Философия Ницше: философия завтрашнего дня

Все погибает, все  вновь устрояется; вечно строится тот же дом бытия. Все разлучается, все снова друг друга приветствует; вечно остается верным себе кольцо бытия. В каждый миг начинается бытие; вокруг каждого “здесь” катится “там”. Центр всюду. Кривая - путь вечности. 

В этом свете  опровергается знаменитый тезис  Августина о том, что смерть Христа – слишком дорогое и ценное событие всемирового масштаба, чтобы  повторяться когда-либо, ибо это  слишком дорогая жертва для Бога, чтобы существовала возможность ее повторения. 

Так мы медленно, но неизбежно подошли к одной  из ключевых идей Ницше – о христианстве.  

Первый вызов  царствующей религии Ницше бросает  из уст Заратустры. 

Всех священников  Ницше сравнивает с лягушками, которые залезли в свое болото и из тростника поквакивают: “Добродетель – это значит сидеть тихо в болоте как мы…”. “Их колени всегда преклоняются, а их руки восхваляют добродетель, но сердце их ничего не знает о ней”. 

Или вот другое сравнение – с пауками-крестовиками, которые, засевши в углу, плетут паутину и проповедуют свою мудрость, мол, под крестами плести паутину легче…  

Знаками крови  писали они на пути, по которому они  шли, и их безумие учило, что кровью свидетельствуется истина.  

Но кровь – самый худший свидетель истины; кровь отравляет самое чистое учение до степени безумия и ненависти сердец. А если кто и идет на огонь из-за своего учения – что же это доказывает! Поистине, совсем другое дело, когда из собственного горения исходит собственное учение! 

Посмотрите, говорит  Ницше, на их жилища – которые они  называют “церквями”. Это вонючие  пещеры – от них же несет спертым  воздухом, кричит он… И созданы  они для укрывания истины, в  них священники прячутся от людей, “и не иначе умели они любить своего Бога, как распяв человека! Как трупы, думали они жить; в черные одежды облекли они свой труп; и даже из их речей слышу я еще зловоние склепов. И кто живет вблизи их, живет вблизи черных прудов, откуда жаба, в сладкой задумчивости, поет свою песню”.  

И вот очередной  его гвоздь в гроб христианства: “…так говорил однажды мне  дьявол: “Даже у Бога есть свой ад - это любовь его к людям”. И  недавно я слышал, как говорил  он такие слова: “Бог мертв; из-за сострадания  своего к людям умер Бог”…  

Он смеялся  над славою бренной,

Но хотел быть только первым –

Такого попробуй угробь!

Не по проволоке  над ареной, –

Он по нервам – нам по нервам –

Шел под барабанную дробь!  
 
 

Четверть третья. 

Религиозная концепция:

“Ницше как  антихристианин…” 

Не падаем ли мы безостановочно? И вниз – и назад себя, и в бока, и вперед себя, и во все стороны? И есть ли еще верх и низ? И не блуждаем ли мы в бесконечном Ничто? И не зевает ли нам в лицо пустота? Разве не стало холоднее? Не наступает ли всякий миг Ночь и все больше и больше Ночи? Разве не приходится зажигать фонари среди бела дня? И разве не слышна нам кирка гробокопателя, хоронящего Бога? И носы наши – разве не чуют они вонь гниющего Бога? – Ведь и Боги тлеют! Бог мертв. Он и останется мертвым! И это мы его убили! Как утешиться нам, убийцам из убийц? Самое святое и сильное, чем обладал до сей поры мир, – оно истекло кровью под ударами наших ножей, – кто оботрет с нас кровь? Какой водой очистимся? Какие искупительные празднества, какие священные игрища ни придется изобретать нам? Не слишком ли велико для нас величие этого подвига? Не придется ли нам самим становиться богами, чтобы оказаться достойными его? Никогда еще не свершалось деяние столь великое – благодаря ему, кто бы ни родился после нас, он вступит в историю более возвышенную, нежели все, бывшее в прошлом!”... 

Ф.Ницше, “Веселая наука”. 

Свое жестокое проклятие и обильно политое  кровью обвинение Ницше бросает  христианству в “Антихристе”, “По  ту сторону добра и зла” и “Генеалогии  морали”.  

Это вечное обвинение  против христианства я хочу написать на всех стенах, где только они есть, – у меня есть буквы, чтобы и слепых сделать зрячими... Я называю христианство единым великим проклятием, единой великой внутренней порчей, единым великим инстинктом мести, для которого никакое средство не будет достаточно ядовито, коварно, низко, достаточно мало, – я называю его единым бессмертным, позорным пятном человечества… 

Вспомним, почему умер Бог. Эта история есть в Заратустре: он был злым и мстительным богом  с востока, и был он настолько мстительным, что создал свой Ад и свой Суд. Но к старости он стал дряхлым и бессильным и, сидя в оцепенении на печи, был похож на дряхлую старуху, потеряв силу Воли и Волю к Власти. И не долго продолжалась эта полужизнь – ибо он вскоре скончался – от своего сострадания к людям… 

Но сострадание  – есть лишь одна из движущих порабощающих сил христианства. Проклятие христианству вообще неразрывно связано с концепцией морали Ницше, а потому мы рассмотрим на этом участке пути только сущность, идею христианства и ее критику Ницше, а подробную историю христианской морали и воздвижения моральных ценностей христианства – на последнем. 

Но прежде всего, обратимся к истории возникновения  богов вообще. Ницше дает несколько  возможных трактовок их возникновения. 

Первая возможная  теория заключается в следующем. В мире существует много неоправданного зла и необъяснимого страдания. Люди, которые сами нередко подвергаются подобным страданиям, не могут их объяснить, а потому перед ними неизбежно  встает вопрос трактовки подобных ситуаций. Тогда люди с неизбежностью переносят на некое сверхъестественное существо ответственность за все необъяснимое – таким образом они изобретают богов, которые, по словам Ницше, “блуждают даже в сокровенном, видят даже в во мраке и охочи до интересного зрелища боли”. Так вполне объясняется великая традиция приносить жертвы своим богам – “Оправдано всякое зло, видом которого наслаждается некий бог” – такая логика неизбежна для верующего человека. И здесь мы по новому понимаем, говорит Ницше, смысл всяких троянских войн и трагических войн, которые, по сути, выступили как “фестивали для богов”. 

Частично связана  с ней и другая теория. Идея богов  могла возникнуть из отношения к  своим предкам. Первоначально царит  прямое убеждение, что род обязан своим процветанием исключительно некоему почтению и, можно сказать, некой юридической обязанности по отношению к предкам – ибо род процветает только благодаря жертвам и достижениям своих прародителей. Таким образом опять неизбежно возникает обязанность оплатить эти “долги”, возрастающая по мере роста власти данного рода, в той мере, в какой растет непобедимость, независимость и почитание данного рода. Чем же можно оплатить такие “долги”? Конечно, новыми жертвами – празднествами, оказанием почестей, послушанием, которые постепенно перерастают в возврат “долга оптом”, то есть в кровавые жертвы – например, жертвоприношение первенца, юной девственницы – человеческой кровью, если быть кратким. 

С другой стороны, каждый шаг к упадку рода, все  его неудачи и злополучия уменьшают страх перед предками, и значит приводят к исчезновению почитания своих прародителей.  

Теперь же, если представить себе самые могущественные кланы и роды, то они с неизбежностью, подчиняясь все возрастающему страху, возводят своих предков в ранг богов. 

А потому, заключает  Ницше, всякая история этнической борьбы, побед, поражений, слияний и примирений отражается в “генеалогической неразберихе  их богов”, а “переход к всемирным  империям сопряжен всегда с переходом  к всемирным божествам”, а по сути – к монотеизму. 

С этих позиций  мы теперь можем теперь рассмотреть  и христианского Бога. Если во всех нормальных обществах в богах  в совершенстве воплощаются самые  естественные качества человека, которые  отвечают Воле к власти, то здесь  все противоестественно. Во-первых, общество лишается тех божеств, в которых воплощаются такие качества, как гнев, месть, зависть, хитрость, насилие: в христианстве происходит “противоестественная кастрация божества”. “Божество decadence, кастрированное в сильнейших своих мужских добродетелях и влечениях, делается теперь по необходимости Богом физиологически вырождающимся, Богом слабых. Сами себя они не называют слабыми, они называют себя “добрыми”…”. 

Если из понятия  о божестве удалены все предпосылки  возрастающей жизни, все сильное, смелое, повелевающее, гордое, если оно шаг за шагом опускается до символа посоха для уставших, якоря для людей, становится Богом грешников, Богом больных, то конечно, Божье царство увеличивается, говорит Ницше. Теперь этот Бог взял под свою опеку всех угнетенных, все народы – великий космополит, по словам Ницше… Но все равно он так или иначе остался слабым, бледным – “такой декадент”… “Царство его мира всегда было царством преисподней, госпиталем… царством гетто…”. 

Но более того, даже самые слабые, бледные из бледных – метафизики взяли власть над Ним в свои руки, ограничив его своими законами. “Метафизики опутывали его своей пряжей до тех пор, пока он сам, загипнотизированный их движениями, не сделался пауком, сам не сделался метафизикусом. Теперь он уже прял мир из самого себя… теперь он сам преображался, все утончаясь и бледнея; он стал “идеалом”, стал “чистым духом… стал “вещью в себе”… Падение божества: Бог стал “вещью в себе”…”. (Здесь очевидно видна беспощадная критика не только в сторону Аристотеля, Ансельма, Декарта, но и Канта.) 

Теперь очевидно, что такой Бог и не мог стать  иным, чем только Богом погибающего  народа, когда исчезает его вера в будущее, его надежда на свободу, в то время, как покорность входит в его сознание, а добродетели  подчинения и рабства становятся необходимыми для существования. Вслед за народом и Бог становится “пронырливым, боязливым, скромным, советует “душевный мир”, воздержание от ненависти, осторожность, “любовь к другу и врагу”. 

В таком Боге и в вере в него видит Ницше причину упадка и деградации современного мира. 

Важно отметить, что он не одинок в своих взглядах. (и не он первым их высказал). Например, Ницше весьма близок Никколо Макиавелли во многих отношениях, в связи с  чем я и считаю необходимым  рассмотреть это сходство подробнее в смысле отношения к христианству. Конечно, существуют и некие другие черты сходства взглядов (к примеру, идеальным примером государя, этаким “сверхчеловеком” для Макиавелли был Чезаре Борджиа, сын Папы Александра VI – герцог Италии, прославившийся своей жестокостью, беспринципностью и коварством в желании объединить под своей властью Италию), но здесь я хотел бы рассмотреть именно их религиозное сходство. 

Размышляя над  тем, почему люди в его время слабее, чем то было раньше, Макиавелли находит, что люди его времени к тому же менее свободны и менее любят свободу, и причина этого лежит в различиях между религиями античности и современности – что порождает различия в воспитании. Религия христианская ставит на низший уровень мирскую славу, считает Макиавелли, в то время как язычники весьма высоко ее ценили и видели в ней высшее благо. Они делали торжественные жертвоприношения и славили мужество, а христианство, конечно, не менее пышно устраивает свои обряды, но никакой мужественности в них нет. Христианство провозглашает святыми или блаженными смиренных и созерцательных, а не мужественных властителей или доблестных полководцев. 

“Она почитает высшее благо в смирении, в самоуничижении и в презрении к делам человеческим; тогда как религия античная почитала высшее благо в величии духа и во всем том, что делает людей чрезвычайно сильными (сравните у Ницше: “Что хорошо? – Все, что повышает в человеке чувство власти… Что есть счастье? – Чувство растущей власти…). А если наша религия и требует от нас силы, то лишь для того, чтобы мы были в состоянии терпеть, а не для того, чтобы мы совершали мужественные деяния. Такой образ жизни сделал, по-моему, мир слабым и отдал его во власть негодяям: они могут безбоязненно распоряжаться в нем как угодно, видя, что все люди, желая попасть в рай, больше помышляют о том, как бы стерпеть побои, нежели о том, как бы за них расплатиться…”. 

Нетрудно понять, говорит Макиавелли, откуда истекала благоустроенность общества в прошлом  – началом жизни служили свобода  и свободолюбие, тогда как в обществе современном доминирует жизнь рабская. 

Но Макиавелли видит причину этого в неверном истолковании христианской религии, тогда  как Ницше – в самом фундаменте всего христианства.