Образ жизни крестьян

Сильно страдали крестьянские хозяйства  от многополосицы. По данным обследования, 12 уездов Европейской России, проведенного по инициативе ГУЗиЗ в 1913 г., дворы  с 21 и более полосами со ставляли в общей сложности 28,6 %. Дворов с 1-3 полосами было всего 9,8 %²⁰⁵. Проблема многополо сицы в полной мере была характерна для крестьянских хозяйств центрально-черноземной деревни. В начале ХХ в. в Воронежском уезде из 289 общин только 4 имели по одной полосе, а 169 общин имели свыше 10 полос²⁰⁶. Многополосица увеличивала затраты рабочего времени и снижала эффективность обработки крестьянских полей.

Проблемы дальноземья и многополосицы  могли быть решены только посредством  землеустройства. Приближение земельных  наделов к крестьянской усадьбе  выступало непременным условием интенси фикации аграрного производства. В условиях модернизации страны, сопровождавшейся неизбежным ростом товарности крестьянских хозяйств, это задача была наиболее актуальной. Известный аграрник Н.П. Огановский писал по этому поводу: «Интенсификация земледелия требует, прежде всего, прибли жения земледельца  к земле. Как показывает статистические исследования, предельное расстояние для вывоза навоза на поле составляет не более двух верст от усадьбы. При  увеличении числа вспашек, бо роновок  и прочих полевых работ, опять  таки только сокращение расстояния дает возможность более интенсивной  обработки земли»²⁰⁷. Столыпинское землеустройство наряду с другими задачами было призвано решить и эту проблему.

Проблема аграрного перенаселения  в губерниях Центрального Черноземья стояла особенно остро. Демографическая  ситуация конца XIX в. характеризовалась  высоким естественным приростом  сельско го населения. Вне зависимости  от порядка землепользования крестьяне  по мере увеличения населения сталкиваются с проблемой малоземелья. Например, в обществе бывших государственных  крестьян Ка зачьей слободы Богословской волости Данковского уезда Рязанской  губернии земля была поделена при  ревизии 1858 г. на 693 души. Первый передел  состоялся в 1880 г. земля была поделена на 950 наличных душ, второй передел 1891 г. – 1062 наличных души, третий в 1901 г. – 1190. Увеличение числа мужских душ  в процентах выглядела следующим  образом: 1880 г. – 37, 1891 г. – 53, 1901 г. – 72 %²⁰⁸.

По мере роста крестьянского  населения неизбежно происходило  уменьшение величины среднеду шевого надела. В среднем по Тамбовской губернии в середине 80-х гг. на наличную мужскую душу приходилось – 2,5 десятины. Размер душевого надела на территории губернии не был одинаковым, он варьировался по уездам, иногда весьма значительно. Так, на душевой надел приходилось  земли в Бори соглебском и Липецких уездах – 3,4 дес., а в Шацком – 2 дес. Были общины, где душевой надел  доходил до 8 десятин, а в других он не достигал и десятины²⁰⁹. Наделами в 2,5 дес. в Елецком уезде владели 66,5% крестьянского населения. В Сужданском уезде Курской губернии приходилось в среднем 5,8 дес. на одного домохозяина или 1,03 дес. на наличную душу. Но около 28,5 % от общего числа домохозяев имели участки менее 3 дес. на двор²¹⁰. Аналогичное положение было и в Орловской губернии. В Ливен ском уезде на 280 тыс. населения приходилось 270 тыс. дес. земли, что составляло менее одной дес. на душу²¹¹.

Земли крестьянам катастрофически  не хватало. Переселения конца XIX –  начала XX в. были незна чительны и  проблему аграрного перенаселения  не решали. Крестьяне с все большим  вожделением взирали на соседние экономии помещиков. Существующий надел  не гарантировал условия физиче ского  выживания сельской семьи. Сносное  существование крестьянского двора  в регионе мог обес печить посев  в 10 десятин. По данным 1905 г. в Тамбовской губернии менее 10 дес. было у 98,2 % бывших помещичьих и 78,1 % бывших государственных  крестьян. Социальная напряженность  в де ревне возрастала прямо пропорционально  сокращению размера крестьянского  надела.

