Исследование личностной зрелости студентов-психологов в процессе профессионального самоопределения

     Как заметил Б.Паскаль, «ничто так не согласно с разумом, как его недоверие к себе». Разум, всецело себе доверяющий, тиранически властвующий над личностью,- это уже безумие. Безумие в «изобретателях новых систем» по причине безусловной  методичности их мышления, гиперрациональности и стремления свести всё многообразие явлений к одной всеобъясняющей причине (одержимость правилами, принципами, законами разума, которая переходит в свою противоположность – безумие) любой философский или идеологический «изм» - это маленькое безумие. А некоторые «измы», подобные тем, которыми вдохновлялись советская, капиталистическая  или фашистская системы – это большое безумие, которому удавалось и удается на протяжении лет сводить с ума правителей и, вместе с ними, целые народы. Ученые, философы, политики, более чем поэты, музыканты и художники, склонны к ноостатическому безумию, хотя бывают и исключения в виде фанатичных последователей определенного направления, школы, стиля.

      3.1. Поэтическое безумие 

  «Прекрасны только те вещи, что продиктованы безумием и написаны разумом».

  Андре Жид 

     3.1.1. Гениальность и помешательство (по Ч. Ломброзо) 

  Успех часто бывает единственной видимой разницей между гением и безумием.

  Пьер  Буаст 

     Гением (от лат ingenium) в древности назывался дух божественного происхождения, открывающий избранным людям истину, вдохновляющий и указывающий человечеству путь к счастью и знанию. Так идеалистично древние описывали феномен гениальности. Однако в своей книге «Гениальность и помешательство» итальянский психиатр Чезаре Ломброзо утверждает, что  существует неразрывная связь между гением и помешанным. Вот что пишет сам автор в предисловии книги: «Когда, много лет тому назад, находясь как бы под влиянием экстаза, во время которого мне точно в зеркале с полной очевидностью представлялись соотношения между гениальностью и помешательством, я в 12 дней написал первые главы этой книги, то, признаюсь, даже мне самому не было ясно, к каким серьезным практическим выводам может привести созданная мною теория…». Более того гениальность многие психиатры ставят на один уровень со склонностью к преступлениям, даже видят в ней только одну из тератологических форм человеческого ума, одну из разновидностей сумасшествия, так как гениальность само по себе явление ненормальное. Артур Шопенгауэр, сам не лишенный ни того ни другого, утверждал, что «Между гением и безумным то сходство, что оба живут в совершенно другом мире, чем все остальные люди». А Блез Паскаль постоянно говорил, что величайшая гениальность граничит с полнейшим сумасшествием, и впоследствии доказал это на собственном примере. Демокрит даже прямо говорил, что не считает истинным поэтом человека, находящегося в здравом уме. (Excludit sanos, Helcone poetas).

     Величайшие идеи мыслителей родятся внезапно и развиваются настолько же бессознательно, как и необдуманные поступки помешанных. Этой же бессознательностью объясняется непоколебимость убеждений в людях, фанатически усвоивших себе известные убеждения. Но как только прошел момент экстаза, возбуждения, гений превращается в обыкновенного человека или падает еще ниже, так как отсутствие равномерности (равновесия) есть один из признаков гениальной натуры. Не подлежит никакому сомнению, что между помешанным во время припадка и гениальным человеком, обдумывающим и создающим свое произведение, существует полнейшее сходство. Латинская поговорка гласит: «Aut insanit homo, aut versus fecit» («Или безумец, или стихоплет»). Древние народы относились к помешанным с большим почтением, считая их вдохновленными свыше,- но в современном мире, благодаря тому, что гений, поглощенный высшими соображениями, отличается от толпы в своих поступках или даже, подобно сумасшедшим (но в противоположность талантливым людям), имеет склонность к хаотичности,- гениальные натуры встречают неприязнь со стороны большинства, которое видит только расхождение сделанных ими выводов с общепризнанными, а также странности в их поведении с полным неведением практической жизни (так, например, высмеивали, называли геометром сумасшедших Яноша Больяи, самостоятельно открывшего четвёртое измерение и создавшего одну из версий анти-Евклидовой геометрии), или же наоборот люди приветствуют оригинальность, граничащую с безумием, но далекую от гениальности,- приветствуют совершенно вслепую дабы показаться просвещёнными и современными. Так, например, Винсент Ван Гог писал в письме другу Раппарду про художника Бока, к которому пришла слава, даже слишком преувеличенная, только когда последнего поместили в лечебницу. Все, кому выпало на долю редкое счастье жить в обществе гениальных людей, поражались их способностью перетолковывать в дурную сторону каждый поступок окружающих, видеть всюду преследования и во всём находить повод  к глубокой, бесконечной меланхолии. Меланхолия, уныние, заносчивость, эгоизм – почти справедливая расплата за высшие творческие дарования. Ч.Ломброзо писал: «Вообще, я не думаю, чтобы в мире нашёлся хотя один великий человек, который, даже в минуты полного блаженства, не считал бы себя, без всякого повода, несчастным и гонимым или хотя бы временно не страдал мучительными припадками  меланхолии».

