Серебряный век в русской литературе

“Футуристы  впервые подняли форму на должную  высоту, – утверждает В. Шершеневич, – придав ей значение самоцелевого, главного элемента поэтического произведения. Они совершенно отвергли стихи, которые пишутся для идеи”. Этим объясняется возникновение огромного числа декларируемых формальных принципов, вроде: “Во имя свободы личного случая мы отрицаем правописание” или “Нами уничтожены знаки препинания,– чем роль словесной массы – выдвинута впервые и осознана” (“Садок судей”). 

  Теоретик  футуризма В. Хлебников провозглашает,  что языком мирового грядущего “будет язык “заумный”.  Слово лишается смыслового значения, приобретая субьективную окраску: “Гласные мы понимаем, как время и пространство (характер устремления), согласные – краска, звук, запах”.    В. Хлебников, стремясь расширить границы языка и его возможности, предлагает создание новых слов по корневому признаку, например:   

(корни: чур... и чар...) 

Мы чаруемся и чураемся.

 Там чаруясь, здесь чураясь,  То чурахарь, то чарахарь,  Здесь чуриль, там чариль.

 Из чурыни взор чарыни. 

Есть чуравель, есть чаравель. 

  Чарари! Чурари! 

  Чурель! Чарель! 

  Чареса и чуреса. 

  И чурайся  и чаруйся '.   

   Подчеркнутому эстетизму поэзии символистов и  особенно акмеистов футуристы противопоставляют  намеренную деэстетизацию. Так, у Д. Бурлюка “поэзия – истрепанная девка”, “душа – кабак, а небо – рвань”,у В. Шершеневича “в заплеванном сквере” голая женщина хочет “из грудей отвислых выжать молоко”.  В обзоре “Год русской поэзии” (1914) В. Брюсов,  отмечая преднамеренную грубость стихов футуристов,  справедливо замечает: “Весьма недостаточно поносить бранными словами все, что было, и все, что есть вне своего кружка, чтобы уже найти нечто новое”.

Он указывает, что все их новшества мнимые, ибо  с одними мы встречались у поэтов XVIII века, с другими у Пушкина  и Вергилия, что теория звуков –  красок разрабатывалась Т. Готье.

   Любопытно, что при всех отрицаниях других направлений  в искусстве футуристы ощущают  свою преемственность от символизма.

  Любопытно, что А. Блок, заинтересованно следивший  за творчеством Северянина, с беспокойством  говорит: “У него нет темы”, а В. Брюсов в статье 1915 г.,  посвященной  Северянину, указывает: “Отсутствие  знаний и неумение мыслить принижают  поэзию Игоря Северянина и крайне суживают ее горизонт”. Он упрекает поэта  в безвкусице, пошлости, и особенно резко критикует его военные  стихи, которые производят “тягостное впечатление”, “срывая дешевые  аплодисменты публики”. 

     А. Блок еще в 1912 г. сомневался: “О модернистах я боюсь, что  у них нет стержня, а только – талантливые завитки вокруг, пустоты”. 

  . Русская  культура кануна Великого Октября  представляла собой итог сложного  и огромного пути. Отличительными  чертами ее всегда оставались  демократизм, высокий гуманизм  и подлинная народность,  несмотря  на периоды жестокой правительственной  реакции, когда прогрессивная  мысль, передовая культура всячески  подавлялись. 

Богатейшее  культурное наследие дореволюционного времени, веками создававшиеся культурные ценности составляют золотой фонд нашей отечественной культуры 
 
 
 

Велимир Хлебников 
(Виктор Владимирович Хлебников) 
28.X. (09.XI.)1885—28.VI.1922 
Хлебников привлекал к себе внимание и вызывал интерес оригинальным складом личности, поражал мировоззрением и редкой для его возраста самостоятельностью взглядов. Знакомится с кругом столичных поэтов-модернистов (в том числе Гумилевым и Кузминым, которого называет «своим учителем»), посещает знаменитую в художественной жизни Петербурга тех лет «баню» Вяч. Иванова, где собирались писатели, философы, художники, музыканты, артисты. 
В 1910—1914 были опубликованы его стихотворения, поэмы, драмы, проза, в том числе такие известные, как поэма «Журавль», стихотворение «Мария Вечора», пьеса «Маркиза Дезес». В Херсоне вышла первая брошюра поэта с математико-лингвистическими опытами «Учитель и ученик». Ученый и фантаст, поэт и публицист, он полностью поглощен творческим трудом. Написаны поэмы «Сельская очарованность», «Жуть лесная» и др., пьеса «Ошибка смерти». Выходят книги «Ряв! Перчатки. 1908 — 1914», «Творения» (Том 1). В 1916 вместе с Н. Асеевым выпустил декларацию «Труба марсиан», в которой было сформулировано хлебниковское разделение человечества на «изобретателей» и «приобретателей». Главными героями его поэзии были Время и Слово, именно через Время, зафиксированное Словом и превращенное в пространственный фрагмент, осуществлялось для него философское единство «пространства-времени». О. Мандельштам писал: «Хлебников возится со словами, как крот, между тем он прорыл в земле ходы для будущего на целое столетие...» В 1920 живет в Харькове, много пишет: «Война в мышеловке», «Ладомир», «Три сестры», «Царапина по небу» и др. В городском театре Харькова происходит «шутовское» избрание Хлебникова «Председателем Земного шара», с участием Есенина и Мариенгофа. 
Творчество В. Хлебникова распадается на три части: теоретические исследования в области стиля и иллюстрации к ним, поэтическое творчество и шуточные стихи. К сожалению, границы между ними проведены крайне небрежно, и часто прекрасное стихотворение портится примесью неожиданной и неловкой шутки или еще далеко не продуманными словообразованиями.

