Образ жизни крестьян

Мотивы крестьян-укрепленцев, которые  не собирались продавать землю и  покидать родную деревню, были разные. Землю в собственность укрепляли  те домохозяева, которые за счет «мертвых»  душ пользовались лишними наделами и могли их потерять при очередном  земельном переделе. Мужицкая сметка подсказывала, что предоставленную  возможность необходимо использовать, но о выходе из общины они вряд ли помышляли. Другой причиной укрепления надельной земли в собственность  высту пало желание вести хозяйство  самостоятельно, без оглядки на сельский «мир». Эта была та категория крестьян, которая сознательно порывала с  традициями общинного земледелия, выбирая  иную форму хозяйствования. Впрочем, подобное стремление не получило широкого распространения: по данным Тамбовской землеустроительной комиссии на 1 января 1909 г. только 539 домохозяев в качестве побу дительного мотива к выделу земли  к одному месту указывали желание  «перейти к улучшенным спосо бам  обработки земли»²⁶¹. В большинстве своем крестьяне, вышедшие из общины на хутора и отруба, не сумели наладить рациональное и эффективное производство. В исследованиях Дэвида Керанса, на ма териалах Тамбовской губернии, делается вывод о том, что хуторизация не принесла агротехническую инновацию. Новорожденные хутора и отруба не улучшили методику пахоты, не переходили к многополью²⁶². Главным препятствием в этом явяллось малоземелье и маломощность крестьянских хозяйств. Став хуторянами и отрубниками, они не стали от этого богаче. Обследовавшие их представители мест ной власти вынуждены были признать их хозяйственную «слабость» и «маломощность». Так, 60,9 % тамбовский хуторов и отрубов, по данным за 1912 г., имели по одной лошади, а 3 % были вовсе безло шадными. В только что созданных участковых хозяйствах начались семейные разделы, восстанавли вавшие чересполосицу. Крестьяне, отделившие от общины, не стали классом «крепких собственников» и не могли обеспечить устойчивый прогресс сельского хозяйства²⁶³.

Отказ от общинной формы земледелия не был возможен по причине крестьянского  традиционализ ма. В крестьянской среде была велика сила обыкновения, всякая попытка изменения привычного хозяйственного уклада вызывала страх  за свое будущее и естественное стремление оставить существующий порядок в  неизменности. Следует отметить, что  всю возможную пагубность такой  коренной переделки понимали и современники. «Наше мирское земледелие представляет собой определенный строй земледельческого производства, – писал в 1901 г. А. Зубрилин. – Миллионы крестьянских хозяйств в течение ряда поколений приурочили к нему свой обыденный труд и свои потребительские нужды. Какие бы недостатки не усматривались в этом строе, но уже то обстоятельство, что  он сам собой, без всякого содействия свыше, поддерживает порядок в производстве и потреблении бесчисленных крестьянских дворов, рассеянных на огромном пространстве русской земли, заставляет относиться к нему бережно и со вниманием»²⁶⁴.

Из всех форм перехода к подворному владению землей крестьянство преимущественно  выбирало чересполосное укрепление. Это означало то, что жители села принимали аграрную реформу лишь в той части, которая соответствовала  их традиционным представлениям. К  началу 1917 г. в Тамбовской гу бернии соотношение форм единоличного владения землей было таковым: чересполосное  укрепление – 75,9; образование отрубов  – 23,1; хуторские хозяйства – 1,0 %.²⁶⁵ В результатах обследований деревни, проведенных ВЭО, отмечалось: «Выход из общины в чересполосное укрепление, точно также как при знание общинников беспередельных общин, перешедшими к подворному владению, не разрушали при вычного хозяйственного уклада деревни, а потому не разрушали привычных для крестьянина взглядов и настроений»²⁶⁶.

В этом выражалась крестьянская корректировка  реформы, указывающая на то, что деревня  не желала жертвовать общиной в угоду  власти.

Провал идеи насаждения хуторов  в регионе с сильными общинными  традициями вполне закономе рен. Один из вдохновителей аграрной реформы  В.И. Гурко признавал: «Для меня было очевидно, что сразу перейти от общинного владения к хуторскому крестьяне не были в состоянии  за отсутствием ряда других необходимых  условий. Предложенный порядок, несомненно, перескакивал целый этап естест венной эволюции крестьянского землепользования. Непосредственный переход от общинного  земле пользования, минуя естественный этап личного подворного владения, конечно, трудно осуществим в сколько-нибудь широком размере»²⁶⁷.