     Отчасти мрачный взгляд гениев  на окружающее зависит, впрочем, и от того, что, являясь новаторами в умственной сфере, они с непоколебимой твердостью отталкивают от себя большинство дюжинных людей. Эта способность обусловливается именно более сильным развитием умственных сил, благодаря которым даровитый человек более способен находить истину и в то же время легче придумывает ложные доводы в подтверждение основательности своего мучительного заблуждения. Моцарт всё время думал, что итальянцы хотят его отравить. Молодой Ф.М.Достоевский пришёл на литературный вечер, в то время как кто-то закончил рассказывать анекдот и все смеялись: Ф.М.Достоевский развернулся и ушёл, решив, что смех вызвало его появление; писатель, исходя из своего субъективного ощущения, мгновенно выстроил гипотезу, для него самого убедительную, но даже не попытался проверить её на опыте. Отчасти ему хотелось быть обиженным, чувствовать, что его не ценят, не понимают и даже смеются над ним, отчасти ему не хотелось убедиться в своей правоте доподлинно, отчасти потому, что это было бы бесполезно, так как людей гениальных и помешанных чрезвычайно трудно убедить или разубедить в чём бы то ни было: источник истинных и ложных представлений лежит у них глубже и развит сильнее, нежели у людей обыкновенных.

     По  мере развития умственных способностей впечатлительность растет и достигает наибольшей силы в гениальных личностях, являясь источником их страданий и славы. Эти избранные натуры более чувствительны в количественном и качественном отношении, чем простые смертные, а воспринимаемые ими впечатления отличаются глубиною, долго остаются в памяти и комбинируются различным образом. Мелочи, случайные обстоятельства, подробности, незаметные для обыкновенного человека, глубоко западают им в душу и перерабатываются на тысячу ладов, чтобы воспроизвести то, что обыкновенно называют творчеством.

     Альбрехт  фон Галлер писал о себе: «Что осталось у меня, кроме впечатлительности, этого могучего чувства, являющегося следствием темперамента, который живо воспринимает радости любви и чудеса науки? Свойственная мне чувствительность, конечно, и придает моим стихотворениям тот страстный тон, которого нет у других поэтов».

     «Природа не создала более чувствительной души, чем моя»,- писал о себе Дени Дидро. В другом месте он говорит: «Увеличьте число чувствительных людей, и вы увеличите количество хороших и дурных поступков».

     Лорби видел ученых, падавших в обморок  от восторга при чтении сочинений  Гомера.

     Живописец Франчиа умер от восхищения, после  того как увидел картину Рафаэля.

     Лоренс  Стерн, после Вильяма Шекспира наиболее глубокий из поэтов-психологов, говорит в одном письме: «Читая биографии древних героев, я плачу о них, как будто о живых людях... Вдохновение и впечатлительность – единственные орудия гения. Последняя вызывает в нас те восхитительные ощущения, которые придают большую силу радости и вызывают слёзы умиления».

