История западной философии

природы. В чем  же еще состоит гениальность отца европейской философии? Ему

впервые пришла мысль о единстве мироздания. Эта идея, однажды родившись,

никогда уже  не умирала: она сообщалась его ученикам и ученикам его

учеников... Фалес, как и его преемники, стоял  на точке зрения гилозоизма —

воззрения, по которому жизнь — имманентное свойство материи, сущее — само по

себе движущееся, а вместе с тем и одушевленное. Фалес полагал, что душа

разлита во всем сущем. По сообщению Аристотеля, Фалес рассматривал душу как

нечто спонтанно-активное. Согласно Плутарху, Фалес называл бога

универсальным интеллектом: бог есть разум мира.

Преемник Фалеса Анаксимандр (ок. 610—540 до н.э.) первым возвысился до

оригинальной  идеи бесконечности миров. За первооснову сущего он принял

апейрон — неопределенную и беспредельную субстанцию: ее части изменяются,

целое же остается неизменным. Это бесконечное начало характеризуется как

божественное, созидательно-движущее начало: оно недоступно чувственному

восприятию, но постижимо разумом. Поскольку это  начало бесконечно, оно

неистощимо в  своих возможностях образования  конкретных реальностей. Это вечно

живой источник новообразований: в нем все находится в неопределенном

состоянии, как реальная возможность. Все существующее как бы рассыпано в

виде крохотных долек. Так малые крупицы золота образуют целые слитой, а

частички земли  — ее конкретные массивы.

Третий представитель  Милетской школы — Анаксимен (ок. 585—525 до н.э.). Он

полагал, что  первоначалом всего является воздух, мысля его как бесконечное и

видя в нем  легкость изменяемости и превращаемое вещей. Согласно Анаксимену,

все вещи возникли из воздуха и представляют собой его модификации,

образующиеся  путем его сгущения и разряжения. Чтобы адекватно оценить эти,

как кажется  сейчас, «наивные» идеи милетцев, напомним, что великий И. Кант в

совсем иной период истории науки (после И. Ньютона!) утверждал, что планеты и

все космические  тела берут свое начало из бесконечной  газообразной массы.

Итак, милетцы осуществили прорыв своими воззрениями, в которых однозначно

был поставлен  вопрос: «Из чего все?» Ответы у  них разные, но именно они

положили начало собственно философскому подходу к вопросу происхождения

сущего: к идее субстанции, т.е. к первооснове, к сущности всех вещей и

явлений мироздания.

Пифагор и его школа

Пифагор (VI в. до н.э.), теорему которого о соотношении  длин катетов и длины

гипотенузы прямоугольного треугольника мы учим в школе, был  тоже озабочен

проблемой: «Из  чего все?», но решал ее иначе, чем  милетцы. «Все есть число» —

вот его исходная позиция. Он, первый назвавший философию этим именем,

трудился не в одиночку, а в организованной им школе, куда, кстати, входили и

женщины. Именно в числах пифагорейцы усматривали  свойства и отношения,

присущие различным гармоническим сочетаниям сущего. Пифагорейцы видели в

числе и математических отношениях объяснения скрытого смысла явлений, законов

природы. Они  изучали зависимость характера звучания музыкальных инструментов

от длины струн; искали простые числовые отношения  в геометрии и астрономии.

Пифагор успешно  разрабатывал различного рода математические доказательства,

что способствовало развитию принципов точного рационального  типа мышления.

Культура такого типа мышления развивается до сей поры. Пифагорейцы одними из

первых тонко  осмыслили значимость числа не только в конкретно-научном, но и

в философском  мышлении. Важно подчеркнуть, что  пифагорейцы хоть и

абсолютизировали  числа, достигли немалых успехов в своих поисках гармонии,

удивительно красивой количественной согласованности, которая пронизывает все

сущее, прежде всего явления Космоса. Гармония Вселенной обусловлена мерой и

числом, математической пропорциональностью.

Пифагор учил, что  душа бессмертна. Ему принадлежит  идея перевоплощения душ.

Он считал, что  все происходящее в мире снова  и снова повторяется через

определенные  периоды времени, а души умерших через какое-то время вселяются в

других, животворяя их телесность.

Гераклит  Эфесский

Великим диалектиком  античного мира является Гераклит из Эфеса (ок. 530—470 до

н.э.). Он принадлежал  к царскому роду. Гордый, сумрачный, нелюдимый, он

отказался от предложенного  ему высшего сана в государстве  в пользу своего

брата (афинского  царя Кодра), но ходил в пурпуре со знаками царской власти.

Все существующее, по Гераклиту, постоянно переходит  из одного состояния в

другое. Ему принадлежат  знаменитые слова: «Все течет!» (можно ли переоценить

эту гениальную максиму?!), «В одну и ту же реку нельзя войти дважды», «В мире

нет ничего неподвижного: холодное теплеет, теплое холодеет, влажное

высыхает, сухое увлажняется». Возникновение и исчезновение, жизнь и смерть,

рождение и  гибель — бытие и небытиё — связаны между собой, обусловливая и

переходя друг в друга.

