Жизнь и творчество М.И. Глинки

    Я думаю, во время своего последнего пребывания мнение Глинки о французской столице  изменилось. Уже свой первый вечер  в Париже Глинка провел в Елисейских полях в обществе Анри Мериме, вскоре ставшего его неизменным спутником при осмотре музеев и в прогулках по старому Парижу. Изучением исторических древностей и памятников классического искусства, размышлениями о его путях и судьбах русского искусства было ознаменовано все это пребывание Глинки в Париже.

    Мне кажется, что творчески этот период жизни композитора оказался бесплодным. Начатую им в сентябре 1852 года работу над давно задуманной симфонией  «Тарас Бульба» требовательный к  себе композитор вскоре оставил. Как говорил Глинка в «Записках», при сочинении симфонии он не смог «выбраться из немецкой колеи»¹⁷, то есть не идти по проторенным путям германского классического симфонизма, а найти собственную колею ему в данном случае не удалось.

    Сообщая Людмиле Ивановне ещё в конце 1852 года о том, что не может в Париже продолжать начатые сочинения, он писал: «…Решительно чувствую, что только в отечестве я ещё могу быть на что-то годен». Он засыпал сестру поручениями приискать квартиру в Петербурге на зиму. Крымская война ускорила отъезд Глинки из Парижа.

    Берлин, Бреславль, Ченстохов, задержка на несколько  дней в Варшаве из-за болезни ноги, и, наконец, рано утром в окошечке почтовой кареты показался Петербург.

    «…Я вздремнул, а Pedro, узнавши адрес сестры в Царском селе, полусонного перевез меня в Царское, где я нашел сестру Людмилу Ивановну и маленькую крестницу Оленьку в вожделенном здравии»¹⁸, - рассказал Глинка о возвращении в Россию, завершая свои «Записки». И ниже приписал: «Конец».

    Действительно, «Записки» Глинки на этом кончились, и жаль, что в них не нашел отражение творчески наполненный период жизни великого композитора в Петербурге в 1854 - 1856 годах. Именно тогда, по возвращении «из басурманских земель», Глинка, по предположению Людмилы Ивановны, «приступил и к собственной биографии». (Он оборвал её на своем прибытии в Царское Село майским днем 1854 года. Может быть, необоснованно не ожидая от дальнейшей жизни впечатлений, достойных тех, что с такой непосредственной живостью и картинностью он уже запечатлел, вспоминая о прожитых годах?) Искреннее и достоверное отражение жизни композитора и эпохи, в которую она протекала, «Записки» Глинки принадлежат к значительнейшим памятникам мировой мемуарной литературы.

    На  удобной даче Мейера с большим  садом и поблизости от парков, родственными заботами Л.И.Шестаковой Глинке «вообще жилось хорошо».

    К концу августа, «когда начались темные вечера», Глинка стал торопить Людмилу  Ивановну с возвращением в город. В обширной квартире, нанятой в  доме Томиловой в Эртелевом переулке, был большой зал в четыре окна. Там, как помнила Людмила Ивановна, "музыканили" очень много. Кто только не бывал, кто не пел и не играл! И брат часто, очень часто оживлялся, пел. Сочинял он немного. Действительно, в эти годы Глинка писал мало и был занят главным образом аранжированием для пения с оркестром и инструментовкой некоторых своих и чужих произведений.

    Воодушевленный  намерением написать оперу на сюжет  драмы из русской народной жизни - «Двумужница» А.А.Шаховского, Глинка пел и играл друзьям отрывки из музыки для неё. К сожалению, летом 1855 года Глинка к этой работе остыл.

    В 1856 году Глинка сочинил свой последний  романс «Не говори, что сердцу больно»  на стихи своего давнего московского  знакомого Н.Ф.Павлова (тот «на  коленях» вымолил у него музыку на свои слова). «В них обруган свет, значит, и публика, что мне не по нутру», - заметил Глинка в одном из писем  к Нестору Кукольнику.

    Его раздражение вполне понятно. Если демократическое  искусство композитора завоевывало  все больший круг почитателей, то отношение официальных кругов к музыке Глинке оставалось по-прежнему неприязненным. В результате из двух опер на сцене давали, да и то по торжественным случаям, только «Ивана Сусанина».

