Фромм

росту, что любовь и труд нераздельны. Каждый любит  то, для чего он трудится,

и каждый трудится для того, что он любит.

     Забота   и   заинтересованность  ведут   к  другому  аспекту   любви:  к

ответственности. Сегодня  ответственность часто  понимается  как  налагаемая

обязанность,  как  что-то навязанное извне.  Но ответственность в ее истинном

смысле это от начала до конца добровольный акт. Это  мой ответ на выраженные

или невыраженные потребности  человеческого существа.  Быть  "ответственным"

значит  быть  в  состоянии  и  готовности  отвечать".  Иона   не  чувствовал

ответственности за  жителей Ниневии. Он, подобно Каину, мог спросить: "Разве

сторож  я брату  моему?". Любящий человек чувствует  себя ответственным. Жизнь

его брата  это  не  только дело самого брата,  но  и  его дело. Он  чувствует

ответственность  за всех ближних, как он чувствует ответственность за самого

себя. Эта ответственность  в случае  матери  и ребенка  побуждает ее к заботе,

главным образом,  о его физических  потребностях.  В  любви между  взрослыми

людьми  она  касается,  главным образом,  психических  потребностей  другого

человека.

     Ответственность   могла бы легко вырождаться  в желание  превосходства   и

господства,  если бы не было компонента любви:  уважения. Уважение - это  не

страх и благоговение; оно  означает в соответствии с  корнем слова (геspicere

= to look  at) способность  видеть  человека таким, каков  он есть, осознавать

его  уникальную индивидуальность.  Уважение означает  желание,  чтобы другой

человек рос и  развивался  таким, каков  он есть.  Уважение, таким  образом,

предполагает отсутствие эксплуатации. Я хочу, чтобы любимый мною человек рос

и развивался ради него самого, своим собственным путем, а не для того, чтобы

служить мне. Если я люблю другого человека, я  чувствую единство с ним, но  с

таким, каков  он есть,  а  не с таким, как мне хотелось бы чтоб он  был,  в

качестве средства для моих целей. Ясно, что уважение возможно, только если я

сам  достиг независимости, если я могу стоять на своих ногах  без посторонней

помощи,  без  потребности  властвовать  над  кем-то  и  использовать кого-то.

Уважение существует  только на  основе  свободы: l'amor  est l'enfant de  la

liberte- как  говорится   в старой французской песне,  любовь дитя  свободы  и

никогда - господства.

     Уважать  человека невозможно, не зная  его; забота и ответственность были

бы слепы, если бы  их не направляло знание. Знание  было бы  пустым, если бы

его мотивом не  было  заинтересованность.  Есть много  видов знания; знание,

которое является элементом любви, не ограничивается поверхностным уровнем, а

проникает  в  самую  сущность.  Это  возможно  только тогда,  когда  я  могу

переступить пределы  собственного  интереса и  увидеть  другого человека в его

собственном проявлении. Я могу  знать, например, что человек  раздражен, даже

если он и не проявляет это открыто; но я могу знать его еще более глубоко: я

могу знать,  что  он  встревожен  и  обеспокоен,  чувствует  себя  одиноким,

чувствует себя  виноватым. Тогда я  знаю, что его  раздражение это проявление

чего-то более глубинного,  и  я смотрю  на  него  как  на  встревоженного  и

обеспокоенного, а  это значит  - как на страдающего  человека, а не только как

на раздраженного.

     Знание  имеет  еще  одно, и более   основательное, отношение к   проблеме

любви.  Фундаментальная  потребность в соединении с  другим человеком  таким

образом,  чтобы  мочь  освободиться  из темницы  собственной изоляции, тесно

связана  с  другим  специфическим  человеческим  желанием, желанием  познать

"тайну человека".  Хотя  жизнь уже и в самих  биологических аспектах является

чудом  и  тайной,  человек,  в его именно  человеческих  аспектах,  является

непостижимой тайной для себя самого - и для своих  ближних. Мы знаем себя, и,

все же несмотря  на  все  наши усилия, мы  не  знаем себя.  Мы  знаем своего

ближнего; и все  же мы не знаем его, потому что мы не вещь и наш ближний - не

вещь. Чем глубже  мы  проникаем в глубины  нашего  существа  или какого-либо

иного существа, тем  более цель  познания удаляется  от нас. И все  же мы  не

можем  избавиться от желания  проникнуть в тайну  человеческой  души,  в  то

сокровеннейшее  ядро, которое и есть "он".

     Есть  один,  отчаянный, путь  познать  тайну: это путь полного господства

над другим человеком, господства, которое  сделает  его  таким, как мы хотим,

заставит  чувствовать  то,  что мы хотим; превратит его  в  вещь, нашу вещь,

собственность.  Высшая  степень  такой  попытки  познания  обнаруживается  в

крайностях   садизма,   в   желании   и   способности   причинять  страдания

человеческому существу; пытать его, мучениями заставить  выдать свою тайну. В

этой  жажде  проникновения в  тайну человека,  его - и соответственно -  нашу

собственную тайну,  состоит  сущностная  мотивация  глубокой  и  напряженной

жестокости  и  разрушительности. В  очень  лаконичной  форме эта  идея  была

выражена  Исааком  Бабелем.  Он  приводит   слова  офицера  времен   русской

гражданской   войны,   который  конем  затоптал  своего   бывшего   хозяина.

