Творчество В.В.Маяковского

В столе у  меня 2000 рублей - внесите в налог.

Остальное получите с Гиза.

В. М."

    Маяковский, написав это письмо, два дня еще оттягивал роковой поступок. Накануне дня смерти он посетил вечеринку у Валентина Катаева, где встретился с Вероникой Полонской.

    "Обычная  московская вечеринка. Сидели  в столовой. Чай, печенье. Бутылки  три рислинга..." Маяковский, по  воспоминаниям Катаева, был совсем не такой, как всегда. Не эстрадный, не главарь. Притихший. Милый. Домашний.

    Его пытались вызвать на борьбу остроумия  молодые актеры Борис Ливанов  и Яншин, но Маяковский отмалчивался.

    "Память  моя, пишет Катаев, почти ничего не сохранила из важнейших подробностей этого вечера кроме большой руки Маяковского, его нервно движущихся пальцев - они были всё время у меня перед глазами,- которые машинально погружались в медвежью шкуру и драли ее, скубали, вырывая пучки сухих бурых волос, в то время как глаза были устремлены через стол на Нору Полонскую - самое последнее его увлечение,- совсем молоденькую, прелестную, белокурую, с ямочками на розовых щеках, в тесной вязаной кофточке с короткими рукавчиками, что придавало ей вид скорее юной спортсменки... чем артистки Художественного театра вспомогательного состава...

    С немного испуганной улыбкой она  писала на картонках, выломанных из конфетной  коробки, ответы на записки Маяковского, которые он жестом игрока в рулетку  время от времени бросал ей через стол...

    Картонные квадратики летали через стол над  миской с вареньем туда и обратно. Наконец конфетная коробка была уничтожена. Тогда Маяковский и Нора ушли в мою комнату. Отрывая клочки бумаги, от чего попало, они продолжали стремительную переписку, похожую на молчаливую смертельную дуэль. Он требовал. Она не соглашалась.

      Она требовала - он не соглашался. Любовная вечная дуэль. 

Впервые я видел  влюбленного Маяковского. Влюбленного  явно, открыто, страстно. Во всяком случае, тогда мне казалось, что он влюблен. А может быть, он был просто болен и уже не владел своим сознанием...".

Маяковский ушел от Катаева в третьем часу ночи. Надевая пальто, он хрипло кашлял.

- А вы куда? - спросил Катаев почти с испугом. 

- Домой,- ответил  Маяковский.

- Вы совсем  больны. У вас жар! Останьтесь, умоляю. Я устрою вас на диване.

- Не помещусь.

- Отрублю вам  ноги,- попытался сострить Катаев.

- И укроете  меня энциклопедическим словарем "Просвещение", а под голову  положите чернильный прибор вашего  дяди-земца?.. Нет! Пойду лучше домой. На Гендриков.

- Кланяйтесь  Брикам,- сказал тогда Катаев:- Попросите,  чтобы Лиля Юрьевна заварила  вам малины.

Нахмурившись, Маяковский ответил, что Брики в Лондоне.

- Что же вы  один будете там делать?

- Искать котлеты.  Пошарю в кухне. Мне там всегда оставляет котлеты наша рабыня. Люблю ночью холодные котлеты.

Нахмурившись, Маяковский ответил, что Брики в Лондоне.

- Что же вы  один будете там делать?

- Искать котлеты.  Пошарю в кухне. Мне там всегда  оставляет котлеты наша рабыня. Люблю ночью холодные котлеты.

    Катаев  пишет, что в этот момент он почувствовал, как одиноко и плохо Маяковскому. Прощаясь, продолжает Катаев, он "поцеловал  меня громадными губами оратора, плохо  приспособленными для поцелуев, и  сказал, впервые обращаясь ко мне на "ты" - что показалось мне пугающе-странным, так как он никогда не был со мной на "ты":

- Не грусти. До  свиданья, старик".

По воспоминаниям  Полонской, Маяковский был в тот  вечер груб, несдержан, откровенно ревнив.

