Философия Ницше: философия завтрашнего дня

Вот она, сущность их морали – ненависть и месть, восклицает Ницше. И потому, утверждает он, с наибольшим правом над христианским Раем с его “блаженством” должно повесить надпись: “и меня сотворила вечная ненависть”. 

Она, эта ненависть  или жестокость, порой просто очень  глубоко скрыта в людях. Но если пронаблюдать, как изменится поведение людей за пределами их среды, то мы точно обнаруживаем все так глубоко скрытое. Посмотрите, говорит Ницше, как все эти люди, что придерживаются надиктованных нравов, привычек поведения, благодарности, выказывают дикую изобретательность по части такта, чуткости, сдержанности, – они же становятся дикарями на чужбине, буквально “смакуют свободу от всякого социального принуждения”. Они неизбежно возвращаются к невинной совести хищного зверя, к своей естественной природе. 

Вывод: эта мораль лжива: она говорит о свободе  и ее же неизбежно ограничивает, в ней все равно присутствует корысть, она порождает тщеславие  низших людей, она основана на страхе и лжи, удручающих аскетических идеалах, она суть тысячелетних заблуждений всей философии, etc, etc, etc…И для всей этой системы Ницше дает заключительный диагноз – бесконечная фабрика идеалов… 

Новая цель –  необходима переоценка всех ценностей  во спасение мира! 

Безусловно, рецепты  возрождения жизни Ницше дает на протяжении всей своей жизни (и концепция сверхчеловека, и в переходе “По ту сторону добра и зла”, и в “Антихристе”), но окончательно его идея воплощается в его последней работе “ВОЛЯ К ВЛАСТИ. ОПЫТ ПЕРЕОЦЕНКИ ВСЕХ ЦЕННОСТЕЙ.”, так и не законченной Ницше. В сущности, в ней он обобщил все свои доводы против существующей морали, но идеального рецепта возрождения так и не дает… В любом случае, в дополнении к ним имеет смысл рассмотреть те идеи переоценки, которые Ницше предлагает в этой работе. 

Исторически сложилось следующее: 

1) Мораль как  высшая ценность (госпожа над  всеми фазами философии, даже  скептической). Результат: этот мир  никуда не годен. Он не есть  “истинный мир”. 

2) Что определяет  в этом случае высшую ценность? Что собственно представляет  мораль? – Инстинкт декаданса; здесь истомленные и обойденные мстят этим способом за себя. Исторический довод: философы постоянно были декадентами… на службе нигилистических религий. 

3) Инстинкт декаданса,  выступающий как воля к власти. Доказательство: абсолютная неморальность средств на протяжении всей истории морали. 

Общий вывод  – прежние высшие ценности суть частный случай воли к власти, сама мораль есть частный случай неморальности. 

Выход отсюда один:

На место “моральных ценностей” – исключительно натуралистические ценности. Натурализация морали.

Вместо “социологии” – учение о формах и образах  господства.

Вместо “общества” – культурный комплекс – как  предмет моего главного интереса (как бы некоторое целое, соотносительное  в своих частях).

Вместо “теории познания” – перспективное учение об аффектах (для чего необходима иерархия аффектов: преобразованные аффекты, их высший порядок, их “духовность”).

Вместо “метафизики” и религии – учение о вечном возвращении (в качестве средства воспитания и отбора). 

Дополнительно, можно выделить еще целый ряд  идей, расширяющих или дополняющих  данную схему.  

1). “Необходимо  шаг за шагом суживать и  ограничивать царство моральности:  нужно извлечь на свет Божий  подлинные имена действующих  в этом случае инстинктов и  окружить их заслуженным почетом, после того как их столь долгое время прятали под лицемерной маской добродетели; ради стыда перед нашей “честностью”, все настойчивее в нас говорящей, нужно отучиться от стыда, заставляющего нас отрекаться от наших естественных инстинктов и замалчивать их. Мерою силы должна служить большая или меньшая способность обходиться без добродетели”. 

2). “Движение  вперед к “естественности”: во  всех политических вопросах, также  и во взаимоотношении партий, – даже меркантильных, рабочих  или работодательских партий - дело идет о вопросах мощи: “что я могу” - и лишь затем как вторичное: “что я должен”. 

3). И наконец,  “…нужно стремиться иметь больше, чем имеешь, если хочешь стать  чем-то большим. Так говорит  учение, которое сама жизнь проповедует всему, что живет: мораль развитая. Иметь и желать иметь больше, рост, одним словом, – в этом сама жизнь…”. 

