Жизнь и творчество М.И. Глинки

    Волновавшие композитора чувства он выразил  в двух посвященных Екатерине  Ермолаевне сочинениях. Первым из них  был пленительно изящный, овеянный элегической поэзией нежной влюбленности «Вальс-фантазия».

    Иным  настроением исполнен сочиненный в 1840 году романс «Я помню чудное мгновенье», проникнутый волнением светлой восторженности, лишь ненадолго уступающей место печальным раздумьям. Написанное на стихотворение Пушкина, вдохновленное образом матери Екатерины Керн Анны Петровны, это произведение Глинки есть совершенное слияние высокой поэзии текста с музыкальным его выражением.

    Все неприятнее и тяжелее становилась  семейная жизнь для Глинки, все  больше времени он проводил теперь в «братии» Нестора и Платона  Кукольников. Круг их друзей  и знакомых вскоре стал его собственным.

    У них Глинка встречался с Карлом Брюлловым, бывшим тогда в апогее своей славы. Туда приходили друзья композитора - братья Петр и Николай Степановы, литератор А.Н.Струговщиков, театральный  доктор Л.А.Гейденрейх. Иногда бывали И.А.Крылов, Т.Г.Шевченко, В.Г.Белинский, И.И.Панаев; художники И.К.Айвазовский, П.В.Басин, А.Н.Мокрицкий, Я.Ф. Яненко, скульпторы Н.А.Рамазанов и П.Л.Ставассер, драматические и оперные артисты П.А.Каратыгин, А.П.Лоди, О.А.Петров.  Появлялись и гости из Москвы - профессор университета Т.И.Грановский, литератор Н.И.Надеждин. Навещал Кукольников и друг Глинки, музыкант-любитель и «известный шалун» К.А.Булгаков.

    В доме велись оживленные и разнообразные  беседы, играли  в шахматы, пели хором; сочинял куплеты Нестор Кукольник, набрасывал сатирические рисунки Брюллов; Айвазовский играл на скрипке восточные песни, послужившие Глинке материалом при сочинении музыки «Руслана и Людмилы; сам композитор охотно исполнял отрывки из своей оперы. Все это обсуждалось в живом споре. Артистическую атмосферу дома Кукольников и дружеское отношение к себе в это трудное для него время Глинка высоко ценил.

    6 ноября 1839 года Глинка окончательно  переехал в квартиру П.А.Степанова.  Заранее уверенный в том, что  завистливый Львов охотно от него «отделается», 7 декабря Глинка подал прошение об отставке от службы в Капелле. Окончилась «несчастнейшая эпоха» в жизни композитора, как заметил впоследствии К.А.Булгаков.

    Все эти печальные события в течение  всего 1839 года отвлекли Глинку от работы над «Русланом и Людмилой». Зато в следующем году он довел создание её до половины.

    Работа  над оперой чередовалась у композитора  с осуществлением и других его  музыкальных намерений. К тому же творчески необычайно плодотворному 1840 году относится и сочинение «гармонической галереи романсов» - цикла «Прощание с Петербургом». В него вошли такие исполненные жизни, правды и увлечения лирические пьесы, как «Рыцарский романс», «Баркарола», «Жаворонок». Романс-болеро «О дева чудная моя» Глинка переделал в пьесу для фортепиано, и летом 1840 года  её с шумным успехом исполнил в Павловске оркестр Г.Германа в инструментовке самого дирижера. Входила в цикл и своего рода прощальная «Попутная песня». Тем не менее за границу  Глинка в эти годы не уехал. В середине сентября 1840 года он принялся за сочинение музыки к драме Н.В.Кукольника «Князь Холмский». Но пьеса, поставленная на сцене Александринского театра, «не удалась»,  это «замечательно длинное создание… упало с первого раза со страшным гулом и треском», по отзыву «Литературной газеты», воздержавшейся высказаться о музыке Глинки.

    В марте 1841 года подал прошение о разводе  в петербургскую консисторию. Начался затяжной и каверзный процесс, который всячески запутывали недруги Глинки.

    Выезд из столицы был в связи с  этим Глинке запрещен. И уехать на Украину  к Е.Е.Керн ему, таким образом, не удалось. А с годами чувство Глинки стало меркнуть, и когда в 1842 году «Е. К.» (как Глинка называл её в «Записках») возвратилась в Петербург, они встретились дружески, но уже не было прежней поэзии и прежнего увлечения», вспоминал композитор.