     Гениев  отличает также  непомерное тщеславие, которым страдают многие ученые: в этом отношении они представляют большое сходство с мономаньяками, страдающими горделивым помешательством.

     «Человек – самое тщеславное из животных, а поэты – самые тщеславные из людей»,- писал Генрих Гейне, подразумевая, конечно, и самого себя. В другом письме он говорит: «Не забывайте, что я – поэт и потому думаю, что каждый должен бросить все свои дела и заняться чтением стихов». Пуассон говорил, что жить стоит лишь для того, чтобы заниматься математикой. Д’Аламбер и Менаж, спокойно переносившие самые мучительные операции, плакали от легких уколов критики. Лючио де Лансеваль смеялся, когда ему отрезали ногу, но не мог вынести резкой критики Жофруа.

     Поэт  Люций не вставал с места при  появлении Юлия Цезаря в собрании поэтов, потому что считал себя выше его в искусстве стихосложения. Иногда чувствительность искажается и делается односторонней, сосредоточиваясь на одном каком-нибудь предмете, подобно мономаньякам. «Из дома реальности легко забрести в лес математики, но лишь немногие способны вернуться обратно» – пишет математик Хуго Штейнхаус, такая глубокая сосредоточенность служит причиною странных поступков вследствие временной анестезии и анальгезии, которые свойственны великим гениям наравне с помешанными.

     Так, о Ньютоне рассказывают, что однажды  он стал набивать себе трубку пальцем  своей племянницы и что, когда  ему случалось уходить из комнаты, чтобы принести какую-нибудь вещь, он всегда возвращался, не захватив ее. Ньютон и Бетховен, принявшись – один за музыкальные композиции, а другой за решение задач,– до такой степени становились нечувствительными к голоду, что бранили слуг, когда те приносили им кушанья, уверяя, что они уже пообедали.

     Некоторые из таких людей обнаруживали неестественное, слишком раннее развитие гениальных способностей. Так, например, Андре Ампер в 13 лет уже был хорошим математиком, а Блез Паскаль в 10 лет придумал теорию акустики, основываясь на звуках, производимых тарелками, когда их расставляли на стол.

     Сильные увлекающиеся умы всегда берутся  за выполнение самых трудных задач, «отыскивают пропасти» (как выразился Андре Ампер), часто не соответствующие их профессии. (Ньютон и Паскаль в моменты помешательства занимались теологией). Ум, находящийся под влиянием экстаза, не воспринимает слишком простых и лёгких положений, не соответствующих его мощной энергии. Так, Монж, делавший самые сложные дифференциальные вычисления, затруднялся в извлечении квадратного корня, хотя эту задачу легко решил бы всякий ученик. Жадный до знаний ум гения пробует себя во множестве областей науки, специальностях (Леонардо да Винчи преуспел в 12ти науках, Галлер – в 11, Ампер – в 5, Кардано – в 4), берётся за разнообразные стили и виды искусств. Такое несоответствие профессии отчасти свойственно помешанным, но те, в отличие от гениев, не обладают специальным образованием и знаниями.

