Философия Ницше: философия завтрашнего дня

Однако с 1887 года у Ницше начинается период наибольшей творческой активности. Он не обращает внимания на свои недуги и, преодолевая самого себя, отдается творчеству. Здесь, на мой взгляд, уместно привести цитату из С.Цвейга: “…на три четверти слепые глаза, которые опухают и начинают слезиться при малейшем напряжении, позволяя человеку умственного труда пользоваться светом глаз не более полутора часов в сутки. Но Ницше пренебрегает гигиеной и по десять часов работает за письменным столом. Разгоряченный мозг мстит за это излишество бешеными головными болями и нервным возбуждением: вечером, когда тело просит уже покоя, механизм не останавливается сразу и продолжает работать, вызывая галлюцинации, пока порошок от бессонницы не остановит его вращения насильно”. К 1889 году Ницше пишет “К генеалогии морали…”, “Антихрист”, “Сумерки идолов”, “Ecce Homo”, “Казус Вагнер”, множество стихотворений, музыкальных произведений, начинает работу над “Волей к власти”. 

Для этой фанатической ярости творчества история не знает  примера в своих необъятных далях, — кроме, может быть, одного: в  том же году, там же, в Европе, переживает другой художник такой же неистовый, уже загнанный в безумие подъем творчества: в саду и в сумасшедшем доме в Арле – с той же стремительностью, с той же исступленной одержимостью создает свои картины Ван-Гог. Едва закончит он добела раскаленную картину, как уверенный штрих уже ложится на новое полотно – без обдумыванья, без промедленья, без размышлений. Творчество стало диктовкой, демоническим ясновидением и быстровидением, непрерывной цепью видений. Друзья, покинувшие его час тому назад, вернувшись, с изумлением видят новую законченную картину, а он, с еще невысохшей кистью, с горящими глазами, уже принимается за третью: демон, схвативший его за горло, не дает передышки, не терпит перерывов… 

Первые явные  признаки душевного расстройства Ницше  проявляются уже в 1888. Вновь обратимся к Цвейгу: “Как Наполеон в пылающей Москве, среди бесконечной русской зимы, видя лишь жалкие обломки великой армии, все еще издает монументальные, грозные манифесты (величественные до грани смешного), так Ницше, запертый в пылающем Кремле своего мозга, обессиленный, собирая рассеянные отряды своих мыслей, пишет самые убийственные памфлеты: он приказывает германскому императору явиться в Рим, чтобы расстрелять его; он требует от европейских держав вооруженного выступления против Германии, на которую он хочет надеть железную смирительную рубашку… Будто удары молота, разбивают его слова все мироздание: он требует, чтобы летоисчисление начиналось не с рождества Христова, а с появления Антихриста, свое изображение он ставит над образами всех времен, – даже болезненный бред у Ницше величественнее, чем у других ослепленных духом; и здесь, как во всем, царит у него великолепная, смертельная чрезмерность”. 

А 3 января 1889 у  Ницше апоплексический удар на улице  и окончательное помрачение. 10 января больного помещают в психиатрическую клинику. 

Наконец, 25 августа 1900 года в Веймаре после еще 3 ударов Ницше умирает. 

Наконец, я подошел  к главному выводу. Не сложись судьба Ницше таким образом, родилась бы его концепция? – возникает вопрос. Нет! – нахожу я ответ, ибо жизнь Ницше есть воплощение его философии. А его жизненный путь есть череда бесконечных преодолений (прежде всего, самого себя) – есть путь Ницше по канату над пропастью…путь к берегу сверхчеловека… 
 
 

Часть вторая

Четыре четверти пути: 

Посмотрите –  вот он без страховки идет.

Чуть правее наклон – упадет, пропадет!

Чуть левее  наклон – все равно не спасти…

Но должно быть, ему очень нужно пройти четыре четверти пути… 

   

Хочу немного  объяснить такое свое вольное  построение этой части реферата.  

