Современная западная философия

Итак, «закрытая» и «открытая» рациональность существенно различаются своим отношением к критике. «Закрытая» рациональность допускает критику только как применение своих собственных принципов (в частном случае – предпосылок некоторой фундаментальной теории, образующей каркас данной системы рациональности) к иному, внешнему для себя, объекту; самокритика в рамках «закрытой» рациональности либо вовсе невозможна, либо тривиальна – как обнаружение погрешностей или ошибок, например, логических. В терминах К.Поппера «закрытая» рациональность допускает только «трансцендентную критику». «Открытая» рациональность обнаруживает себя в «ситуациях критики» тем, что способна видеть в системе предпосылок и принципов критикуемого объекта «иную рациональность», но не «иррационализм», и работать в этой системе аналитически (К. Поппер называет это «имманентной критикой»), а также – и это главное – воспринимать критику в адрес своих собственных принципов и предпосылок не как нечто враждебно-иррациональное. «Открытая» рациональность способна на самокритику, которая может вести к отказу от некоторых собственных принципов или их модификации, принятию новых принципов и т.д. Она способна как бы взглянуть на себя со стороны, дать самой себе непредвзятую оценку, скорректировать свою позицию, если этого требует ситуация. Быть может, из-за этого более широкого и, если угодно, более умного отношения к критике «открытая» рациональность выглядит «более высоким» типом рациональности.

Однако такое расположение «типов рациональности» по шкале оценок («менее высокий», «более высокий» и т.п.) представляется малопродуктивным. Прежде всего сомнительна идея «прогресса» рациональности как некоего субстрата – от низших к высшим типам. Если же «менее высокие» и «более высокие» типы рациональности сосуществуют друг с другом, возникает естественный вопрос об их связях. А это, в свою очередь, влечет сакраментальное вопрошание о рациональности связей между типами рациональности и т.д. Как раз над этим-то методологическим рассуждением и нависает лезвие «бритвы Оккама»!

Я исхожу из иной методологической гипотезы: «закрытая» и «открытая» рациональности образуют базисную смысловую сопряженность, имеющую фундаментальное значение для гносеологических исследований этой темы. «Ситуация критики» выявляет эту сопряженность и проблематизирует ее.

Например, любая «закрытая» система критериев рациональности обречена на «дегенерирование», если она, сталкиваясь с противодействием иной системы, лишь отгораживается от нее, критикуя как «иррациональную». Здесь уместна аналогия с судьбой научно-исследовательской программы, которая занята исключительно своим самооправданием перед лицом аномалий и не обеспечивает прирост нового эмпирического знания. Она, как заметил И. Лакатос, вырождается и уступает место более продуктивной (имеющей «позитивную эвристику») научно-исследовательской программе.

Изобретательность ученых – если говорить только о научной рациональности, – направленная на формирование новых научно-исследовательских программ (или, по аналогии, новых систем критериев рациональности), можно назвать «открытой» рациональностью. Но «открытость» относительна, по крайней мере, в двух аспектах. Во-первых, изменение систем критериев рациональности всегда ограничено. Даже когда изменение затрагивает «твердое ядро» научно-исследовательской программы (например, принцип неизменности химических элементов вытесняется фактом трансмутации на внутриатомном и ядерном уровне, принцип континуализма в описаниях и объяснениях энергетических взаимодействий – квантовым дискретизмом и т.п.), даже когда заменяется система логических правил оперирования с высказываниями (например, когда принципы т.н. «квантовой логики» заменяют в рассуждениях, сформулированных в объектном языке, логические правила коммутативности конъюнкции и дизъюнкции) – всегда эти изменения имеют лишь частичный характер и происходят на фоне относительной стабильности большинства принципов и критериев рациональности. Можно сравнить «открытую» рациональность с домом, где распахнуты двери и окна, но не с грудой обломков на месте бывшего дома.

Во-вторых, всякое изменение системы критериев и принципов рациональности, всякий выход за рамки «закрытой» рациональности непременно устремлены к новой устойчивости, новой «замкнутости» и систематичности. Без этой устремленности поиск новой рациональности превратился бы в бессмысленный дрейф, изменение ради изменения. Такая «открытость» не только не имела бы никаких ценностных преимуществ перед «закрытой» рациональностью, но очевидным образом обращалась в пошлую эклектику.

Как бы не был смел поиск, как бы решительно он не отталкивался от прежних рамок, он все же постоянно имеет их в виду, использует из преодолеваемой системы все, что сохраняет жизненную значимость. Этот поиск никак нельзя уподобить беспомощным блужданиям в потемкам, как если бы внезапно погасли источники «естественного света» разума. Напротив, они светят тем ярче, чем решительнее и резче вопросы, предъявляемые самым признанным и якобы незыблемым основоположениям.