     Ещё Аристотель  заметил, что под влиянием приливов крови к голове «многие индивидуумы делаются поэтами, пророками или прорицателями», что «Марк Сиракузский писал довольно хорошие стихи, пока был маньяком, но, выздоровев, совершенно утратил эту способность». Он же говорит, что знаменитые поэты, политики и художники были частью меланхолики и помешанные, частью – мизантропы, как Беллерофонт. Даже в настоящее время мы видим то же самое в Сократе, Эмпедокле, Платоне и других – а сильнее всего в поэтах. «Люди с холодной, изобильной кровью бывают робки и ограниченны, а люди с горячей кровью – подвижны, остроумны и болтливы». И действительно, мыслителям наравне с помешанными свойственны постоянное переполнение мозга кровью (гиперемия), сильный жар в голове и охлаждение конечностей, склонность к острым болезням мозга и слабая чувствительность к голоду и холоду. Многие из них употребляли  средства, которые временно усиливают прилив крови к голове в ущерб остальным членам тела, в том числе и спиртным. Аристотель писал, что «пьянство – это упражнение в безумии». Тассо писал в одном из своих писем: «Я не отрицаю, что я безумец; но мне приятно думать, что моё безумие произошло от пьянства и любви, потому что я действительно пью много». Не говоря уже об Александре Великом, который под влиянием опьянения убил своего лучшего друга и умер после того, как десять раз осушил кубок Геркулеса,- самого Цезаря солдаты часто приносили домой на своих плечах. Сократ, Сенека, Алкивиад, Катон, а в особенности Септимий Север и Махмуд II до такой  степени отличались невоздержанностью, что все умерли от белой горячки, даже Авиценна, посвятивший половину жизни доказательству бесполезности своих знаний.

     Немало  пьяниц встречается и в числе  великих музыкантов, например, Дюссек, Гендель и Глюк, говоривший, что «он считает вполне справедливым любить золото, вино и славу, потому что первое дает ему средство иметь второе, которое, вдохновляя, доставляет ему славу». Впрочем, кроме вина, он любил так же водку и наконец опился ею.

     Есть  версия, что гениальность (точнее, её задатки), как и задатки способностей, передаётся по наследству. Так, например, в семействе Бахов было 8 поколений музыкантов, из которых 57 человек были известными. Помешательство (точнее, склонность к тем или иным психическим заболеваниям) передаётся по наследству намного чаще и интенсивнее выражается с каждым новым поколением – гениальность же почти всегда умирает вместе со своим носителем, и наследственные гениальные способности, особенно у некоторых поколений, составляют редкое исключение. Отчасти это объясняется тем, что множество гениальных людей остаются бездетными (Шопенгауэр, Декарт, Лейбниц, Мальбранш, Кант, Спиноза, Микеланджело, Ньютон, Гоголь, Лермонтов, Тургенев) или несчастливы в супружестве (Сократ, Данте, Байрон, Пушкин), имея различные аномалии в половой жизни: либо  они всю жизнь остаются одинокими, холодными, равнодушными к обязанностям семьянина и члена общества ( Микеланджело постоянно твердил, что «его искусство заменяет ему жену», Ленау писал: «У меня есть печальная уверенность, что я не способен к супружеской жизни»). Гёте, Гейне, Байрон, Наполеон, Ньютон хотя и не говорили этого, но своими поступками доказывали еще нечто худшее. В основном помешанные гении были либо гомосексуалистами или страдали от каких-либо органических нарушений в половой системе (Руссо), часто – подагрой,- либо, наоборот, вели распутную, чрезмерно активную половую жизнь - хотя большинство вели распутную и целомудренную жизнь в разные периоды жизни по-разному (Кардано в молодости вел воздержанный образ жизни, а распутный после 35ти; Тассо – наоборот). Известно, в каком рабском подчинении находились Альфьери и Фосколо у женщин, не всегда достойных такого обожания. Красота и любовь Форнарины служили для Рафаэля источником вдохновения не только в живописи, но и в поэзии. Данте был влюблен в девять лет, Руссо – в одиннадцать, Каррон и Байрон – в восемь. С последним уже на шестнадцатом году сделались судороги, когда он узнал, что любимая им девушка выходит замуж. «Горе душило меня,- рассказывает он,- хотя половое влечение мне было еще не знакомо, но любовь я чувствовал до того страстную, что вряд ли и впоследствии испытал более сильное чувство».

     Гении, наблюдая за собой, говорят, что под вдохновением они испытывают какое-то необыкновенное лихорадочное состояние, во время которого мысли сами собой  родятся в их уме. Сократ первый указал на то, что «поэты создают свои произведения не вследствие старания или искусства, но благодаря некоторому природному инстинкту. Таким же образом прорицатели говорят прекрасные вещи, совершенно не сознавая этого».