Большинство исследователей русской  деревни сходятся в том, что именно приверженность кресть ян традициям  общинного уклада выступала главным  фактором, препятствующим успеху реформы. Жи тели села опасались, что переход  к подворному владению приведет к  быстрому обезземеливанию. Свое мнение о преимуществах общинного землепользования перед отрубным сельские корреспонденты вы разили в анкетах ВЭО. Крестьяне  Липецкого уезда Тамбовской губернии считали, что община способ ствует устранению малоземелья путем переделов: «Выгоднее, кажется, общинное владение, потому что  если общинная земля, то она по истечению  известного срока делится, и каждый общинник, хотя немного землицы, а  будет иметь, а при подворном  владении дойдет до того, что негде  будет поставить избу»²⁶⁸. Корреспондент из Землянского уезда Воронежской губернии сообщал, что «крестьяне по своему малоземелью, считают выгоднее жить в одном селе с равномерным пользованием общинного надела именно потому, что по тесноте поля разместится с удобством по крестьянскому быту почти негде»²⁶⁹.

Малоземелье и отсутствии свободных  денежных средств у крестьян выступали  главным препятст вием для создания отрубных хозяйств. Сведения разрозненных земельных участков в единый массив, при малых душевых наделах, проблемы не решало и не позволяло вести  интенсивное хозяйство. Расши рение  участка за счет покупки земли  через Крестьянский поземельный  Банк было по силу лишь состоя тельным  домохозяевам. К банковским ссудам жители села прибегали редко, опасаясь в случае просроч ки платежа потерять земельный надел, вносимый в качестве залога.

Крестьяне не спешили покидать общину, потому что надеялись на передел  помещичьих земель. Слухи о скорой передаче барских земель крестьянам с завидным постоянством циркулировали  в дерев не, выражая заветную мечту  сельских жителей о земельной  прирезке. Осуществить процесс распреде ление частновладельческих земель могла только община (что она и  сделает в ходе «черного передела»  лета – осени 1917 г.). Крестьяне резонно  опасались, что не получат своей  доли, если покинут общину. Для многих колеблющихся это был весомый  аргумент в пользу того, чтобы остаться.

Выход на хутора и отруба ломал  привычную повседневность. И этот социально-психологический фактор аграрной реформы до сих пор не получил в литературе должного освящения. На заседании Тимского уездного собрания (Курская губерния) 4 октября 1910 г., посвященном  обсуждению предложений П. А. Столыпина, гласный Букреев приводил следующее  вы сказывание крестьян: «Что же, барин, пойду в поле ветром, что ли торговать. Ни Храма Божьего там нет, ни школы, ни волости, даже на случай пожара не от кого ожидать помощи»²⁷⁰. Крестьяне, вышед шие из общины, столкнулись с такими проблемами, о которых они и не задумывались, проживая в де ревне. Это отдаленность от школы, церкви, больницы. Именно эти моменты удерживали определенную часть крестьян от выхода на хутора. Они боялись, что их дети останутся неучами, а сами они не смогут регулярно посещать сельский храм. «Если будут вводить хутора, – писал тамбовский крестьянин, – то молодое наше поколение лишится образования, а старое с ними, опять и молодое, храма Божия»²⁷¹. Да, и общение в условиях малолюдства хутора также становилось проблемой. Многие крестьяне считали, что на хуторе можно «одичать», «бабам не с кем будет разговаривать» и т.д.²⁷²