    Ночью, проводив Яншина и Полонскую до Каланчевки, Маяковский отправился в Гендриков переулок. До утра он не спал, а утром на заказанной машине в половине девятого заехал за Полонской, чтобы отвезти ее на репетицию в театр. По дороге он начал говорить о смерти, на что Полонская просила его оставить эти мысли.

    По  ее словам, поэт ответил: "...Глупости я бросил. Я понял, что не смогу  этого сделать из-за матери. А  больше до меня никому нет дела".

    До  театра заехали в комнату Маяковского  на Лубянке. Началось очередное "выяснение  отношений". Маяковский нервничал, требовал ясно и определенно ответить на все его вопросы, чтобы решить все раз и навсегда. Когда Полонская напомнила, что опаздывает на репетицию, Маяковский взорвался.

    - Опять этот театр! Я ненавижу  его, брось его к чертям! Я  не могу так больше, я не пущу тебя на репетицию и вообще не выпущу из этой комнаты!

    "Владимир  Владимирович,- вспоминает о дальнейшем  Полонская,- быстро заходил по  комнате. Почти бегал. Требовал, чтоб я с этой же минуты  осталась с ним здесь, в этой  комнате. Ждать квартиры нелепость, говорил он.

      Я должна бросить театр немедленно же. Сегодня же на репетицию мне  идти не нужно. Он сам зайдет в театр  и скажет, что я больше не приду.

    ...Я  ответила, что люблю его, буду  с ним, но не могу остаться  здесь сейчас. Я по-человечески люблю и уважаю мужа и не могу поступить с ним так.

    И театра я не брошу, и никогда не смогла бы бросить... Вот и на репетицию  я должна и обязана пойти, и  я пойду на репетицию, потом домой, скажу все... и вечером перееду  к нему совсем.

    Владимир  Владимирович был не согласен с этим. Он продолжал настаивать на том, чтобы все было немедленно или совсем ничего не надо. Еще раз я ответила, что не могу так... -

Я сказала: "Что  же вы не проводите меня даже?"

Он подошел  ко мне, поцеловал и сказал совершенно спокойно и очень ласково:

"Нет, девочка,  иди одна... Будь за меня спокойна..." Улыбнулся и добавил: 

"Я позвоню.  У тебя есть деньги на такси?"

"Нет".

Он дал мне 20 рублей.

"Так ты  позвонишь?"

"Да, да".

Я вышла, прошла несколько шагов до парадной двери.

    Раздался  выстрел. У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору. Не могла заставить себя войти.

    Мне казалось, что прошло очень много  времени, пока я решилась войти. Но, очевидно, я вошла через мгновенье: в комнате еще стояло облачко  дыма от выстрела. Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. На груди его было кровавое крошечное пятнышко.

    Я помню, что бросилась к нему и  только повторяла бесконечно:

    - Что вы сделали? Что вы сделали? 

    Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову. Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые...

    Набежал народ. Кто-то звонил, кто-то мне сказал:

    - Бегите встречать карету скорой  помощи!"

    Маяковский  выстрелил в себя в 10.15 утра. В 10.16 станция скорой помощи приняла вызов, в 10.17 машина с медиками выехала. Когда Полонская спустилась во двор, машина уже подъезжала. Но врачи могли только констатировать летальный исход.

    Следователь Сырцов, начавший расследование смерти поэта, в тот же день заявил для печати, что самоубийство Маяковского произошло по "причинам сугубо личного порядка, не имеющим ничего общего с общественной и литературной деятельностью поэта".

    В 1990 году, по возникшей у нас моде пересматривать известные смерти, журналист  Владимир Молчанов представил в телепрограмме "До и после полуночи" сюжет, поставивший под сомнение классическую версию гибели Маяковского.

    Была  показана фотография погибшего поэта, где кровь расплылась по рубашке  над сердцем, а справа на груди  то ли сгустилась тень, то ли отпечаталось какое-то пятно. Именно из-за этого пятна Молчанов предположил, что мог быть и другой выстрел, оставивший рану в области правого виска, из которой на рубашку пролилась кровь. К тому же, как указала соседка Маяковского М.С. Татарийская, у поэта было два револьвера...