Отношения между «закрытой» и «открытой» рациональностями можно изобразить в форме парадокса. Подчинив свою деятельность (интеллектуальную или практическую) некоторой «закрытой» системе критериев, субъект лишается способности критической рефлексии. Он заточает свой ум в ловушке догмы, а «ситуация критики» воспринимается им как неприятность, от которой следует поскорее избавиться. Побуждение к ревизии своей рациональности, улучшению или замене ее иной рациональностью – это безумие, позыв «иррационального». Творчество, риск, экстатическое напряжение духа осознаются как прекрасное сумасшествие, дионисийство, игра грозных и загадочных сил. Но изумление духа как раз и состоит в том, что это «безумие» – яркое выражение рациональности, присущей человеку.

«Парадокс рациональности», подробно рассмотренный мною в другой статье, – это лишь facon de parler; форму логического противоречия этот «парадокс» обретает только в том случае, когда соотношение «закрытой» и «открытой» рациональности трактуется строго дилемматически: либо одно, либо другое, но не то и другое вместе и в зависимости друг от друга. В упомянутой статье я намеренно акцентировал эту дилемматичность, поскольку это давало возможность заострить рассуждения об аналогичных дилеммах в сфере этического (добавлю – и во всех прочих сферах, где происходит приравнивание моделируемого объекта и его модели; например, нормативной модели языка и живой языковой действительности). Здесь мне важнее подчеркнуть не «парадоксальность», а дополнительность «открытой» и «закрытой» рациональностей.

Сформулированный Н.Бором в связи с интерпретацией квантовой механики принцип дополнительности имеет универсальную методологическую значимость. В наиболее общей форме этот принцип требует, чтобы для воспроизведения целостности исследуемого объекта применялись «дополнительные» классы понятий, которые, будучи взяты раздельно, могут взаимно исключать друг друга. «Парадоксальность» рациональности – это и есть следствие того, что описания «закрытой» и «открытой» рациональностей отделяются одно от другого; отсюда же представления о них как о различных типах рациональности. Когда же задача состоит в «воспроизведении целостности», каковой, разумеется, является рациональность, то дополнительными классами понятий выступают такие характеристики, которыми определены два основных способа моделирования рациональности – нормативно-критериальный («закрытая рациональность») и критико-рефлексивный («открытая рациональность»). Эти классы понятий суть модели одного и того же объекта. Взятые в раздельности, они дают противоположные определения рациональности; тогда совмещение противоположностей дает в итоге «парадокс рациональности». Взятые совместно, они удовлетворяют принципу дополнительности.

Поэтому принцип дополнительности может быть назван универсальным принципом теории рациональности.

Здесь необходимо уточнение. Сказанное об «открытой» и «закрытой» рациональностях допускает тривиальную трактовку как различение «состояний» или «фаз» рациональности: статической и динамической, результата и процесса. Чтобы уйти от этой тривиальности, следует подчеркнуть не различение этих «фаз», а их смысловое единство. Статическая и динамическая модели описывают один и тот же объект дополнительным образом – в этом суть предлагаемого подхода.

Вернемся к характеристикам рациональной критики, опираясь на принцип дополнительности в указанном смысле.

Важнейшей, хотя и не вполне очевидной, предпосылкой рациональной критики является рациональная реконструкция критикуемого объекта. Только то, что «препарировано» и представлено в свете рациональности, может быть подвергнуто рациональной критике.

Хотя эта констатация является лишь элементарным следствием рационалистической позиции, распространен предрассудок, по которому критика рациональна именно тогда, когда ее объект полагается нерациональным; критика как бы призвана восстановить или установить рациональность там, где ее нет или где она искажена, нарушена, неполна. Например, если банк выдает льготный кредит заемщику с сомнительной репутацией без достаточных гарантий возврата кредита в установленный срок, любой эксперт назовет такое действие нерациональным или попросту глупым, если только не предположит злой умысел или коррупцию. Но этот пример не опровергает, а, напротив, подтверждает тезис о рациональной реконструкции объекта критики. Эксперт потому и назовет действия незадачливого банкира нерациональными или дурацкими, что подвергает их рациональной реконструкции, выявляет основания, логику, цели этих действий, сравнивает их со своими представлениями о рациональности подобных действий.

Рациональная реконструкция – универсальный принцип рациональной критики. Подобно Мидасу, своим прикосновением обращавшим все предметы в золото, рациональная критика превращает любые свои объекты в рациональные конструкты. Любой фрагмент реальности в призме рациональной критики предстает «рационализированным». Реальность преобразуется наложением на нее «культурной матрицы», в которой преобладают рациональные элементы.