Ход аграрной реформы во многом тормозился по причине медлительности бюрократического аппа рата. Особенно на начальном этапе  преобразований местные власти проявляли  явную нерасторопность. В Курской  губернии на апрель 1907 г. из 788 заявлений  об укреплении земельных наделов  в собствен ность было утверждено только 70, т.е. менее 10 %. ²⁷³ Крестьяне деревни Афанасьево Обоянского уезда Курской губернии 13 апреля 1907 г. телеграфировали П.А. Столыпину: «Подали заявления 20 ноября о выходе из общины количестве 72 из 130 в срок земскому и съезду. Нет распоряжения об укреплении. Общинники делят землю, вымогают деньги, угрожают, оскорбляют, время уходит, сев погибает. Что делать? Помогите?»²⁷⁴ В ряде мест власть не сумела донести до крестьян содержание указа 1906 г. и суть проводимых преобразований. Управляющий межевой частью министерства юстиции Н.Д. Чаплин в июле – августе 1909 г. осуществил ревизию состояния землеустроительных работ в ряде губерний, в том числе Тамбовской и Воронежской. «С точки зрения землеустройства, – писал он, – большая часть губерний должна быть отнесена к числу едва только вступающих на путь поземельного строительства. (…) В течение поездки неоднократно приходилось слышать (в губерниях Пензенской, Воронежской, Рязанской, особенно в Тамбовской) о целом ряде селений, для которых не только смысл закона 9 ноября, но и сам факт его издания до сих времен будто бы остается неизвестным»²⁷⁵.

Противодействие правительственным  мероприятиям носило форму традиционного  крестьянского протеста. «Оружие  слабых» проявилось во всем своем  многообразии, от саботажа административных распоряжений до открытого вооруженного сопротивления. Не желания крестьян сотрудничать с вла стью проявилось уже на первом этапе реформы. Это  нашло свое выражение в отказе крестьян выбирать своих представителей в землеустроительные комиссии. В 1907 г. из 18 волостных сходов Щигровского  уезда Курской губернии пять отказались выбирать своих представителей в  землеустроительные комиссии²⁷⁶.

В Мало-Архангельском уезде Орловской  губернии в выборах представителей в землеустроительные комиссии приняло  участие семь волостей из 21²⁷⁷.

С целью популяризации идеи хуторского хозяйства губернские власти устраивали показательные экскурсии в западные губернии страны. Об этом много и  подробно писал воронежский историк  М.Д. Карпачев. Так, вот эти экскурсии  в показательные хутора также  являлись объектом бойкота со стороны  крестьян. Одиннадцать из 12 волостных  сходов Мало-Архангельского уезда Орловской  губернии отка зались «без объяснения причин» послать своих представителей в Волынь посмотреть хутора²⁷⁸. Другой формой скрытого сопротивления был срыв сельского схода, на котором предполагалось обсуждение за явлений об укрепление земельных наделов в собственность. Крестьяне просто не являлись на собрание к намеченному сроку. Такая форма протеста была достаточно эффективна, поскольку не позволяла вла сти запустить механизм «обязательных мероприятий». Для решения вопроса административным путем требовалось отрицательное решение схода, зафиксированное в приговоре. В данных случаях такого ре шения не было в виду того, что не было и самого схода. Еще один прием, который использовался об щинниками для срыва землеустройства отрубных хозяйств. С целью предотвратить индивидуальные выделы сельский сход принимал решение о внутриселенном разверстании, а позже, когда землеустрои тельный проект был готов, отказывался его утвердить. Так, Мало-Рыбинское сельское общество Кур ской губернии в присутствии представителей уездной власти проголосовало за переход к подворному землевладению и проведения соответствующих землеустроительных работ. После того, как чиновники отбыли из села, представители схода пошли немедленно в местную землеустроительную комиссию и аннулировали результаты голосования²⁷⁹. Данные примеры наглядно показывают отношение деревни к проводимым правительством мероприятиям.

Приверженность крестьянства общинным устоям находило свое выражение в  том, что сельские сходы отказывались дать согласие на выдел отрубных участков. Курский губернатор Гильхен в  своем письме П.А. Столыпину указывал на причины, тормозящие реализацию указа  от 9 ноября 1906 г. Он в частности писал: «Прежде всего – это враждебное отношение отдельных сельских обществ  к заявлению домохозяев о выходе из общины, путем укрепления надельной  земли, такое отношение выражается в отказе, в большинстве случаев, выдать требуемые приговоры, угрозе лишить их пастбища, произвести насилие»²⁸⁰. Зимой 1908 г., непременный член Лебедянской уездной комиссии Тамбовской губернии Ростовцев совершил объезд всех волостей уезда и беседовал с крестьянами о реформе, пытаясь спрог нозировать ее результаты. Прогноз был неутешителен: «Беседы показали, что сельское население со вершенно не подготовлено к широкому восприятию идей единоличной собственности и что отдельные домохозяева из числа укрепивших наделы и желают выделить землю из общины, то сами общины край не враждебно относятся к такому выделу и отказываются входить в соглашение о его условиях»²⁸¹.