  Очень чувствуя корни слов, Виктор Хлебников намеренно пренебрегает флексиями, иногда отбрасывая их совсем, иногда изменяя до неузнаваемости. Он верит, что каждая гласная заключает в себе не только действие, но и его направление: таким образом, бык -- тот, кто ударяет, бок -- то, во что ударяют; бобр -- то, за чем охотятся, бабр (тигр) -- тот, кто охотится и т. д.  
Взяв корень слова и приставляя к нему произвольные флексии, он создает новые слова. Так, от корня "сме" он производит "смехачи", "смеево", "смеюнчи-ки", "смеянствовать" и т. д.

Как поэт, Виктор Хлебников  заклинательно любит - природу. Он никогда не доволен тем, что есть. Его олень превращается в плотоядного зверя, он видит, как на "вернисаже" оживают мертвые птицы на шляпах дам, как c людей спадают одежды и превращаются - шерстяные в овец, льняные в голубые цветочки льна. 
 

     Осип  Мандельштам родился в 1891 году  в еврейской семье. От матери  Мандельштам унаследовал, наряду  с предрасположенностью к сердечным  заболеваниям и музыкальностью, обостренное чувство звуков русского  языка.

Мандельштам будучи евреем избирает быть русским поэтом - не просто “русскоязычным”, а именно русским. И это решение не такое само собой разумеющееся: начало века в России - время бурного развития еврейской литературы, как на иврите и на идише, так, отчасти, и на русском языке.     Соединяя в себе еврейство и Россию, мандельштамовская поэзия несет в себе универсализм, соединяя в себе национальное русское православие и национальный практикуляризм евреев.  

                     Посох мой, моя свобода -

                     Сердцевина бытия,

                     Скоро ль истиной народа

                     Станет истина моя?

                                            

                     Я земле не поклонился

                     Прежде, чем себя нашел;

                     Посох взял, развеселился

                     И в далекий Рим  пошел. 

                     А снега на черных пашнях

                     Не растают никогда,

                     И печаль моих домашних

                     Мне по-прежнему чужда. 

    Первая русская революция и  события, сопутствующие ей, для  мандельштамовского поколения совпали со вступлением в жизнь. В этот период Мандельштама заинтересовала политика, но тогда, на переломе от отрочества к юности, он оставил политику ради поэзии.

Мандельштам избегает слов, чересчур бросающихся  в глаза: у него нет ни разгула  изысканных архаизмов, как у Вячеслава  Иванова, ни нагнетания вульгаризмов, как у Маяковского, ни обилия неологизмов, как у Цветаевой, ни наплыва бытовых  оборотов и словечек, как у Пастернака.

                  Есть целомудренные  чары -

                  Высокий лад, глубокий мир,

                  Далеко от эфирных  лир

                  Мной установленные  лары. 

                  У тщательно обмытых  ниш

                  В часы внимательных закатов

                  Я слушаю моих пенатов

                  Всегда восторженную тишь. 

       Начало первой мировой войны  - рубеж времен: 

                  Век мой, зверь мой, кто  сумеет

                  Заглянуть в твои зрачки

                  И своею кровью склеит

                  Двух столетий позвонки? 

   Мандельштам   отмечает, что  прошло время  окончательного прощания с Россией  Александра (Александра Ш и Александра Пушкина), Россией европейской, классической, архитектурной. Но перед своим концом именно обреченное “величие”,именно “исторические формы и идеи” обступают ум поэта. В их внутренней опустошенности он должен убедиться - не из внешних событий, а из внутреннего опыта усилий сочувствовать “миру державному”, вчувствоваться в его строй. Он прощается с ним по-своему, перебирая старые мотивы, приводя их в порядок, составляя для них средствами поэзии некий каталог. В мандельштамовской системе шифров, обреченный Петербург, именно в своем качестве имперской столицы, эквивалентен той Иудее, о которой сказано, что она, распяв Христа, “окаменела”и связывается со святым богоотступническим и гибнущим Иерусалимом. Цвета, характеризующие базблагодатное иудейство - это черный и желтый. Так вот именно эти цвета характеризуют петербургский “мир державный” (цвета российского императорского штандарта).    

Самым значительным из откликов Мандельштама на революцию 1917 года было стихотворение “Сумерки свободы”. Его очень трудно подвести под рубрику “принятия” или “непринятия” революции в тривиальном смысле, но тема отчания звучит в нем очень громко: 

              Прославим, братья, сумерки свободы,

              Великий  сумеречный год! 

              В кипящие ночные воды

              Опущен грузный лес тенет.

              Восходишь ты в глухие годы, -

              О, солнце, судия, народ. 

       

              Прославим роковое бремя,

              Которое в слезах народный вождь берет.

              Прославим власти сумрачное бремя,

              Ее невыносимый гнет.

              В ком сердце есть - тот должен  слышать, время,

              Как твой  корабль ко дну  идет. 

              Мы в легионы боевые

              Связали ласточек - и вот

              Не видно солнца; вся стихия

              Щебечет, движется, живет;

              Сквозь сети - сумерки густые -

              Не видно солнца, и земля плывет. 

              Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,

              Скрипучий поворот руля.

              Земля плывет. Мужайтесь, мужи.

              Как плугом, океан деля,

              Мы будем помнить и в летейской стуже,

              Что десяти небес нам стоила  земля. 

В этом докладе я  старался рассказать о наиболее интересных писателях и их произведениях. Я  намеренно выбрал писателей не столь  знаменитых как например: И. Бунин и Н. Гумилев, А. Блок и В. Маяковский, С. Есенин и А. Ахматова, А. Куприн. Но ни чуть не менее гениальных и известных в свое время.  

Поэты «серебряного века» (Николай  Гумилев)