“Человек - это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращённый назад, опасны страх и остановка…”, - писал в Заратустре Ницше. И здесь я усматриваю некое сходство со знаменитой песней В.Высоцкого. Вся жизнь Ницше – по сути есть путь по этому туго натянутому канату, не просто путь – тяжкий и изматывающий, полный преодоления себя, путь к его идеалу, идеалу сверхчеловека. (Вспомним потрясающий момент в “Так говорил Заратустра”, когда герой приходит проповедовать на базарную площадь – там выступает канатный плясун… В некоторой степени это сам Ницше – но об этом чуть позже…)  

Неслучайно здесь  присутствует разделение на четыре этапа  его пути. Четыре вехи есть в учении самого Ницше: учение об Апполоническом и Дионисическом началах человека, концепция сверхчеловека, вызов против существующей морали и христианства – и как результат всех предыдущих работ идея переоценки всех ценностей. И хотя все эти идеи рассеяны в его работах - начинаются, развиваются, целостно оформляются, каждая идея становилась естественным и последовательным продолжением или дополнением предыдущей (Шаг первый – Ницше смотрит в историю и видит – борьба двух начал, где Дионисическое начало – более совершенное начало человека, но оно борьбу проигрывает; следующий шаг – надо определить теперь САМОГО совершенного человека, в котором воплощается это начало и другие, нехарактерные существующему миру; новый шаг – а что, какие люди существуют в этом мире, окружающем нас, в объективной реальности – абсолютная самоложь, подавление естественного Дионисического начала, значит, надо сделать последний шаг – провести переоценку всех ценностей…). Но Ницше так и не успел дойти свой путь до конца (как и его канатный плясун, как и герой Высоцкого): “Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту…” Слишком много совпадений… 

И с этой точки, на мой взгляд, надо пройти путем  Ницше, проследить за каждым его шагом  по этому “мосту”, чтобы разрешить  фундаментальные вопросы его учения. Поэтому, в путь… 

…Не за славу, не за плату –

На свой, необычный  манер

Он по жизни  шагал над помостом –

По канату, по канату,

Натянутому, как  нерв… 

  

Четверть первая. 

Третье рождение Диониса:

“Первые шаги над  пропастью…” 

Следовательно,

орлоподобны, пантерообразны

страсти, владеющие  тобою,

твои страсти  под тысячею личин… 

Ницше, “Дионисийские  дифирамбы”. 

Итак, первой серьезной  концептуальной работой Ницше становится “Рождение трагедии из духа музыки” (1872 год). В этой работе Ницше, искренне интересуясь античной философией и филологией, обращается к истории античного мира и стремится противопоставить однообразный, скучный и серый современный ему мир миру античному, его многозвучью и многоцветию; окружавшую его бесформенную людскую массу – миру античных героев с их подвигами; рассуждения и воспоминания современников о величии – подлинному величию поступков и дел эпохи Античности. 

Для этого Ницше  исследует культуру Древней Греции и утверждает, что она определялась борьбой между культами двух богов – Аполлона и Диониса, в которой первоначально побеждал Дионис.  

Существует много  форм дионисийского мифа. В одном  из мифов Дионис является сыном Зевса  и Персефоны; будучи еще мальчиком, он был разорван на куски Титанами, которые сожрали всю его плоть, за исключением лишь сердца. Одни мифы говорят, что сердце было отдано Зевсом Семеле, другие – что сам Зевс проглотил его. Во всяком случае, это привело к вторичному рождению Диониса. Титаны были земного рождения, но после того, как они съели бога, они стали обладателями божественной искры. Так же и человек – отчасти земное, отчасти небесное существо, и вакхические ритуалы способствуют приближению его к полной божественности. 

Дионис, или Вакх, был первоначально фракийским богом. Фракийцы были гораздо менее цивилизованны, чем греки, относившиеся к фракийцам как к варварам. Как и у всех народов с примитивным земледелием, у фракийцев существовали свои культы плодородия, а также бог, способствующий плодородию. Имя этого бога - Вакх. Никогда не было совершенно ясно, выступал ли Вакх в образе человека или быка. Когда фракийцы научились делать пиво, состояние опьянения они стали представлять как божественное и воздавать хвалу Вакху. Когда же позднее они познали вино и стали его употреблять, поклонение Вакху возросло еще более. Его функция способствовать плодородию вообще стала отчасти подчиненной его новой функции, связанной с виноградом и божественным безумием, порождаемым употреблением вина. 

Не известно, когда культ Вакха был перенесен  из Фракии в Грецию. Сначала он был встречен враждебно, но тем не менее укоренился в Греции. 

Успех Вакха  в Греции неудивителен. Подобно всем народам, быстро пришедшим к цивилизации, греки, или, по крайней мере, определенная их часть, развили в себе любовь к  первобытному. Они жаждали поэтому более инстинктивного и полного страстей образа жизни, нежели тот, который им предписывала ходячая мораль. 

