Творчество В.В.Маяковского

Маяковский  и его творчество. 

    Владимир  Маяковский был необычной личностью. Уже с детства он многое повидал  и многое возненавидел. Он перенёс  смерть своего отца, когда ему было 13 лет. Возможно, именно поэтому он стал более эмоциональным и решительным. Большую часть своей жизни он отдал партии и революции. Именно из-за приверженности делу революции ему часто приходилось сидеть в тюрьмах. Маяковский искренне считал революционный путь единственным, приводящим к светлому будущему. Но он понимал, что революция  - это не тихая и незаметная смена одного правительства другим, а борьба порой жестокая и кровавая. В стихотворении “Ода революции” Маяковский пишет:

                        О, звериная!

                        О, детская!

                        О, копеечная!

                        О, великая!

                        Каким названием  тебя еще звали?  

                        Как обернешься еще, двуликая?

                        Стройной постройкой,

                        грудой развалин?

                        .....................................

                        Вчерашние раны лижет  и лижет,

                        и снова вижу вскрытые вены я.

                        Тебе обывательское

о, будь ты проклята трижды! -

и мое,

поэтово

- о, четырежды  славься, благословенная!

                              [1918] 

    Он  активно включается в строительство  нового общества и для него все, что  олицетворяло обновленное государство, было предметом гордости. Так в стихотворении “Стихи о советском паспорте” он пишет: 

                        К одним паспортам -

                                                улыбка у рта.

                        К другим -

                                    отношение плевое.

                        С почтением

                                    берут, например,

                                                      паспорта

                        с двуспальным 

                                    английским левою.

                        Глазами

                              доброго дядю выев,

                        не переставая

                                    кланяться,

                        берут,

                              как будто берут  чаевые,

                        паспорт

                              американца.

                        На польский -

                                    глядят,

                                          как в афишу коза.

                        На польский - 

                                    выпячивают глаза

                        в тугой 

                              полицейской слоновости -  

                        откуда, мол,

                                    и что это за

                        географические новости?

                        И не повернув

                                    головы качан

                        и чувств

                              никаких

                                    не изведав,

                                    берут,

                              не моргнув,

                                          паспорта датчан

                        и разных

                              прочих 

                                    шведов.

                        И вдруг,

                              как будто

                                          ожогом,

                                                рот

                        скривило

                              господину.

                        Это

                              господин чиновник

                                                берет

                        мою

                              краснокожую паспортину.

                        Берет -

                              как бомбу,

                                    берет -

                                          как ежа,

                        как бритву

                                    обоюдоострую,

                        берет,

                              как гремучую

                                          в 20 жал 

                        змею

двухметроворостую. 

    Этот  большой, самобытный поэт слишком был  погружен в заботы суетного дня. Речь идет о плакатах, рекламе, агитстихах, стихотворениях, написанных для газеты по сиюминутному поводу. Маяковский много, даже демонстративно этим занимается. Он пишет о вреде рукопожатий (“Глупая история”), о милиционерах, которые ловят воров (“Стоящим на посту”), о рабочих корреспондентах (“Рабкор”), о снижении цен на товары первой необходимости (“Негритоска Петрова”), о ценах в студенческих столовых (“Дядя Эмэспо”) и  т. д. и  т. п. Таких стихотворений у Маяковского много. Это не халтура, написаны все эти стихи мастерски, остроумно, привлекают неожиданными рифмами,: блеском каламбуров. Мандельштам писал о “газетных” стихах Маяковского ”Великий реформатор газеты, он оставил глубокий след в поэтическом языке, до нельзя упростив синтаксис и указав существительному почётное и первенствующее место в предложении. Сила и меткость языка сближают Маяковского с традиционным балаганным раешником” (“Буря и натиск”). И всё же в этих остросовременных “газетных” стихах, занимающих немалое место в творческом наследии поэта, Маяковскому не удаётся рассказать потомкам “о времени и о себе”, в них нет общечеловеческого смысла, они утратили живую силу.