В этом смысле рациональность критики всегда имеет дело только с рациональностью. Любая иррациональность, любая декларация отречения от Разума, любая бессмыслица, поток сознания, бред, мистическое откровение, молитва или заклинание, совокупность впечатлений, переживание, потрясение красотой или ужасом – все это может подвергаться рациональной критике только при условии, выполнение которого обязательно, sine qua non: «Это» должно стать «рационализированным объектом». «Иррациональное» поэтому имеет два смысла: либо это то, что не является на суд Разума, не признает его, не допускает никакой рациональной критики, либо то, что, с точки зрения Разума, не удовлетворяет неким его критериям (впрочем, критик, берущий на себя смелость выступать на этом суде от имени Разума, конечно, слишком смел; ведь и обвиняемый имеет право на собственную защиту, и еще неизвестно, кто из них «действительно рационален»!). Эти смыслы часто смешивают, что и приводит к многочисленным философским недоразумениям. Рациональная критика в первом случае совершенно невозможна и бессмысленна, ибо у критика просто нет объекта. Во втором случае критика и возможна, и осмыслена, но при двух необходимых условиях. Одно уже было названо – это рациональная реконструкция критикуемого объекта. Второе – это готовность критики предъявить основания этой реконструкции. Основания могут трактоваться по-разному, в зависимости от того, «закрыта» или «открыта» рациональность критика. Апологет «закрытой» рациональности трактует их как критерии рациональности, незыблемые «законы Разума». Сторонник «открытой рациональности должен признать относительность оснований, возможность их пересмотра. Но в любом случае предъявление этих оснований означает принципиальную обратимость рациональной реконструкции. Назовем это условием рациональной декомпозиции. Выполнение этого условия означает, что рациональная критика обязана считаться с артефактичностью своего объекта. Сочетание рациональной реконструкции с рациональной декомпозицией, как того требует принцип дополнительности, можно считать универсальным принципом рациональной критики.

Применение этого принципа означает, что рациональная критика не позволяет замкнуться в рамках односторонних «определений» рациональности как «открытой» или «закрытой».

Выявление оснований рациональной критики предполагает рациональную рефлексию. Рациональность рефлексии также должна рассматриваться сквозь призму принципа дополнительности. С одной стороны, обращение к собственным основаниям должно соответствовать самим же этим основаниям; в этом смысле критика как бы смотрится в зеркало, где, разумеется, видит только собственное отражение. С другой стороны, обращение к основаниям предполагает критическую установку по отношению к ним, а эта установка уже не может опираться на данные основания (чтобы не впасть в уже известный капкан «порочного круга»). Поэтому рациональная рефлексия – это динамическое равновесие между «рациональным шовинизмом» (по выражению П.Фейерабенда) и «рациональным панкритицизмом» (по терминологии У.Бартли).

Рациональный шовинизм необходим для критики, которая иначе погрязла бы в бесконечном самоанализе и не смогла бы сделать даже первый шаг в развитии критической аргументации. Но в то же время «шовинистическая рефлексия» не имела бы смысла, не будучи связана с возможным признанием иной рациональности, иных оснований критической аргументации. Дополнительность «закрытой» и «открытой» рациональности выявляется и в этом сочетании важнейших характеристик «ситуации рациональной критики».

Образцом и примером рациональной системы с рефлексией является наука. Научные системы (теории, исследовательские программы и пр.) постоянно находятся в ситуациях рациональной критики. Жизнь этих систем – непрерывное преодоление сопротивления как со стороны исследуемых объектов, так и со стороны конкурирующих систем. Условия интеллектуального соперничества диктуют необходимость одновременного действия «рационального шовинизма» и «рационального панкритицизма». Расщепление этих характеристик вело бы к непродуктивности научных споров либо к полной невозможности таковых.

Заметим, что гипертрофия «рационального шовинизма» порождала бы некий аналог проблемы «несоизмеримости» научных теорий («парадигм»), так долго будоражившей философов и методологов науки (главным образом, благодаря провоцирующим усилиям Т.Куна и П.Фейерабенда). В данном случае речь могла бы идти о «несоизмеримости» различных систем критериев рациональности. Если «закрытость» таких систем абсолютизируется, диалог между «закрытыми» рациональностями вообще невозможен. Для взаимной критики нужна некая общая основа, существование которой отвергается «закрытостью». Это и порождает проблему. Однако признание смыслового единства «закрытой» и «открытой» рациональностей снимает эту трудность как псевдопроблему.