    Здоровье  Глинки слабело. «Я болен, как собака», - писал он Булгакову в марте 1856 года. «…Живу единственно надеждой удрать на Запад в конце апреля», - сообщал Глинка ему же через несколько дней. Новые занятия контрапунктом с Зигфридом Деном в Берлине казались ему необходимыми для сочетания «узами законного брака» западной фуги с «условиями нашей музыки».

    25 апреля 1856 года фотограф С.Л.Левицкий  снял с него последний и  «удивительнейший» портрет. В  позе, полной достоинства, заложив  руки за борт пиджака, со  взглядом, задумчиво устремленным  вдаль, Глинка предстает на  снимке действительно «великим композитором земли русской».

    27 апреля в двенадцать с половиной  часов дня домой за Глинкой  заехал контрабасист А.Б.Мемель, заботам которого Л.И.Шестакова  поручила Глинку на пути в  Берлин. На заставе все вышли.  Недолгое печальное прощание, и экипаж скрылся в облаке дорожной пыли.

    В начале мая утомленные путешественники  прибыли в Берлин, и Мемель «сдал» Глинку Дену «в наилучшем состоянии», а тот в ответ прислал Людмиле  Ивановне шутливую расписку. Начался  последний период в жизни великого композитора.

    В Берлине он, по его словам, зажил  «хорошо» («потому что есть дело»), «привольно» («потому что кормы  хороши»), «покойно» («живу домоседом  и новых знакомств не ищу»). Размеренное  течение дней было заполнено занятиями  контрапунктом, изучением партитур композиторов-классиков, посещением оперных спектаклей и концертов, прогулками по городу и его окрестностям. Разнообразие вносили встречи с друзьями и старыми знакомыми, проезжавшими через Берлин.

    8 ноября 1856 года в оперном театре  Глинка встретился с Мейербером, который выразил русскому композитору восхищение его музыкой. По его желанию Глинка послал ему пять отрывков из «Ивана Сусанина». Мейербер выбрал из них трио «Ах, не мне, бедному» для придворного концерта. Репетициями под фортепиано руководил сам композитор. 9/21 января 1857 года Л.Херренбургер-Тучек, И.Вагнер и Г.Мантиус спели трио в залитом светом и сверкавшем драгоценностями Белом зале королевского дворца, и их исполнением Глинка остался доволен. «Приятную весть» об этом он поспешил сообщить сестре.

    То  было последнее письмо Глинки. Выйдя  из натопленных дворцовых покоев на морозный воздух, он простудился. Грипп  вызвал обострение болезни печени. Первые дни она не вызывала у врачей серьезных опасений. Но 2/14 февраля  доктор Буссе объявил жизнь Глинки в опасности. На следующий день, 3/15 февраля, в 5 часов утра он скончался «спокойно, без видимых признаков страдания», - писал В.Н.Кашперов И.С.Тургеневу 25 февраля/9 марта 1857 года. Как показало вскрытие, смерть наступила от ожирения печени.

    Утром 6 февраля Глинку похоронили на Троицком кладбище, невдалеке от могилы Ф.Мендельсона-Бартольди. Немногие пришли проводить его в  последний путь. Среди них были Мейербер, Ден, дирижер Бейер, В.Н.Кашперов, кто-то из советников русского посольства. В мае того же года тело великого композитора в результате хлопот Людмилы Ивановны, сумевшей благополучно преодолеть многочисленные трудности, было перевезено морем в Петербург. 24 мая 1857 года оно было предано земле на кладбище в Александро-Невской лавре.

    Я думаю, что известие о кончине Глинки произвело тяжелое впечатление на петербургский музыкальный мир. 23 февраля заупокойная служба по композитору состоялась в Конюшенной церкви, где ровно за двадцать лет до того отпевали тело Пушкина.  8 марта Филармоническое общество, почетным членом которого состоял Глинка, дало концерт из его сочинений. В нем приняли участие друзья и знакомые Глинки: Д.М.Леонова, С.С.Артемовский, дирижировал оркестром К.Шуберт. На эстраде возвышался бюст композитора.

    На  его смерть откликнулись почти все столичные и московские газеты и журналы. Прочувствованными словами почтил его память «Новый поэт» (И.И.Панаев) в «Современнике»: «…Имя Глинки проникло в самые глухие и отдаленные углы России вместе с его мелодичными задумчивыми или страстными звуками… Смерть Глинки - величайшая потеря для русского музыкального мира»¹⁹.