Проблема имела и другую сторону. Крестьянское малоземелье выступало  мощным побудительным мотивом для  интенсификации сельскохозяйственного  производства. Не случайно, что в  Тамбовской гу бернии бывшие помещичьи  крестьяне имели более высокую  культуру земледелия, чем бывшие госу дарственные. Так в Козловском уезде  удобряли свои поля малонадельные общины бывших владельче ских крестьян. Хотя удобрение в Воронежской губернии распространено мало, тем не менее, оно боль ше практиковалось у помещичьих крестьян и при том со времени  крепостного права. Первые попытки  удобрять землю в Борисоглебском уезде Тамбовской губернии, Обоянском  уезде Курской губернии бы ли сделаны  по преимуществу бывшими владельческими крестьянами²¹². Таким образом, именно ухуд шение условий хозяйствования, выразившиеся в измельчении надела и истощении почв, стимулировали использования рациональных приемом обработки земли. 

Аренда земли

Дефицит земли по причине значительного  прироста сельского населения вызывал  настоятельную потребность в  расширении посевных площадей. Традиционным решением этой проблемы в деревне  яв лялась аренда. По данным земской  подворной переписи 1880 – 1884 гг. тамбовское крестьянство арен довало у помещиков 441 539 дес. земли. В число этих арендаторов  входило 107 950 крестьянских хозяйств или 34,1 % всех крестьянских дворов²¹³. В Орловской губернии размер арендованной крестьянами земли составлял 179 122 дес. или 10% к общему числу надельной земли. Из них в краткосрочной аренде находилось 117 800 дес., долгосроч ной – 61 322 дес²¹⁴.

Аренда носила преимущественно  краткосрочный характер. Одной из главных причин развития вне надельческой аренды, в особенности краткосрочной, является постоянная нужда крестьян в продоволь ствии. По Орловской  губернии аренда на один год имела  место в 2076 обществах или в 50,2 % всех об следованных обществ, а  на несколько лет в 604 обществах, т.е. 12,2 %²¹⁵.

Крестьяне вынуждены были прибегать  к аренде в виду отдаленности их пашенных участков. В пер вую очередь  это касалось крестьян, живущих в  разных селениях, но имеющих один общий  надел. В со держании отчета сенатора С. Мордвинова о ревизии Воронежской  губернии приводился пример такой хозяйственной  ситуации. Крестьяне сел Гвазды и  Клеповки Павловского уезда были вынуждены сда вать часть своих  земли крестьянам соседних сел по 2 р. 50 коп. за десятину, а сами снимали  ближе на ходящиеся земли по 6 р.²¹⁶ В данном случае община шла на дополнительные расходы, связанные с арендой, с целью снижения производственных затрат своих членов.

Увеличения посевных площадей крестьяне  региона традиционно достигали  за счет аренды земель местных помещиков. Условия аренды были самые разнообразные. Сельский учитель Н. Бунаков в  конце 80-х гг. XIX в. по этому поводу писал: «По причине малоземелья  крестьяне арендуют («снимают») зем  лю у местных землевладельцев: «исполу», «по-третьям», за отработки, за деньги, из расчета 15 – 16 р. за дес. Арендованная за деньги десятина дает 5 четвертей  ржи, что по ценам последних лет, за вычетом семян дает не более 15 – 16 р. дохода»²¹⁷. В ряде мест аренда помещичьих земель носила отработочный характер. В Тамбовской губернии за 1 дес. арендованной земли крестьяне обрабатывали 1,5 дес. поме щичьей земли. Помимо отработок вносили часть арендной платы деньгами от 1,5 до 13 р. (Кирсанов ский уезд) и от 1 до 8 р. (Моршанский уезд). При денежной аренде размер платы зависел от качества почв и срока аренды земельного участка. Средняя цена при краткосрочной аренде в Тамбовском уезде в 1880-х гг. составляла 15 р. 28 коп., а при долгосрочной аренде – 6 р. 34 коп. Наиболее высокие цены при краткосрочной аренде были отмечены: в Тамбовском уезде – 21 р., Липецком – 22 р., Кирсановском - 24 р. за десятину²¹⁸. Арендная плата в уездах Орловской губернии с глубоким черноземом составляла 25 - 40 р. за десятину озимого посева и 25 р. за десятину ярового.