В итоге, все-таки необходимо сказать и подчеркнуть, что, хотя Ницше так и не дошел  свой путь переоценки до конца, он безусловно заложил необходимый фундамент новых ценностей, и не его вина, что люди не смогли его понять, а его идеи решили эксплуатировать фашисты в целях пропаганды своей идеологии. 
 
 

Часть третья

Ницше в России: Вчера, Сегодня, Завтра… 

Наконец, я подошел  к той части, которая и послужила для меня основным стимулом моего выбора именно этой темы реферата. Но прежде, чем я выскажу свою личную точку зрения на будущее концепции Ницше, необходимо проследить за эволюцией восприятия Ницше в России вообще. 

Итак, творчество германского философа получило в России специфическую трактовку. Ницше, как он был прочитан российской интеллигенцией, оказался настолько близким традиционной отечественной мысли, что за ним закрепилось имя “самого русского” из западных философов.  

Литературно-философская личность Ницше во всем сочетании биографических реалий и литературной легенды, казалось, совпадает с излюбленным русским литературным архетипом морального бунтаря: и по стилю, и по направленности мыслей, и самое главное, по особенностям менталитета, обусловившего этот бунт. Действительно, ницшевскую критику общепринятых ценностей не раз сравнивали с русской традицией нравственного бунта. Иной раз казалось, что его идеи – это просто замаскированные переложения аналогичных русских идей. Поэтому необходимо сравнить их во избежание всяческих противоречий. 

Русский литературный архетип бунтаря, выступающего против общепринятой морали, вырос в культурной среде, пораженной социальным и политическим недугом. Декабристское восстание 1825 года, закончившись полным провалом, оставило после себя легенду о благородных, свободных духом героях, которые добились политических реформ и социальной справедливости. Затем, в последнее десятилетие царствования царя Николая I, эта легенда была подкреплена теоретическим обоснованием необходимости социальных и политических изменений. В 1840-е годы в основных университетских центрах, – в первую очередь в Москве и Санкт-Петербурге, – создаются философские кружки: умы будоражило пьянящее сочетание французских социалистических теорий с немецкой (преимущественно) идеалистической философией.  

Революции, потрясшие  Европу в 1848 году, привели к разгону  большинства маленьких интеллектуальных кружков, как подрывающих устои  государства; члены этих кружков  понесли различные наказания. Невозможность реального претворения идей в жизнь общества породила поколение тургеневских “лишних людей”, которые продумывали путь к социальным реформам, но не годились для их осуществления на практике. Однако реформаторский дух не умер окончательно и, возродившись, принял куда более радикальный и бескомпромиссный характер. Половинчатые результаты реформы 1861 года, освободившей крестьян от крепостной зависимости, подготовили почву для революционной ситуации. В конце 1850-х годов в студенческих группах сформировалось новое поколение более радикальных мыслителей. Теперь интеллектуальная полемика приобрела большую энергию и более четкую направленность.  

Между бунтующей  личностью Ницше и русским  образом нигилиста, бесспорно, существует немало сходства. Их можно причислить к “высшим натурам”, им свойственно сильно развитое чувство нравственной и интеллектуальной честности, презрение к окружающей жизни и страстное желание найти достойную жизненную цель. Они отрицают общепринятые системы ценностей, разоблачая их фальшь. Метафизической предпосылкой для морального нигилизма является мысль Ивана Карамазова о том, что, если нет Бога, то “все дозволено”, и аналогичное высказывание есть у Ницше (после смерти Бога): “Ничто не истинно – все позволено”. И в исследовании морального сознания Ницше и в русской традиции нравственный скепсис питается глубоким отвращением к “человеческому, слишком человеческому”, то есть к доверчивости и предсказуемости человеческой природы. И Ницше, и русские “бунтари” исследуют фатальный раскол между “сердцем” (страсть, потребность, инстинкт, интуиция) и “рассудком” (самообладание, ясное видение, рационализм). Однако героями русской литературы владело презрение к “сердцу”: оно казалось им слабым и уязвимым. В результате не оставалось ничего другого, как полагаться на гордыню разума. (Так, Печорин в лермонтовском “Герое нашего времени” показывает себе и окружающим презренную предсказуемость человеческой натуры, расчетливо завоевывая, а затем отвергая любовь княжны Мэри. Базаров в “Отцах и детях” низводит чувство до биологически вычисляемой величины). В то же время у Ницше прямой основой сверхчеловека несомненно является опора на внутренние инстинкты.  