    Взяв  на себя эту неблагодарную, чуждую поэту обязанность, Маяковский в течении нескольких лет постоянно пишет для “Комсомольской правды”, “Известий” стихи на злобу дня, выполняет роль пропагандиста и агитатора. Вычищая во имя светлого будущего “шершавым языком плаката” грязь, Маяковский высмеивает образ “чистого” поэта, воспевающего “розы и грёзы”. Полемически заостряя свою мысль, он пишет в стихотворении “Домой”:

                  Не хочу,

         чтоб меня, как цветок с полян,

                  рвали

                        после служебных  тягот.

                          Я хочу,

                        чтоб в дебатах 

                                    потел Госплан,

                  мне давая

                        задания на год.

                  Я хочу,

                        чтоб над мыслью

                                    времен комиссар

                  с приказаниями нависал…

                  Я хочу,

                        чтоб в конце  работы

                                          завком

                  запирал мои губы

                              замком.

                      В контексте стихотворения, тем более в контексте всего творчества поэта, ничего предусмотрительного в этом образе нет, он не бросает тени на Маяковского. Но с годами, с движением истории образ этот приобрёл страшный смысл. Образ поэта с замком на губах оказался не только символическим, но и пророческим, высветившим трагические судьбы советских поэтов в последующие десятилетия, в эпоху лагерного насилия, цензурных запретов, замкнутых ртов. Через десять лет после того, как было написано это стихотворение, многие оказались за колючей проволокой ГУЛАГа за стихи, за свободное слово. Таковы трагические судьбы О. Мандельштама, Б. Корнилова, Н. Клюева, П. Васильева, Я. Смелякова, Н. Заболодского, Н. Олейникова, Д. Хармса. А в более поздние времена такая судьба ожидала Н. Коржавина, И.Бродского и многих других поэтов.

    Символический образ поэта с замкнутым ртом у Маяковского трагичен и многозначен. Власть, превращая литературу в идеологическое оружие, в средство воздействия на массовое сознание, одурманивая его, не только пускала в ход запреты и страх, но и эксплуатировала веру, убеждения, готовность беззаветно служить революции, которые выразил Маяковский в своём стихотворении. Он имел в виду высший долг совести, года “голосует сердце” и поэт пишет “по мандату долга”. Но эпоха повернулась так, что стихотворение стало звучать как гимн несвободе, оправдание отказа от «творческой воли, тайной свободы» (А. Блок), его можно истолковать как недобровольное требование цензуры, идеологического контроля.

    Блок  в последнем своем стихотворении  говорит, что только пушкинская идея “тайной свободы” может спасти поэзию, оказавшуюся в поле революции  в новой и тяжелой ситуации:

                                    Пушкин! Тайную свободу

                        Пели мы вослед тебе!

                        Дай нам руку в  непогоду,

                        Помоги в немой  борьбе!

          Маяковский, утверждая  новую роль нового поэта в новом  обществе, считает необходимым для  пользы дела революции отказаться от этой свободы. Но Маяковский, истинный, большой поэт, не мог существовать без творческой свободы, он не смог бы и не когда не стал бы выполнять заданий идеологического Госплана. Он издевался над такого рода руководством литературы:

                                          Лицом к деревне

                              заданье дано, -

                  за гусли,

                        поэты - други!

                  Поймите ж -

                              лицо у мня 

                                          одно -

                  оно лицо, а не флюгер.

    От  поэта - приспособленца, поэта флюгера  ничего, кроме халтуры, нельзя ждать. Маяковский с уничтожающей иронией писал, что “управление” литературой приведет, в конечном счете, к ликвидации, упразднению поэзии:

                                                                  

                  В садах коммуны  вспомнят о барде, -

                  Какие

                        птицы

                              зальются им?

                  Что,

                        будет

                            с веток

                               товарищ Вардин

                  рассвистывать

                                               свои резолюции?