Исследование личностной зрелости студентов-психологов в процессе профессионального самоопределения

     Здание  требующее ремонта, на грани разрушения, похожее на зверинец,- таков облик страны, в которой жестокость режима и невежество действующей власти на фоне пустого суеверия и бесплодных рассуждений – норма и национальная черта.

     Обитатели палаты, люди, застывшие в страхе или безысходной апатии, по личным качествам ничем не хуже тех, кто их содержит. Коррупция, карьеризм и безнравственность делает персонал похожим на гротескные маски, уродливые и смехотворные. В каждом персонаже лежит образ определенного слоя общества или преобладающего типа характера, доведенного до предельной выразительности. Ключевым конфликтом выступает столкновение характеров Громова, бывшего чиновника с манией преследования, и флегматичного, обходительного и уклончивого Рагина, «любящего ум и честность, но чтобы устроить жизнь умную и честную, у него не хватает характера и веры в своё право». «За ним <Громовым> с лаем гнались собаки, кричал где-то позади мужик, в ушах свистел воздух, и Ивану Дмитричу казалось, что насилие всего мира скопилось за его спиной и гонится за ним <…> Да и не смешно ли помышлять о справедливости, когда всякое насилие встречается обществом как разумная и целесообразная необходимость, и всякий акт милосердия, например, оправдательный приговор, вызывает целый взрыв неудовлетворенного, мстительного чувства?». После диалогов с доктором Рагиным Громов создал у того  впечатление «единственного умного и интересного человека, встреченного за двадцать лет», возможно собственной недостающей части и скрытого alter ego (праобразом которого скорее всего являлся Чаадаев).

     Рассуждения доктора Рагина: «Да и к чему мешать людям умирать, если смерть есть нормальный и законный конец каждого? Что из того, если какой-нибудь торгаш или чиновник проживет лишних пять, десять лет? Если же видеть цель медицины в том, что лекарства облегчают страдания, то невольно напрашивается вопрос: зачем их облегчать? Во-первых, говорят, что страдания ведут человека к совершенству, и, во-вторых, если человечество в самом деле научится облегчать свои страдания пилюлями и каплями, то оно совершенно забросит религию и философию, в которых до сих пор находило не только защиту от всяких бед, но даже счастие. Пушкин перед смертью испытывал страшные мучения, бедняжка Гейне несколько лет лежал в параличе; почему же не поболеть какому-нибудь Андрею Ефимычу или Матрене Савишне, жизнь которых бессодержательна и была бы совершенно пуста и похожа на жизнь амебы, если бы не страдания?» – эти его рассуждения создают впечатление очередного варианта Обломова, явно не подходящего для своей преобразующей роли врача. Подобно спору и смешению разума с безумием, победу в котором одерживает безумие, идеологический спор завершается проверкой на практике и полным разоблачением псевдостоической Рагинской философии (по мнению исследователей, близкой к философии Шопенгауэра). Рассказ заканчивается смертью главного героя от апоплексического удара, указавшей на его главную жизненную ошибку и исправляющей её.

     Вероломная  смена руководства больницы с  якобы сошедшего с ума Рагина на материалистичного до цинизма  доктора Хоботова выступает как символ крушения гуманизма в 20 веке, где катастрофа становится образом жизни, кризис – естественным состоянием, безумие – нормой.

      4.2.2. «Над гнездом кукушки» К.Кизи – 20 век. 

     Здесь сумасшедший дом представлен уже как портрет 20ого века. Психиатрическая больница изнутри представлена глазами его обитателя как кибер-кошмар, мрачный комбинат по переработке сломанных и слабых людей, где работают чернокожие роботы под руководством механической медсестры Гнусен, женщины-диктатора с голливудской улыбкой. Олицетворяя собой саму больницу, современная Медуза Горгона и одновременно гипертрофированный образ матери, культуры и системы превращает это место в военный лагерь, который борется с любыми отклонениями от нормы, доносит друг на друга, живёт по расписанию и, не смея сопротивляться, принимает «причастие» – транквилизаторы с микросхемой для слежки и управления внутри. Яркий пример карательной психиатрии в восприятии больного. Сумасшедшие ничем не отличаются от «нормальных» людей, кроме слабостей характера и воли, скорее являются вполне «здоровыми» типами людей, рассмотренными под увеличительным стеклом глубокого  анализа личности, изображенными в комичной форме в полном подчинении медсестры, подобно послушным детям следующих указаниям не задумываясь, нужно ли им это. Всех их объединяет неосознанный тотальный страх перед жизнью, из-за которого в общем-то они и находятся здесь и который прямо или косвенно делает невожможным выбраться на свободу, делает пребывание здесь удобным и безопасным, подобно эмбриональному состоянию. Даже сам доктор имеет слабый характер и не способен  к управлению отделением, несмотря на свою должность.