Нередко крестьяне не получали от аренды земли ожидаемого хозяйственного эффекта. Например, средняя цена арендованной десятины под озимый посев в Малоархангельском  уезде Орловской губер нии  составляла 20 р. 80 коп. Чтобы получить эти деньги и возвратить семена, необходимо было собрать с десятины не менее 50 пудов зерна (9 пудов на семена и 41 пуд по 50 коп. для продажи), но средняя урожайность на крестьянской земле в губернии составляла 45 – 50 пудов, следовательно, посев на арендованной земле мог дать выгоду только в  годы урожаев выше среднего²¹⁹. Таким образом, аренда земли с экономической точки зрения, была для крестьянина маловыгодной, а порой и убыточной. Большее денежное вознаграждение крестьянину сулил найм. Однако он предпочитал арендовать землю, пусть и на невыгодных для себя условиях, ради существования в качестве независимого хозяина. По авторитетному свидетельству В.Н. Воронцова:

«Крестьянин готов на материальные потери лишь бы сохранить нравственные выгоды, связанные с положением самостоятельного хозяина».

С точки зрения рыночной экономики, такое положение необъяс нимо. Но крестьянин в своей хозяйственной  деятельности руководствовался иными побудительными мотивами. Работа не на рынок, а для собственных нужд, не извлечение прибыли, а удовлетворение по требностей крестьянской семьи и двора был доминантой существования жителей деревни²²⁰. И опять мы видим, что хозяйственной деятельности русского земледельца был чужд голый экономический рас чет. Нравственный принцип был основополагающим в «моральной экономике» крестьянства.  

Природа хозяйственного консерватизма

В обретении агрономического опыта  русское крестьянство шло путем  проб и ошибок. Такой эмпи рический подход был характерен для производственной деятельности жителей села в целом. Отсутствие у крестьян знаний о рациональном чередовании культур, научно обоснованном севообороте, принципах травосеяния  приводила к тому, что они совершали  ошибки, которые можно было избежать. «Культура сельскохозяйственного  растениеводства ведется каждым по пословице: «Кто во что горазд, –  делился своими наблюдениями в конце XIX в. один из курских землевладельцев. – Кладутся труды и средства на разведение таких растений, которые  опытами других давно признаны невыгодными, но об этих опы тах никто не знает»²²¹. Соседство с экономиями помещиков-рационализаторов оказывало благотворное влияние на состояние агрикультуры местного населения. Именно передовые помещичьи хозяйства ста новились для крестьян источником знаний о прогрессивных технологиях. В них крестьяне нередко впервые знакомились с молотилкой, зерносушилкой и т.д. Наблюдая их работу и получая навыки, крестьяне нанимали машину для собственного пользования, а затем заводили и свою в одиночку или в складчину²²².

В большинстве своем маломощные крестьянские хозяйства объективно не имели возможности со блюдать  все требования агротехники. Русские  пахари прекрасно знали о необходимости  периодическо го обновления семенного  материала. Однако, по причине отсутствия денежных средств, в крестьянских хозяйствах годами не проводилось необходимое  обновление посевного материала. Отсутствие хороших семян для посева приводило  к тому, что крестьяне вынуждены  были отказываться от производства той  или иной культуры. Как, например, крестьяне  Моршанского уезда Тамбовской губернии, которые пере вели у себя семена гречихи и, не имея возможности приобрести новые, стали сеять просо²²³. Дурную шутку с крестьянами играло механическое применение новаций. Бездумное увлечение той или иной культурой приводило нередко к печальным последствиям. Так, крестьянские хозяйства Елецкого уезда Орловской губернии увлеклись клевером, а потом не знали, как его вывести с полей. Причина подобных ошибок заключалась в отсутствии знаний травяного севооборота, свойства кормовых трав, требований к почве, климату, обработке земли²²⁴.