После разрушения существующей системы ценностей  и Ницше, и русские бунтари  творят собственные идеалы “нового  человека”, идеализируя те стороны человеческой натуры, которым более всего доверяют сами – это интеллект и воля. Эти идеи отражают пламенное желание полного преображения человека и общества в нечто более благородное, прекрасное и несокрушимое.  

Например, Кириллов в “Бесах” Достоевского грезит о христоподобном мученике, человекобоге, который исцелится от всех современных ценностей, преодолев страх смерти и божьей кары. Нравственная ориентация Кириллова весьма схожа с ориентацией Ницше. Оба видят в нынешнем человеке “мост” к более совершенному существу. Вспомним образ человека у Заратустры: “мост между обезьяной и сверхчеловеком”. Кириллов, инженер по профессии, приехал в провинцию именно с этой целью – построить мост. “Мост”, разумеется, духовный: проложить путь ко всеобщему счастью – вот задача, которой намерен посвятить себя Кириллов. В конечном счете и Кириллов, и Ницше пытаются заменить традиционную подавляющую мораль более продуктивной. Оба отвергают непреложные, данные свыше законы и критерии. Человекобог, подобно сверхчеловеку, переоценивает нравственные ценности, творит суд не над своими поступками, а над самим собой.  

Теперь обратимся  к историческому восприятию и  влиянию Ницше. Традиционно выделяют 4 этапа восприятия идей Ницше в  России. Рассмотрим кратко каждый из них и затем перейдем к современному положению.  

Первый этап (ознакомительный) относится к девяностым годам XIX века. Для этого времени  характерны острые дискуссии о нравственной природе ницшеанства, полемическое обсуждение моральных, эстетических, психологических проблем. Знакомство отечественного читателя с концепцией Ницше состоялось, главным образом, посредством пересказа содержания его книг в критическом изложении на страницах толстых журналов и газет. Особую известность в эти годы получили оценки философии Ницше, высказанные в работах В.Преображенского, Н.Михайловского, Вл.Соловьева, Н.Федорова, Л.Лопатина, Н.Грота, В.Чуйко, А.Волынского, Д.Цертелева. К данному периоду относятся первые публикации на русском языке переводных исследований по философии Ницше – монографий Лу Андреас-Саломе (1896). Ф.Риля (1897), Л.Штейна (1888), Г.Зиммеля (1899). А.Лихтенберже (й899). Появились первые опыты осмысления и использования идей Ницше в художественных сочинениях (роман П.Боборыкина “Перевал”, 1893).  

Первоначальное (примерно с 1892 по 1900 годы) отношение  российских интеллектуалов к творчеству Ницше можно охарактеризовать как  резкое отрицание позитивной роли его  учения, в котором традиционно  усматривали симптом и отражение  кризисных тенденций, присущих европейской культуре. Особенно сильно бросается в глаза тот факт, что практически все авторы, независимо от конкретного отношения к его идеям – враждебного или, напротив, сочувственного, – говорили о негативных аспектах ницшеанства. Так в последние годы уходящего века был создан устойчивый образ Ницше – декадента, имморалиста, ниспровергателя идеалов, сторонника рабства и крепостного права, безбожника и проповедника зла. А термин “ницшеанец”, крайне популярный в России с конца прошлого века, нередко прилагался к различным оригинальным идеям и теориям, часто напрямую не связанным со взглядами германского мыслителя. Отличительно, что такое определение носило преимущественно негативный характер.  

В немалой степени  способствовал формированию крайне неприглядного образа Ницше моральный авторитет Толстого. Великий писатель был убежден, что увлечение идеями Ницше свидетельствует о нравственном упадке русского общества. Его тревожило, что человек, которого сам он считал душевнобольным, может совратить души молодых. 

Начиная с 1890-х  годов выдающийся философ Владимир Соловьев вел полемику с Ницше  и в прессе, и в своих философских  сочинениях. На создание главного его  труда, посвященного вопросам морали, “Оправдание добра” (1897), его побудило несогласие с ницшевским отрицанием абсолютных нравственных норм. В этой работе Соловьев пытался соединить представление об абсолютной ценности морали с этикой, допускающей свободу выбора и возможность самореализации. В 1899 году в статье “Идея сверхчеловека” он выражал сожаление, что философия Ницше воздействует на русское юношество.