Даже те сельские общества, которые  под нажимом начальства давали свое «добро» на укрепление, после употребляли  всю силу общественного мнения, чтобы  желающие выйти из общины изменили свое решение. Только в первом участке  Богучарского уезда Воронежской  губернии в 1909 г. было прекраще но 40 дел  об укреплении по причине отказа заявителей. В целом, на наш взгляд, отказов  сельских об ществ в укреплении земли  в собственность было значительно  больше, нежели их отразила статистика. Большинство мирских приговоров не фиксировалось, а письменную форму  они принимали, если хода тай проявлял настойчивость (а многие ведь смирялись) и требовал формального отказа. Земский  на чальник, пользуясь правом, данным ему законом, осуществлял административный выдел на основании соответствующего постановления. Таким образом, вся  информация о форме (добровольного  или прину дительного) исходила от участкового земского начальника. На этом уровне происходило неумышленное (халатность) и сознательное (очковтирательство) искажение отчетности. В ходе ревизии (1909 г.) дело производства крестьянских учреждений Дмитровского уезда Орловской  губернии отмечено, что «тре буемой регистрации постановлений земского начальника по закреплению надельной  земли за крестья нами, получившими  отказ в том со стороны своих  сельских обществ, не ведется»²⁸². Есть основания по лагать, что так было не в одном уезде. В целом по губерниям региона, согласно официальным данным, соотношении приговоров обществ об укреплении с постановлениями, о выделах земским начальниками в 1909 г. было следующим: Курская губерния 1:1; Орловская 2,5:1; Тамбовская 1:6²⁸³. Как видно, в Орловской губернии сельские общества менее всего препятствовали своим членам в укреплении земель ных наделов. Положение на местах, с учетом высказанных выше замечаний, в целом, подтверждало данную тенденцию. По сведениям Земского отдела МВД в 1909 г. по третьему земскому участку Труб чевского уезда Орловской губернии было укреплено 9829 дес. земли за 1628 домохозяевами. Большин ство укреплений состоялось по приговорам сельских обществ²⁸⁴. На 1 сентября 1909 г. в первом участке Дивенского уезда Орловской губернии было укреплено земли приговорами сельских обществ – 105, постановлениями земского начальника – 54²⁸⁵.

В противостоянии укрепленцев и  общинников должностные лица села, несмотря на мощный адми нистративный прессинг, в большинстве случаев  занимали позицию сельского мира. «Я совершил боле ста актов о выделении  из общины и не разу не встретил случая добровольного соглашения общества на выделение кому-либо из общинного  владения. Везде общества не давали согласия на выделение тем или  иным чле нам … и никакими страхами на них не подействуешь, – делился  печальным опытом земский начальник  Грайворонского уезда Курской губернии; – Зовешь старосту и под угрозой  ареста и штрафа показыва ешь ему  подписать приговор о выделении  из общества, но получаешь категорических отказ. Староста переносит и штраф, и арест, но упорно повторяет, что  общество не велело давать согласие»²⁸⁶. Отдель ные сельские старосты не просто саботировали правительственные распоряжения по землеустройству, но и выступали активными участниками открытого сопротивления. Так, в апреле 1915 г. в селе Чигорак Борисоглебского уезда Тамбовской губернии произошло сопротивление выделу отрубников. Сельский староста Зацепин на сходе возбуждал население противодействовать землеустроительным работам²⁸⁷. В сообщении в департамент полиции от 26 марта 1915 г из Воронежской губернии говорилось: «В селе Козловке Бобровского уезда сельский староста Петр Манохин и уполномоченные общества Терентий Бельченко и Никита Манохин агитировали против закона о землеустройстве и домохозяев, переходя щих к владению землей на правах личной собственности, стремясь создать к ним со стороны общинни ков враждебное отношение»²⁸⁸. Сельских старост, которые поддерживали правительственный курс, крестьяне решительно смещали. Крестьяне Казацкой и Стрелецкой слобод Белгородского уезда Курской губернии в большинстве своем враждебно относились к указу от 9 ноября 1906 г. На сходе 17 апреля 1911 г. они сменили своих старост-собственников. Там же они избрали новых из числа общинников и передали им без утверждения земского начальника должностные знаки²⁸⁹.