Получается, что  ничего нет, все лишь становится. Нельзя даже вообразить себе,

чтобы в сущем что-то, вдруг оцепенев, застыло бы напрочь в абсолютной

немоте. В ощущении остается лишь одна текучая волна, за которую трудно

ухватиться щупальцами разума: она все время ускользает. Это ведет к крайнему

скептицизму Кратила: ни о чем ничего нельзя утверждать, ибо, все течет;

скажешь о человеке что-то хорошее, а он уже утек в  грязь дурного.

Согласно воззрениям Гераклита, переход явления из одного состояния в другое

совершается через  борьбу противоположностей, которую  он называл вечным

всеобщим Логосом, т.е. единым, общим для всего существования  законом: не мне,

но Логосу внимая, мудро признать, что все — едино. По Гераклиту, огонь и

Логос «эквивалентны»: «огонь разумен и является причиной управления всем», а

то, что «всем  управляет через все», он считает  разумом. Гераклит учит, что

мир, единый из всего, не создан никем из богов и никем  из людей, а был, есть

и будет вечно  живым огнем, закономерно воспламеняющимся и закономерно

угасающим. Огонь  — образ вечного движения. Огонь  как видимая форма процесса

горения является наиболее подходящим определением для  стихии, понимаемой как

субстанция, для  которой характерно, что она есть вечный процесс, «пылающая»

динамика сущего. Но это совсем не значит, что Гераклит на место воды и

воздуха поставил огонь. Дело гораздо тоньше. Правда, у Гераклита Космос —это

вечно полыхающий огонь, но это живой огонь. Он тождествен божеству.

Гилозоистический пантеизм обретает у него наиболее совершенное выражение.

Огонь как душа Космоса предполагает разумность и  божественность. А ведь

разум обладает властной силой управления всем сущим: он все направляет и

всему дает форму. Разум, т.е. Логос, правит всем через  все. При этом

объективная ценность человеческого разума определяется степенью его

адекватности  Логосу, т.е. общему миропорядку. Гераклита  считают ярким

представителем  религиозного движения своего века. Он разделял идею бессмертия

души, считая смерть рождением души для новой жизни.

Элейская  школа:

Ксенофан, Парменид, Зенон

Гераклит подчеркнул одну сторону противоречия бытия  — изменение вещей,

текучесть сущего. Подвергая критике гераклитовское учение, Ксенофан, а

особенно Парменид и Зенон обратили внимание на другую сторону — на

устойчивость, сохранение вещей. Принято считать, что греки  вообще не были

склонны к умеренности ни в своих теориях, ни в своей жизни. Если Гераклит

утверждал, что  все изменяется, то Парменид — прямо противоположное: ничто не

изменяется. Замечательно по силе обобщения утверждение Парменида: «Ничто не

может стать  чем-нибудь и нечто не может превратиться в ничто».

Рассмотрим воззрения  Ксенофана именно в этом контексте потому, что Парменид

— центральная  фигура этой школы — ученик Ксенофана. Его учение и по времени,

и по существу предшествует учению Гераклита, а учение последнего предшествует

учению Парменида.

Ксенофан из Колофона (ок. 565—473 до н.э.) — столь же философ, сколь и поэт—

изложил свое учение стихами. Всю жизнь (а прожил он почти  сто лет) был очень

бедным, скитался по различным городам Греции в качестве рапсода, чем и

добывал пропитание. Он и не стремился к богатству, находя в самом себе

неистощимые сокровища: его дух был постоянно и фанатично погружен в

созерцание великих  идей и в поиски их наилучшего поэтического выражения,

окрыленный рвением к знанию и мудрости. Он был безжалостен к праздным,

требовал от людей трезвой деятельности согласно разуму и на пользу себе и

людям. Ксенофан не был равнодушен к поэтическим красотам гомеровских

творений, но его  возмущала их религиозная неправда (в этом с ним единодушен

Платон). Ксенофан писал: «Всем Ресиод и Гомер бессмертных богов наделили, что

у людей укор вызывает и порицание; кражей, блудом, взаимным обманом их

наделили». Он выступал против антропоморфических элементов  в религии: он

высмеивал богов  в человеческом виде и жестоко  бичевал поэтов, которые

приписывают небожителям  желания и грехи человека. Он считал, что бог ни

телом, ни духом  не походит на смертных. Высказывая свою мысль в одной из

сатир, он ссылался на эфиопов, изображающих своих богов плосконосыми, и на

фракиян, которые дают богам своим голубые глаза и грубые очертания.

Ксенофан высказал ряд оригинальных для своего времени мыслей, например о

происхождении Земли, полагая, что она появилась из моря. В качестве

аргументов он ссылался на то, что в отдалении  от моря (в горах) находят

раковины, а на камнях — отпечатки рыб и растений. (Это уже не мифология, а

строгая логика научного порядка.)

Философские воззрения  Ксенофана особо значимы для нас потому, что он стоял

во главе монотеистов  и во главе скептиков. Именно из его  уст вырвался крик

отчаяния: ничего нельзя знать достоверно! Секст Эмпирик  приводит такие слова

Ксенофана: «Ясно никто не постиг ничего и никто не постигнет!»