"Стрельбой, - я  так выскажу,  -от человека только  отделаться можно: стрельба

- это  ему   помилование, а  себе  гнусная   легкость,  стрельбой до  души  не

дойдешь, где она у человека есть и  как она показывается. Но я, бывает, себя

не жалею, я, бывает, врага час  топчу или более  часу,  мне  желательно жизнь

узнать, какая она  у нас есть...8

     Мы  часто видим  этот  путь познания  в  явной его форме у детей.  Ребенок

берет какую-либо вещь и разбивает ее ради  того, чтобы познать; или он берет

живое существо, жестоко  обрывает крылья  бабочке, чтобы  познать ее, выведать

ее  тайну. Жестокость  сама  по  себе мотивируется  чем-то более  глубинным:

желанием познать  тайну вещей и жизни.

     Другой  путь познания "тайны"  - это   любовь.  Любовь представляет  собой

активное проникновение  в  другого  человека,  проникновение, в котором  мое

желание познания удовлетворяется благодаря единению. В акте слияния я познаю

тебя, я познаю себя, я познаю всех - и я  "не знаю" ничего.  Я обретаю таким

путем - благодаря  переживанию единства - знание о  том, чем человек  жив и на

что  способен,  но это знание  невозможно  получить благодаря мысли.  Садизм

мотивирован желанием познать  тайну, и все же  я остаюсь таким несведущим,

каким  был  и  прежде. Я расчленил другое существо  на  части, и все, чего я

достиг  - это  разрушил его. Любовь  - единственный  путь познания, который в

акте единения отвечает  на мой вопрос. В акте любви, отдавания себя,  в акте

проникновения  вглубь  другого человека, я нахожу  себя, я  открываю себя, я

открываю нас  обоих, я открываю человека.

     Страстное  желание узнать самих себя  и узнать наших ближних   выражено в

дельфийском призыве "Познай себя".  Это основная пружина всей психологии. Но

ввиду  того, что  желание это  заключает в себе познание всего человека, его

сокровеннейшей  тайны,  то  желание  это  никогда  не  может  быть  полностью

удовлетворено познанием  обычного  рода, познанием только посредством  мысли.

Даже если бы мы  знали о себе в тысячу раз больше, то  и тогда мы никогда не

достигли  бы  самой  сути. Мы  все же продолжали бы оставаться  загадкой для

самих  себя,  а  также и  наши ближние продолжали бы оставаться загадкой для

нас.  Единственный путь  полного знания,  это акт любви: этот акт выходит за

пределы мысли, выходит  за пределы слова. Это смелое погружение в переживание

единства.  Однако  познание  мыслью,  т.  е.  психологические   знания,  это

необходимое  условие  для полного  знания в акте  любви.  Я должен  познать

другого человека  и  самого себя объективно, чтобы  было  возможно  увидеть,

каков  он   в   действительности  или  вернее,   чтобы  преодолеть  иллюзии,

иррационально искаженный образ его, возникший у меня.  Только если я  познаю

человеческое   существо  объективно,  я  могу   познать  в  акте  любви  его

глубочайшую сущность9.

     Проблема  познания  человека аналогична  религиозной  проблеме познания

бога. В конвенциональной  западной теологии делалась  попытка  познать  бога

посредством мысли,  рассуждая  о  боге. Предполагалось, я  могу познать бога

посредством   своей   мысли.   В  мистицизме,  который   представляет  собой

последовательный  результат монотеизма  (как  я  попытаюсь  показать позднее)

попытка  познать  бога   посредством   мысли была   отвергнута  и заменена

переживанием  единства с богом,  в котором  не  оставалось  больше места  - и

необходимости - для  рассуждения о боге.

     Переживание  единства  с  человеком, или  в плане религиозном с богом,  не

является  актом иррациональным. Напротив, как  отмечал  Альберт Швейцер, это

следствие  реализма,  наиболее  смелое  и  радикальное  его  следствие.  Она

основывается на  нашем знании  фундаментальных, а  не случайных границ нашего

знания. Это знание, что мы никогда не "ухватим" тайну человека и универсума,

но что мы  все же можем обретать знание в  акте любви. Психология  как наука

имеет свои пределы, и как логическим следствием теологии является мистицизм,

так конечным следствием психологии является любовь.

     Забота,   ответственность,  уважение   и   знание  взаимозависимы.  Они

представляют собой  набор установок, которые  должны  быть заложены  в зрелом

человеке,  т. е. в  человеке,  который  развивает  свои созидательные  силы,

который  хочет  иметь лишь  то, что он сам создал, который отказывается  от

нарциссистских  мечтаний о всезнании и всемогуществе, который обрел смирение,

основанное   на   внутренней   силе,  которую  может  дать  только   истинно

созидательная деятельность.

     До   сих   пор  я  говорил о любви,  как   преодолении человеческого

одиночества,  осуществлении  страстного  желания  единства.  Но над всеобщей

жизненной  потребностью   в   единстве  возвышается   более   специфическая,