     Тем самым Кизи изображает новый современный Эдипов комплекс по-американски: мать убивает отца и забирает сына. Азартный игрок, психопат и дамский угодник Макмерфи выступает как катализатор постепенного созревания разума в больных, стремления к свободе и удовольствиям, свойственным  здоровым людям. Финальная сцена побега вождя Бромдена и смерти Макмерфи является кульминацией и развязкой, одновременно символизируя второе рождение; являя собой протест против искусственной среды, приносит с собой немного свежести и искушения, одерживая мелкие победы,- но терпит неудачу в попытках изменить что-либо существенное в системе (отменить власть как таковую, создать анархию, открыто воздействуя силой) и, обезвреженный в назидание другим, превращается в живой пример того, что система сделает с каждым рано или поздно, и иного выхода, кроме как уход от неё, нет. Но прежде чем уйти нужно созреть.

      4.2.3 «Удушье» Ч. Паланик - 21 век 

     Роман Паланика является естественным продолжением темы современного Эдипова комплекса и американского сумасшедшего дома, но только здесь изображена не карательная психиатрия, а «гуманистическая», какая используется в развитых странах. Здесь безумен абсолютно весь мир и больница святого Антония, изображенная Палаником, мало от него отличается. Ежесекундная чистка и скрывающие все следы, птичье пение для сообщения времени, разделение больницы по степени близости к смерти, и розовые кусты, вызывающие умиление только у тех, кто не знает, что за ними скрыто для иллюзии безопсаности, по словам главной героини, «делающие мир похожим на трудовой лагерь за колючей проволокой, а жизнь на тошнотворно скучную поездку на теплоходе, без приключений, предсказуемую и делающую людей беспомощными». Почти материнская забота за непомерно огромные деньги и презентабельный вид при убогом содержании – портрет американского общества, в котором живут люди под вечным гнетом прошлого и находящиеся в состоянии мании и тревоги, предчувствия надвигающейся неминуемой болезни и смерти, пустоты настоящего, продукты жизненной переработки, точнее – её отходы и обуза для таких же людей в таком же, только грязном, мире снаружи.

     Наиболее  интересным персонажем в больнице можно  назвать мать главного героя Иду  Манчини, больную прогрессирующей шизофренией, носительницу своей теории отупения, согласно которой разум и знания бесполезны, и несут в себе только страдание, иллюзии и условности материального мира, занятого другими. По её мнению, на самом деле человеку необходим только ствол мозга, чтобы быть свободным, счастливым и максимально упрощённая жизнь – для чего люди и принимают наркотики, алкоголь или просто фантазируют, чем она и занималась наряду с вечным протестом против системы – такова обратная сторона американской идеологии борьбы с великой депрессией, сохранившейся с начала прошлого века и ставшей чертой национального характера. Роман заканчивается смертью Иды с последними словами сознания: «я всю жизнь разрушала, но ничего не строила, я не оставила миру ничего ценного… материнство – опиум для народа». Сам главный герой, Виктор, бывший студент медицинского университета, очередной Паланиковский лишний «человек, ищущий, куда бы приткнуться», больной нимфоманией, лечится вне больницы, посещая групповые тренинги-сборища нимфоманов, где не излечивается, а только узнаёт новые способы  почувствовать, как он сам выражается, «прекрасное ничто», но меняется, когда встречает в больнице Пейдж Маршалл, врача (позднее она оказалась пациенткой  на добровольном лечении с нервным срывом, бывшей студенткой того же медицинского университета, провалившей экзамен). Подобное положение двух разных героинь показывает несостоятельность и протеста, и беспрекословного подчинения, неправильного и правильного образа жизни. В романе автор практически абсолютизирует Фрейдовскую концепцию сексуальности и делает секс как корнем всех проблем, так и их решением.

     Общая разоблачительность гуманизма и атмосфера напряжённой неопределённости придаёт безумию почти средневековый апокалиптический облик, но подавляемая автором страстность изображения разряжается с осознанием героями собственных ошибок и, если покидающие сумасшедший дом герои Кизи совершают символическое «второе рождение», то герои Паланика словно вытаскивают загноившуюся занозу, не меняют своей сути, но готовы  строить Другое  будущее – без планов, поэтому без ошибок.

      4.3 Корень безумия

   Болезнь же дается человеку для вразумления, чтобы спасти ею душу и жизнь (Иов.33 :19)

   Лучше мне  сойти с  ума, чем испытать удовлетворение жизнью.

   Антисфен 

     Во  всех трёх приведённых выше примерах путем несложного анализа можно придти к выводу, что первопричиной сумасшествия и изоляции является почти кафкианский страх перед действительностью, попытка спрятаться от неблагоприятных ситуаций, переживаний, неготовность к жизни вне изоляции – и вместе с тем постоянного нахождения в этой изоляции.

     Подобная  причина может быть индивидуальной, но не может относиться ко всем заболеваниям и эпохам. Так, Жан Ипполит, наиболее яркий представитель гегельянства во Франции и любимый учитель Фуко, говорил: «Я придерживаюсь идеи, что изучение безумия – отчуждения в глубоком смысле этого слова – находится в центре антропологии, в центре изучения человека. Сумасшедший дом есть приют для тех, кто не может больше жить в нашей бесчеловечной среде»

     Спор о причинах безумия, его идейной и материальной первопричине длится веками: начиная с античности и заканчивая современной «материализацией» духовного начала человека посредством психологии и психоанализа и поиска социальных причин. Отчего сейчас так возросло количество душевнобольных? Обезличенный характер труда, социальное неравенство, урбанизация, нестабильность, возможно, оказывают влияние на количество сумасшествий, но никак не могут быть их истинной причиной: в чём причина безумия отдельных людей и целых цивилизаций?

       Размышления о причинах безумия  стали одной из главных тем  в творчестве Мишеля Фуко. «Почему  западная культура отбросила  в сторону своих рубежей то, в чём она вполне могла узнать самое себя, то, в чём она себя действительно узнавала?» - вопрошал он. Фуко приходил к выводу о том, что безумие – это расплата за прогресс, устанавливающий определенные рамки для подсознательных процессов человеческой психики. «Нет ни одной культуры в мире, где было бы все позволено,- пишет Фуко,- Давно и хорошо известно, что человек начинается не со свободы, но с предела, с линии непреодолимого». Именно из-за этого безумие явилось не как уловка скрытого значения, но как восхитительное хранилище смысла. В итоге появляются отклонения, которые символично отражают состояние современного общества. Он видит причину безумия в подавлении общественными нормами, искусственной средой и моральными требованиями дурных инстинктов человека, особой истины тела, которая выражается в состоянии безумия, и «психологическое следствие моральной вины»: «всё что было в безумии парадоксальным проявлением небытия, станет лишь естественным возмездием за моральное зло». Философ приводит в качестве аргумента отсутствие психических заболеваний у диких народов, например, индейцев или народов Африки. С этим утверждением можно поспорить, если учесть, что в 20м веке, в котором жил сам Фуко уровень морали низок, по сравнению с предыдущими эпохами, и снижается до сих пор, а распространенность психических заболеваний, напротив, растет; У примитивных народов так же наблюдаются психические заболевания, но в отсутствие медицины они обычно объясняются сверхестественными причинами: одержимостью  злыми духами, демонами, божественным наказанием или даром, как это происходило и с Европейской цивилизацией на ранних этапах её развития, причём в развитых странах уровень заболеваемости во много раз ниже из-за снижения уровня стресса, комфорта и безопасности жизни в цивилизации (заболеваемость в сельских районах выше, чем в городах, что также подтверждает этот факт), а  открытие Павловым неврозов у животных (сам Павлов связывает их появление с перенапряжением ЦНС) полностью опровергает утверждение Фуко (который сам же страдал от невроза, вызванного неприятием им самим собственного гомосексуализма). Но с другой стороны, светскость и презентабельность сохраняется и до наших дней, когда человек наиболее слаб, чем когда-либо и не всегда способен расставить приоритеты и придерживаться собственного разума, отчуждается от себя, говоря словами автора книги «Общество спектакля» Ги Дебора: «Стирание личности фатально сопровождает условия существования, конкретно подчинённые нормам спектакля и, таким образом, всегда более отделённые от возможностей познавать свои подлинные переживания, тем самым открывая собственные индивидуальные предпочтения. Парадоксально, но индивидуальность должна постоянно отказываться от самой себя, если она стремится быть хоть немного уважаемой в данном обществе. В самом деле, такое существование выдвигает непрерывно изменяющуюся преданность – следствие всегда обманчивой приверженности его фальшивым продуктам. Нужно как можно скорее угнаться за инфляцией обесцененных признаков жизни. Наркотики помогают приспособиться к такому положению вещей, безумие помогает бежать от него».

     Немецкий  философ и психиатр Карл Густав Юнг также ставит социум в корень безумия: «Мне часто приходилось видеть, как люди становились невротиками от того, что довольствовались неполными или неправильными ответами на те вопросы, которые ставила им жизнь. Они искали успеха, положения, удачного брака, славы, а оставались несчастными и мучились от неврозов, даже достигнув всего, к чему так стремились. Этим людям не хватает духовности, жизнь их обычно бедна содержанием и лишена смысла. Как только они находят путь к духовному развитию и самовыражению, невроз, как правило, исчезает. Поэтому я всегда придавал столько значения самой идее развития личности <…> Среди так называемых невротиков есть много людей, которые, если бы родились раньше, не были бы невротиками, то есть не ощущали бы внутреннюю раздвоенность. Живи они тогда, когда человек был связан с природой и миром своих предков посредством мифа, когда природа являлась для него источником духовного опыта, а не только окружающей средой, у этих людей не было бы внутренних разладов <…> Наши страдающие от внутренних разладов современники – только лишь «ситуативные невротики», их болезненное состояние исчезает, как только исчезает пропасть между эго и бессознательным» - так объясняет причину безумия Карл Густав Юнг. Его высказывание об уничтожении мифоса и абсолютизации логоса, дающего ложные ценности, чуждые человеческой натуре и ведущего к падению духовности, намного ближе к истине, так как именно духовность способна удерживать человека от проявления его животной натуры, о которой высказывался Фуко, говоря о безумии, а также духовность даёт «утешение и надежду», которые с древних времен помогали человеку справиться с трудностями. В результате происходит то, что К.Г.Юнг называл «демонизацией мира». На смену свергнутым светлым божествам приходят черные кумиры и демоны. Один из них – культ сексуальности, отвергающий по сути любовь как высшее чувство и обращенный к животным инстинктам. Этот культ привлекателен, но «и этот кумир оказался не менее капризным, придирчивым, жестоким и безнравственным», чем культ технического прогресса и потребления.

     Другой  демон современности – массовая культура. Она собственно, и занимается пропагандой того образа жизни, который соответствует понятиям потребительской цивилизации. Ещё один чёрный кумир нашего времени – «абсурдные политические течения и социальные идеи, отличительным признаком которых является духовная опустошенность». И это вполне закономерно  потому, что «в эпоху, когда человечество стремится исключительно к расширению жизненного пространства и увеличению  рационального знания, требовать от человека осознания своей единственности и ограниченности по меньшей мере претенциозно. Ограниченность и единственность – синонимы, без них ощущение беспечности (равно как и осознание её) невозможно, остаётся лишь иллюзорная идентификация с ней, которая приводит к помешательству на больших числах и жажде политического могущества… Таким образом, «демонизация мира» неизбежно заканчивается для тех, кто поддался ей, душевным недугом, вызванным внедрением «демонических» элементов в психическое сознание. Но не лучше обстоит дело и с тем, кто пытается не попасть под влияние демонов современности, но не может найти надежной опоры для противостояния с ними. Человек стал заложником потребительской цивилизации, которая, предоставляя ему различные блага, комфорт и удовольствия, требует от него взамен его онтологическую природу. Смыслообразующие постулаты нивелируются под давлением стремящейся к пределу функции удовлетворения телесных потребностей. «Опережающий рост качества, связанный с так называемыми «gadgests», естественно, производит впечатление, но лишь вначале, позже, по прошествии времени, они уже выглядят сомнительными, во всяком случае, купленными слишком дорогой ценой. Они не дают счастья или благоденствия, но в большинстве своем создают иллюзорное облегчение…»