    Со  статьей-опровержением версии об убийстве в "Литературной газете" выступил В. Радзишевский. В частности, он писал: "Скучно повторять, что раны в  правом виске не было. Иначе ее непременно увидели бы Н. Ф. Денисовский и  А. Ф. Губанова; скульпторы К. Л. Луцкий и С. Д. Меркуров, снимавшие посмертные маски; профессора из Института мозга, бравшие мозг поэта на исследование; медики, бальзамировавшие тело под руководством профессора Остроумова; эксперты, проводившие вскрытие; наконец, художники, рисовавшие Маяковского в гробу".

Выступление Радзишевского не помешало появлению  новых публикаций на тему убийства. Например, В. Скорятин реконструировал  события таким образом: "Теперь представим, Полонская быстро спускается по лестнице. Дверь в комнату поэта открывается. На пороге - некто. Увидев в его руках оружие, Маяковский возмущенно кричит... Выстрел. Поэт падает. Убийца подходит к столу. Оставляет на нем письмо. Кладет на пол оружие. И прячется затем в ванной или в туалете. И после того как на шум прибежали соседи, черным ходом попадает на лестницу. С Мясницкой, свернув за угол, попадает на Лубянский проезд". По мнению Скорятина, убийцей был сотрудник ГПУ Я. Агранов. Другой "исследователь", некто А. Колосков, ухитрился даже обвинить в убийстве Маяковского Веронику Полонскую.

    Поставил  точку в затянувшемся споре, на мой  взгляд, судебно-медицинский эксперт  А. В. Маслов. Он рассказал о криминалистической экспертизе рубашки, которая была на поэте в момент выстрела и которую  Л. Ю. Брик в 1950-е годы передала в Государственный  музей В. В. Маяковского.

    "Вернее,- уточняет Маслов,- были переданы  две половины рубашки: бежево-розового  цвета парижская рубашка из  хлопчатобумажной ткани "от  ворота до низа разрезана ножницами". Память не подвела Денисовского, который полвека спустя рассказывал: "Мы его положили на тахту. Уже рубашку снять с него было нельзя. Он уже застыл. Нам пришлось разрезать ее". На левой стороне передней поверхности рубашки имеется одно сквозное повреждение округлой формы размером 6х8 мм. Результаты микроскопического анализа, форма и размер повреждения, состояние его краев, дефект ткани ("минус"-ткань) позволили сделать вывод об огнестрельном характере входного отверстия, возникшего от выстрела единичным снарядам. Чтобы определить, собственной или посторонней рукой причинено огнестрельное повреждение, необходимо установить дистанцию выстрела.

    В судебной медицине и криминалистике принято различать три основные дистанции: выстрел в упор, при  котором дульный срез упирается  в тело или одежду, выстрел с  близкого расстояния и выстрел с неблизкого (дальнего) расстояния. Если 14 апреля 1930 года в комнате Маяковского выстрел был произведен с дальней дистанции - стрелял не Маяковский.

    Перед специалистами стояла непростая  задача - по следам на рубашке установить дистанцию выстрела, прозвучавшего свыше 60 лет назад. Выстрелы с разных дистанций характеризуются особыми признаками, прежде всего в окружности входного отверстия. Наличие линейных повреждений крестообразной формы свидетельствует, что выстрел был сделан в упор, так как именно крестообразные разрывы возникают от действия отражаемых от преграды газов в момент разрушения ткани снарядом...

    Выявленная  при контактно-диффузном методе картина распределения сурьмы вокруг повреждения на рубашке позволила  уточнить, что выстрел был произведен "с дистанции боковой упор в направлении спереди назад и несколько справа налево почти в горизонтальной плоскости".

    Подобная  картина характерна для причинения повреждения собственной рукой. Так и стреляют в себя. О выстреле же "с порога" и говорить не приходится.