конъюнктуры. Возникает вопрос: можно ли выбраться из этой ловушки, и если да, то как?

        Из теории управления известно: практически любая проблема имеет решение при одновременном наличии трех факторов: воли, идеи и денег. Другими словами, если выявить конституирующий элемент, воздействие на который перенастраивает в требуемом направлении всю систему, а также

иметь политическую волю и финансовые ресурсы для осуществления этих преобразований, проблема перенастройки институциональной системы решаема.

        Представляется, что таким элементом может стать введение оценки

деятельности государственных органов по достигнутым результатам.

Конечно, если список отчетных показателей выходит за сотню, при этом часть из них внутренне противоречивы, выполнить их все равно невозможно. А раз размыто сформулированные цели невозможно достичь, значит, нельзя и спрашивать(наказывать) за их недостижение.

        Ситуация резко меняется, если рассматриваемые показатели

формулируются в терминах решения крупной социально-экономической

задачи: рост ВРП, рост доходной части бюджета, количество введенных квадратных метров жилой площади, уровень безработицы, место региона в рейтинге инвестиционной привлекательности и т.п. Специфика агрегированных показателей заключается в том, что их невозможно достичь при реализации стратегии «приватизации властных функций». Нельзя одновременно беззастенчиво грабить бизнес и добиваться роста валового регионального продукта и доходной части бюджета. Нельзя в сколько-нибудь значимых масштабах «приватизировать» выдачу разрешений на строительство и увеличивать ввод жилья. Нельзя «строить» в свою пользу малый бизнес и решать проблему занятости. Зато можно, точнее, нельзя не делать следующее:

     • снизить барьеры входа на рынок через облегчение бизнесу доступа к капиталу. В частности, использовать сырьевую ренту для финансирования собственной, а не чужой экономики. Уменьшить давление на бизнес (ограничить контакты власти с бизнесом через жесткую регламентацию режима проверок, лицензирования бизнеса и т.п.);

      • обеспечить конкуренцию на рынке и не допускать возникновения

монополий;

     • законодательно (формально) и, главное, фактически защитить права собственности. В настоящее время собственник не верит, что его права эффективно защищены, поэтому избегает браться за серьезные инвестиционные проекты;

     • улучшить налоговую систему: современная налоговая система подавляет производство инновационной продукции с высокой добавленной стоимостью (в первую очередь через НДС) и поощряет сырьевой формат развития экономики.

        Рассмотренный подход будет способствовать улучшению инвестиционного климата, что позволит решить одну из центральных проблем в современной России – превратить получаемую отечественным

бизнесом прибыль в капитал, а не использовать ее на потребление и не

прятать в офшорах.

        Наконец, необходимо отказаться от пораженческой стратегии «инвестиции нефтяных денег в российскую экономику – деньги на ветер». За последние 10 лет в чужие экономики РФ вложила столько же средств (через аккумулирование иностранной валюты в различных государственных фондах), сколько в собственную добывающую и обрабатывающую промышленность. Но кормит нас не чужая, а своя экономика! Необходимо создать условия, когда страны, неспособные использовать свою природную ренту как капитал (как сейчас Россия), будут вынуждены поднимать российскую экономику. Действительно, существует практически неограниченный мировой рынок капитала, открытый для стран с адекватной современным требованиям институциональной системой. Этот рынок, собственно, и существует потому, что в некоторых экономиках одновременно выполняется условие «двойной эффективности»: эффективны инвестиции (с точки зрения соотношения затрат и результатов) и эффективно защищены права собственности на эти инвестиции. В других экономиках выполняется либо одно из этих условий, либо ни одного. Понятно, что между этими двумя полюсами неизбежно возникает разность потенциалов: