Социальная система

       Указанные подходы могут выступать как  дополнения друг к другу и как  основные направления анализа. А  каждый из типов анализа имеет  как теоретический, так и эмпирический уровни.

       С точки зрения методологии познания, при анализе социальных систем мы выделяем системообразующий принцип, характеризующий отношения, взаимодействия, связи между структурными элементами. При этом мы не только описываем все элементы и структуры связей в системе, но, самое главное, выделяем те из них, которые являются доминантными, обеспечивающими устойчивость, целостность данной системы. Например, в системе бывшего СССР такой доминантной были политические связи между союзными республиками, на базе которых формировались все остальные связи: экономические, культурные и т.д. Разрыв доминантной связи – политической системы СССР – привел к распаду остальных форм взаимодействий между бывшими союзными республиками, например, экономических.

       При анализе социальных систем особое внимание надо уделять также целевым характеристикам  системы. Они имеют большое значение для стабильности системы, так как  именно через изменение целевых  характеристик системы может  изменяться она сама, т.е. ее структура. На уровне социальных систем целевые характеристики могут быть опосредованы системами ценностей, ценностных ориентаций, интересов и потребностей. Именно с понятием цели связан еще один термин системного анализа – «социальная организация».

       Понятие «социальная организация» имеет  несколько значений. Во-первых, это  целевая группа, объединяющая людей, которые стремятся к достижению общей цели организованным образом. В этом случае именно эта цель связывает  данных людей (через интерес) в целевую  систему (организацию). Ряд социологов считает, что возникновение большого числа такого рода объединений со сложной внутренней структурой является характерной чертой индустриальных обществ. Отсюда термин «организованное  общество».

       При втором подходе понятие «социальная  организация» связывается со способом руководства и управления людьми, соответствующими средствами действия и методами координации функций.

       Третий  подход связан с определением социальной организации как системы образцов деятельности индивидов, групп, институтов, социальных ролей, системы ценностей, обеспечивающих совместную жизнь членов общества. Это создает для людей предпосылки комфортности жизнедеятельности, возможности удовлетворять свои многочисленные потребности, как материальные, так и духовные. Именно это функционирование целых общностей упорядоченным образом Я. Щепаньский называет социальной организацией.

           Таким образом, можно сказать, что организация – это социальная система, обладающая конкретной целью, которая объединяет на основе общего интереса (или интересов) индивидов, группы, общности или общества. Например, организация НАТО связывает ряд западных стран на основе военно-политических интересов.

       Наиболее  крупной из такого рода целевых систем (организаций) является общество и его  соответствующие структуры. Как  отмечает американский социолог функционалистского направления Э. Шилз, общество –  это не просто совокупность людей, изначальных  и культурных коллективов, взаимодействующих  и обменивающихся услугами друг с  другом. Все эти коллективы образуют общество в силу того, что у них  есть общая власть, которая осуществляет контроль над территорией, обозначенной границами, поддерживает и насаждает  более или менее общую культуру. Эти факторы превращают совокупность относительно специализированных изначально корпоративных и культурных подсистем в общественную систему.

       На  каждой из подсистем лежит печать принадлежности к данному обществу и ни к какому иному. Одна из многочисленных задач социологии состоит в том, чтобы выявить механизмы и  процессы, в силу которых эти подсистемы (группы) функционируют как общество (и, соответственно, как система). Наряду с системой власти общество имеет  общую культурную систему, складывающуюся из господствующих ценностей, убеждений, социальных норм, верований.

       Система культуры представлена своими социальными  институтами: школами, церквями, университетами, библиотеками, театрами и т.д. Наряду с подсистемой культуры можно  выделить подсистему социального контроля, социализация и т.д. Изучая общество, мы видим проблему с «высоты птичьего полета», однако чтобы действительно получить представление о нем, надо изучить все его подсистемы в отдельности, взглянуть на них изнутри. Только так можно понять мир, в котором мы живем и который можно назвать сложным научным термином «социальная система»[11].  
 
 
 

7. Общества  и социальные системы

       Нетрудно  убедиться, что в большинстве  случаев термин общество употребляется  в двух основных значениях. Одно из них трактует общество как социальное объединение или взаимодействие; другое – как единицу, обладающую собственными границами, отделяющими ее от соседних или близлежащих обществ. Некая неопределенность и двусмысленность этого понятия не столь проблематична, как может показаться. Тенденция, согласно которой общество как социальное целое представляет собой легко поддающуюся интерпретации единицу исследования, находится под влиянием ряда пагубных социально-научных допущений. Одно из них – концептуальное соотнесение социальных и биологических систем, осмысление первых по аналогии с частями биологических организмов. В наши дни осталось не так много людей, кто, подобно Дюркгейму, Спенсеру и многим другим представителям социальной мысли ХIХ в., использует при описании социальных систем прямые аналогии с биологическими организмами. Однако скрытые параллели встречаются довольно часто даже в работах тех, кто говорит об обществах как об открытых системах. Второе из упомянутых допущений – превалирование в социальных науках разворачиваемых моделей. Согласно этим моделям, основные структурные характеристики общества, обеспечивающие стабильность и изменение одновременно, являются внутренними по отношению к нему. Совершенно очевидно, по какой причине эти модели соотносятся с первой точкой зрения: предполагается, что общества обладают качествами, аналогичными тем, которые делают возможным контроль за формированием и развитием организма. Наконец, не стоит забывать и об известной склонности наделять любые формы общественного устройства чертами, характерными для современных обществ как государств-наций. Последние отличаются четко обозначенными территориальными границами, не свойственными, однако, большинству других исторических типов обществ.

       Противостоять этим допущениям можно, признав тот  факт, что социетальные общности существуют только в контексте интерсоциетальных систем. Все общества представляют собой социальные системы и одновременно порождаются их пересечением. Иными словами, речь идет о системах доминирования, исследование которых возможно через обращение к отношениям автономии и зависимости, установившимся между ними. Таким образом, общества представляют собой социальные системы, выделяющиеся на фоне ряда других системных отношений, в которые они включены. Их особое положение обусловлено четко выраженными структуральными принципами. Такого рода группировками является первой и наиболее существенной характеристикой общества, однако есть и другие. К ним относятся:

1. связь между социальной системой и определенной локальностью или территорией. Локальности, занятые обществами, не обязательно представляют собой фиксированные в своем постоянстве, стационарные области. Кочевые общества странствуют по изменчивым пространственно-временным путям;
2. наличие нормативных элементов, определяющих законность пользования локальностью. Тональности и стили притязаний на соответствие законам и принципам существенно различаются и могут быть оспорены в той или иной степени;
3. ощущение членами общества особой идентичности, независимо от того, как оно выражается или проявляется. Подобные чувства обнаруживаются на уровне практического и дискурсивного сознания и не предполагают «единодушия во взглядах». Индивиды могут осознавать свою принадлежность к определенной общности, не будучи уверенными, что это правильно и справедливо.

       Еще раз подчеркнем, что термин «социальная  система» не следует употреблять  лишь для обозначения четко ограниченных совокупностей социальных отношений.

       Тенденция считать государства-нации типичными  формами обществ, относительно которых  могут быть оценены все остальные  их разновидности, настолько сильна, что о ней стоит сказать  особо. Три критерия ведут себя в меняющихся социетальных контекстах. Рассмотрим, к примеру, традиционный Китай сравнительно позднего периода – около 1700 г. Обсуждая эту эпоху, китаисты часто говорят о китайском обществе. При этом речь идет о государственных институтах, мелкопоместном дворянстве, хозяйственно-экономических единицах, структуре семьи и других феноменах, объединяющихся в общей, достаточно специфической социальной системе, именуемой Китай. Однако определяемый подобным образом Китай представляет собой лишь небольшой участок территории, который правительственный чиновник объявляет китайским государством. С точки зрения этого чиновника, на земле существует только одно общество, центром которого является Китай как столица культурной и политической жизни; вместе с тем оно расширяется, дабы вобрать в себя многочисленные варварские племена, живущие в непосредственной близости на внешних гранях этого общества. Хотя последние действовали так, как будто являлись самостоятельными социальными группировками, официальная точка зрения рассматривала их как принадлежность Китая. В те времена китайцы считали, что в состав Китая входят Тибет, Бирма и Корея, так как последние определенным образом были связаны с центром. Западные историки и социальные аналитики подходили к его определению с более жестких и ограниченных позиций. Однако само признание факта существования в 1700-х гг. особого китайского общества, обособленного от Тибета и прочих, предполагает присоединение нескольких миллионов этнически различных групп населения Южного Китая. Последние считали себя независимыми и имели собственные правительственные структуры. Вместе с тем, их права постоянно нарушались представителями китайского чиновничества, полагавшего что они тесно связаны с центральным государством.

       По  сравнению с масштабными по своей  протяженности аграрными обществами современные западные государства-нации  представляют собой внутренне скоординированные  административные единицы. Перемещаясь  в глубь веков рассматриваем  в качестве примера Китай в  том виде, в каком он пребывал в пятом веке. Зададимся вопросом, какие социальные связи могли  существовать между китайским крестьянином из провинции Хонань и правящим классом  Тоба (табачи). С точки зрения представителей господствующего класса, крестьянин стоял на самой низкой ступени  иерархической лестницы. Однако общественные связи его совершенно отличались от социального мира Тоба. В большинстве  случаев общение не выходило за рамки  нуклеарной или расширенной семьи: многие деревни состояли из родственных кланов.  Поля располагались таким образом, что в течение рабочего дня члены кланов редко сталкивались с посторонними людьми. Обычно крестьянин посещал соседние деревни не чаще двух-трех раз в год, а ближайший город и того реже. На рыночной площади близлежащей деревни или города он сталкивался с представителями других классов, сословий и слоев общества – мастерами, ремесленниками, кустарями, торговцами, низшими государственными чиновниками, которым обязан был платить налоги. За всю свою жизнь крестьянин мог ни разу не встретиться с Тоба. Местные чиновники, посещающие деревню, могли осуществлять поставку зерна или ткани. Однако во всем остальном сельские жители стремились избежать контактов с высшей властью, даже тогда, когда они, казалось, были неотвратимы. Либо эти контакты предвещали взаимодействия с судами, лишение свободы или принудительную службу в армии.

       Границы, официально установленные правительством Тоба, могли не совпадать с размахом хозяйственной деятельности крестьянина, пребывающего в определенных областях провинции Хонань. В период правления  династии Тоба многие сельские жители установили контакты с членами родственных  кланов, проживающими по другую сторону  границы, в южных штатах. Тем не менее, крестьянин, лишенный подобных связей, склонен был считать индивидов, находящихся за пределами границы, представителями своего народа, нежели чужеземцами. Предполагая, что он встретился с кем-то из провинции Кансу, расположенной на северо-западе государства Тоба. Этот человек будет рассматриваться нашим крестьянином как абсолютный чужестранец даже в том случае, если они обрабатывали близлежащие поля. Либо он будет говорить на другом языке, иначе одеваться и придерживаться незнакомых традиций и обычаев. Ни крестьянин, ни гость могут даже не осознать, что оба являются гражданами империи Тоба.

       Иначе выглядело положение буддистских  священников. Однако, за исключением  незначительного меньшинства, непосредственно  призванного совершать службы в  официальных храмах мелкопоместного  дворянства Тоба, и эти люди общались с правящим классом нечасто. Их жизнь  протекала в локальности монастыря, при этом, однако, они имели развитую систему социальных взаимоотношений, простирающуюся от Центральной Азии до южных регионов Китая и Кореи. В монастырях бок о бок друг с другом жили люди различной этнической и языковой принадлежности, собравшиеся вместе благодаря общим духовным исканиям. На фоне других социальных групп священники и монахи выделялись своей образованностью и эрудицией. Безо всяких ограничений они путешествовали по стране и пересекали ее границы, не обращая внимания на тех, кому номинально подчинялись. Несмотря на все это, они не воспринимались как нечто внешнее по отношению к китайскому обществу, как это было в случае с арабской общиной Кантона в эпоху властвования династии Танг. Правительство считало, что упомянутая община находится в его ведении, требовало уплаты налогов и даже учредило специальные службы, ответственные за поддержание взаимных связей. Однако все понимали, что община представляет собой особый тип общественного устройства, а посему не сравнима с другими сообществами, существующими на территории государства. Приведем заключительный пример:

       В ХIХ в. В провинции Юнань установилась политическая власть бюрократии, которая контролировалась Пекином и олицетворяла собой китайское правительство; на равнинах располагались деревни  и города, населенные китайцами, взаимодействовавшими с представителями правительства и в известной мере разделявшими его взгляды. На склонах гор встречались другие племена, теоретически подчиненные Китаю, но, несмотря на это, жившие собственной жизнью, имевшие особые ценности и институты и даже обладавшие оригинальной экономической системой. Взаимодействие с китайцами, проживающими в долинах, было минимальным и ограничивалось продажей дров и покупкой поваренной соли и текстиля. Наконец, высоко в горах жила третья группа племен, у которой имелись собственные институты, язык, ценности, религия. При желании проигнорируем подобные обстоятельства, назвав этих людей меньшинством. Однако чем ранние периоды исследовать, тем чаще встретятся мнимые меньшинства, являющиеся в действительности самодостаточными обществами, иногда связанными друг с другом экономическими отношениями и периодическими взаимодействиями; отношения подобных обществ с властью напоминали, как правило, взаимосвязь побежденного и победителя в конце войны, при этом обе стороны старались минимизировать возможные контакты.