Что же лежало в основе хозяйственного консерватизма крестьян? Для изучаемого региона одной из причин этого  феномена являлись природно-климатические  условия. Тучные черноземы, особенно в  на чале их эксплуатации, давали богатый  урожай. Это сослужило крестьянам дурную службу. Исследова тели деревни  начала ХХ века причину отсутствия успехов в земледелии крестьян усматривали  «в старании выбрать из почвы, как  можно больше хлебных продуктов  без соответствующей возделки и  доста точного удобрения»²²⁵. «Русский крестьянин в делах улучшения полевого хозяйства вообще очень кон сервативен, – констатировал в своем исследовании (1908 г.) С.А. Шпилев. – В губерниях, наиболее пло дородных, возлагает больше надежду на силу земли, чем на качество обработки»²²⁶.

Другую причину консерватизма  сторонние наблюдатели усматривали  в особенностях крестьянской психологии, в определенных чертах мужицкой натуры. Тамбовский губернатор в своем отчете импера тору за 1891 г. сообщал: «Причиной  неудовлетворительного состояния  крестьянского хозяйства явля ются не только устарелые системы по возделыванию и уборке хлебных полей, при отсутствии каких бы то ни было знаний о способах ведения хозяйства, наиболее выгодных и рациональных, но еще более крайняя  беспечность и нерадения крестьян, при этом с чрезвычайным упрямством придерживающихся старины»²²⁷. Большинство дореволюционных исследователей, оценивая производственную деятель ность крестьянина, отмечали его трудолюбие, способность работать на пределе физических сил, как го ворили в народе «до седьмого пота». Так в чем же проявлялась эта «крайняя беспечность и нерадение»? В том, что он опаздывал и проводил ее в полном объеме посевные работы? Это происходило не по при чине лености русского мужика, а в силу бедности и маломощности его двора. В том, что он в страдную пору не работал в престольный праздник, «бегая» от греха? Так «страх Божий» для православного чело века был выше принципа хозяйственной целесообразности. Или крестьянская беспечность выражалась в его провиденциализме, в твердом убеждении в том, что судьба урожая в руках Творца? «Бог захочет и на камушке уродится хлеб» – говорили в деревне. Труд для крестьянина – это не бизнес, а основа его существования. Цель усилий – не извлечение прибыли, а лишь обретение плодов земных необходимых для жизни его и его семьи. Традиции для крестьянина священны. Трудно признать нерадением стрем ление крестьянина в силу производственных возможностей двора и в рамках существовавших традиций вести свое хозяйство, делая его, по возможности, более интенсивным.

Анализируя природу хозяйственного консерватизма, следует рассмотреть  проблему отношения крестьян к новациям в агрономии. Выше уже говорилось об упреках крестьян в хозяйственной  косности и слабой восприимчивости  к передовому агрономическому опыту. Истоки этого следует видеть как  в особенностях крестьянского земледелия, так и в менталитете сельских жителей. Настороженное от ношение  крестьян к нововведениям в полеводстве  вполне объяснимо. Сложившаяся поколениями  система земледелия, может быть, не была достаточно эффективной, но надежно  гарантировала по стоянный, пусть  и минимальный урожай. Всякое изменение  в привычной агрикультуре увеличивало  степень хозяйственного риска. Любой  эксперимент мог вызвать снижение потребления семьи ниже уровня, за которым следовала голодная смерть. Именно такую мотивацию трудовой деятельности крестьянства А.В. Чаянов считал основной, что нашло свое теоретическое обоснование в  его теории трудо-потребительского баланса хозяйствующей семьи. Не готовность селян воспользоваться  каки ми-то нововведениями для повышения  продуктивности своих наделов он объяснял страхом за свое будущее. Это  имманентно присущее крестьянству опасение не позволяло рисковать семейным полем и вынуждало держаться  традиционной системы земледелия.