    Несомненно, что великого композитора оплакивали не только в Петербурге и Москве, но и во многих других городах России, в том числе и в Смоленске. Однако, если пролистать единственную массовую смоленскую газету, выходившую в то время, - "Смоленские губернские ведомости", то в ней не найти никакого упоминания о кончине Глинки.

    Трудно  поверить, что на протяжении ряда месяцев  до Смоленска не доходила эта печальная  весть или что она не вызвала ни у кого потребности открыто выразить свои чувства - от собственного ли имени или от имени какой-то группы смолян. Ведь не так давно, в январе 1848 года, в зале Дворянского собрания смоляне горячо приветствовали своего гениального земляка. Естественно, они не могли забыть о Глинке в такой короткий срок и остаться равнодушными к его смерти.

    Причина отсутствия официального некролога  в смоленской газете объясняется, видимо, самим характером газеты, которая  совершенно не затрагивала культурную жизнь России. В ней печатались сообщения о благоденствии царского двора, о подготовке и проведении религиозных праздников и т.д. Естественно, что в газете, изобилующей такого рода материалом, трудно было ожидать известия о кончине  великого композитора-смолянина. Это обязывало бы дать оценку роли Глинки в развитии русской музыкальной культуры, что едва ли кто смог бы по-настоящему сделать в то время в Смоленске. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

III.   Последователи. 

    Приветствуя в последние годы своей жизни  появление молодых талантов—Даргомыжского, Балакирева, Серова,— Глинка еще не знал, что за ними идут другие одаренные русские музыканты. В год смерти Глинки продолжатели его дела, будущие великие русские композиторы, еще не вступили на музыкальную дорогу. Восемнадцати летний Мусоргский был молодым офицером, Бородин, который был несколько старше (ему исполнилось двадцать три года), служил ординатором военного госпиталя, только что окончив Медико-хирургическую академию. Семнадцатилетний Чайковский воспитывался в Училище правоведения и еще не помышлял о творчестве. А самый юный из этого блестящего созвездия талантов — Римский-Корсаков, которому было всего тринадцать лет, учился в Морском корпусе и готовился по семейной традиции стать моряком.

  Но  годы шли, и каждый из этих талантливых юношей нашел свой путь. Бородин, Мусоргский и Римский-Корсаков объединились вокруг Балакирева, ставшего для них учителем, другом и советчиком. Чайковский поступил в только что открывшуюся Петербургскую консерваторию.

  Решением  стать композитором каждый из них в той или иной мере был обязан Глинке и его музыке. Спектакль - Иван Сусанин”, который посетил десятилетний Чайковский, надолго врезался в его память и был одной из причин пробуждения его музыкального гения. Я думаю, что любовь к музыке Глинки эти композиторы сохранили на всю жизнь, передав ее своим младшим друзьям и ученикам.

  Эта была деятельная любовь. Мне кажется, что в своем собственном творчестве они следовали заветам Глинки, строя на заложенной им основе здание русской музыки.

  По  пути глинкинского - Ивана Сусанина - шел и Мусоргский в своих народных музыкальных драмах “Борисе Годунове" и - Хованщине", и Римский-Корсаков в “Псковитянке", и Бородин в “Князе Игоре ".

  Пестрая фантастика сказочных сцен "Руслана” вдохновила Римского-Корсакова на создание целой серии сказочных опер. И в своей - "Шехерезаде” он сумел передать чудесный мир восточных сказок.

  А - Камаринская” Глинки? Чайковский недаром  назвал ее - произведением, в котором, как дуб в желуде, заключена вся русская симфоническая музыка”. Глинка научил русских композиторов мастерски развивать народные темы в симфонических произведениях. Вполне в духе Глинки написал Чайковский финал своей Четвертой симфонии, введя в него тему народной песни - «Во поле береза стояла”, и финал Первого фортепианного концерта с темой украинской - «Веснянки».

  А потом вышло, на творческую арену  и еще более молодое поколение  — Рахманинов, Танеев, Глазунов. Лядов и многие другие. Все они считали великого Глинку своим учителем, изучали его произведения, следовали его творческим заветам. Я думаю, что высоким, прекрасным образцом остаются произведения Глинки и для наших современников — советских композиторов. Так, например, традиции "Отечественной героико-трагической оперы” —первой оперы Глинки — нашли достойное продолжение в опере Прокофьева - «Война и мир».

  Мне кажется, что еще многие поколения  будут учиться у Глинки его  совершенному мастерству, его строгой  требовательности к себе в поисках полного, гармонического соответствия формы произведения его общей идее.