Итак, пишет Ницше, культ Аполлона – это светлый  культ разума, науки, самоограничения, свободы от диких порывов, Аполлон  – покровитель изящных искусств; культ Диониса – темный культ земли и плодородия, вина и опьянения, половой любви – культ самой жизни в ее биологическом и физиологическом смысле. 

Воплощением культа стало учреждение дионисийских празднеств, дионисийских мистерий, напоминавших оргии большого числа людей, которые сливались в совместном экстазе ритуальных песнопений и шествий, каждый человек в этих ритуалах был уже не индивидом, а частью большого, единого целого. 

Корнями в эти  мистерии уходит древнегреческая трагедия, которая по сей день рассматривается как один из ведущих жанров высокого искусства. Античные драматурги понимали (и с ними согласен Ницше) трагедию как “прообраз мира” с его вечной борьбой идей и страстей. 

Дионисийский  феномен греков, раскрытый Ницше, – это и есть настоящая жизнь и настоящий подвиг. “Чары Диониса не только обновляют союз человека с человеком, но и зовут природу, отчужденную, враждебную или порабощенную, на праздник примирения с людьми… Земля по доброй воле приносит свои дары, а со скал и пустынь приходят миролюбивые хищники. Беззлобно шагают пантера и тигр, запряженные в колесницу Диониса, утопающую в цветах и венках… Отныне раб обретает свободу… Отныне, внимая благой вести о мировой гармонии, каждый чувствует, что он не только соединился, примирился и слился со своим ближним, но и просто-напросто составил с ним единое… звери получили дар речи, а земля потекла млеком и медом, так и в человеке звучит нечто сверхъестественное: он чувствует себя богом…”. 

Итак, настоящая  жизнь появляется тогда, когда человек становится богом! Это первый крик Ницше о сверхчеловеке… Тема человека-бога, то есть человека, равнозначного богу, будет теперь с завидной периодичностью выступать то в одном, то в другом произведении Ницше. С этих пор Ницше всегда будет стремиться осветить настоящую, цельную Жизнь, которой достоин только человек, ставший богом. 

Но в V-IV веках  до нашей эры “дух Диониса”, считает  Ницше, стал вытесняться культом  Аполлона, а великая трагедия с  полнотой жизни уступила место мещанской  комедии. Вместо священного экстаза душой человека завладел холодный расчет, вместо героических поступков, совершавшихся инстинктивно “по велению сердца”, общество получило трезвые сократовские размышления без геройства и без поступков. Время Аполлона – это время конкретных культурных ценностей, которые ведут мир к деградации (это явление Ницше назвал “запахом разложения”). Источником деградации является разумность, опасная сила которой подрывает основы жизни и начала которой Ницше связывал с именем “типичного декадента” Сократа. 

По Ницше, сократовская диалектика враждебна родовым характеристикам  человека: диалектика есть притворство, к ней прибегают лишь за неимением  других средств, поэтому она не убеждает. Диалектика Сократа выполняла функцию  не только необходимой обороны, но и нападения, тирании, поэтому диалектика, заключает Ницше, – это умная уловка ради самосохранения, форма унижения другого человека. 

Возвращаясь теперь к современной ему культуре, Ницше  определяет, что она находится  в таком глубоком кризисе в  силу явного преобладания рационального начала над жизнью, над инстинктами и, в конечном итоге, над свободой человека.  

Итак, как уже  сказано выше, теперь очевидно ощущается  необходимость создания некоего  идеала, того самого высшего, сверхсвободного  человека, который в своем развитии достиг бога и сравнялся с ним. Такую концепцию Ницше создает в “Так говорил Заратустра” (1882-1885). 

 “Ах как  жутко, как смело, как мило!

Бой со смертью  – три минуты!” –

Раскрыв в ожидании рты,

Из партера  глядели уныло –

Лилипуты, лилипуты –

Казалось ему  с высоты… 

  

Четверть вторая. 

Концепция сверхчеловека:

“Человек есть нечто, что должно превзойти…” 

Мужество есть лишь у тех,

Кто ощутил сердцем  страх,

Кто смотрит  в пропасть,

Но смотрит  с гордостью в глазах…

Ария. 

Прежде, чем обратиться к самому произведению, я хочу посмотреть, почему Ницше выбрал для своего героя именно это имя, которое несомненно выбрано неслучайно.