    Несмотря  на все неприятности, Глинка деятельно  работал над окончанием оперы. Отрывки  из неё он играл у Энгельгардтов, А. Н. Струговщикова, Виельгорских, В.Ф.Одоевского, поэтессы графини Растопчиной. Виделся он и с Листом, появление которого в Петербурге весной 1842 года переполошило всех дилетантов; в гостиной Карамзиных он встречался с Даргомыжским и Брюлловым. За «наставлениями» к Глинке приходили молодые композиторы и любители музыки, в том числе Ю.К.Арнольд, А.Н.Серов. Когда после визита к композитору Серов пошел с Глинкой пройтись по Адмиралтейскому бульвару, то удивлен был множеством знакомых, с которыми тот вежливо, но серьезно раскланивался. (Он тогда был известен уже не только среди музыкантов, его знали многие любители русской музыки.)

    Облик Глинки на дагерротипе, снятом с него в том же 1842 году, уже далеко не схож с прежними его изображениями. С достоинством выпрямившись, он смотрит на нем в сторону, словно ему не хотелось бы встретиться глазами с чьим-либо взглядом. На серьезном усталом лице следы творческих размышлений и житейских печалей. Одет он в хорошо сшитый, но не щегольский сюртук. Наступили годы зрелости, ценой многих испытаний выковавшие равновесие мудрого мастерства.

    4 марта 1842 года Глинка представил  партитуру «Руслана и Людмилы»  директору театров А.М.Гедеонову,  и тот согласился на её постановку.

    «Блеск  и великолепие этого спектакля превосходит все, что доныне видели на русских театрах» - писал В.Ф.Одоевский незадолго до первого представления.

    Первое  представление оперы «Руслан  и Людмила» было назначено на  на 27 ноября - день шестой годовщины  со дня премьеры «Ивана Сусанина».

    Декорации, по свидетельству современников, были великолепными, а костюмы - «верхом  роскоши и изящества». Глинку публика  несколько раз вызывала на сцену. Но слышалось и шиканье. Второе представление, по словам Глинки, прошло «не лучше  первого». Зато в третьем «явилась» выздоровевшая  Петрова-Воробьева и сцену Ратмира в третьем действии исполнила так увлекательно, её голос звучал так прекрасно, что зал разразился восторженными рукоплесканиями. С успехом опера прошла только в одном сезоне 1842/43 года 34 раза.

    После нескольких первых представлений зал  наполняла теперь не знать, искавшая в спектакле лишь волшебно-феерическое  зрелище, а сменившая её «настоящая петербургская» публика - зрители-слушатели, пришедшие в театр для того, чтобы действительно смотреть и слушать «волшебную оперу» Глинки, оценить народность её замысла, новизну драматургии, в которой так смело сплелись фантастика и реальность; постичь красоту музыки, исполненной эпического величия в одних сценах, в других - искренней лирики или обольстительной восточной прелести.

    В апреле и мае 1843 года в Петербурге снова концертировал Ф.Лист. Он посетил  одно из представлений новой оперы  Глинки, внимательно следил за действием  и по окончании спектакля подчеркнуто  демонстративно аплодировал. В программы своих концертов он включил собственное виртуозное переложение для фортепиано Марша Черномора, у Виельгорских и Одоевского читал с листа  партитуру «Руслана» и охотно принял участие в музыкальной вечеринке у Глинки.

    Независимый в своих мнениях смелый венгерец Лист в разговоре с тупым служакой великим князем Михаилом Павловичем в ответ на заявление того, что провинившихся офицеров вместо гауптвахты он посылает в Большой театр на «Руслана и Людмилу», назвал Глинку гениальным.

    С тем же глубоким уважением к гению Глинки отнеслись и певцы петербургской Итальянской оперы, открывшей свои спектакли осенью 1843 года.

    В 1844 году Синод постановил снять с  композитора запрещение на выезд  из Петербурга. К тому времени и  матушка решилась отпустить его  в новое заграничное путешествие. Начались приготовления к отъезду.

    Из  Петербурга Глинке не терпелось вырваться, забыть о позорном процессе, светских сплетнях, завистливой злобе мелких музыкантов и критиков. Вдали от всего этого Глинка надеялся забыть о своем горе и верил, что время изгладит в душе его печаль воспоминаний.

    Опасаясь  одиночества в пути в чужих  краях, Глинка уговорил ехать с ним  в Париж своего родственника Ф.Д. Гедеонова.

    21 мая, в день именин Глинки  композитора обрадовала присланная  Блудовой статья о нем Анри Мериме, в которой французский писатель писал о драгоценной самобытности оперы «Иван Сусанин», о том, что это больше чем просто опера, что национальная эпопея.

    В тот же день близкий приятель Глинки Яненко на даче, где он поселился  на летнее время, снял с Глинки гипсовую маску. По ней он вылепил бюст композитора, который современники находили очень похожим.

    К началу июня предоъездные хлопоты были закончены. В один из первых дней месяца, когда Глинка посетил Тарновских, к подъезду дома подъехала его  дорожная коляска; он заехал за Гедеоновым и отъезжавшей вместе с ним молодой француженкой Аделью Россиньоль. Кони помчались по городским улицам. Промелькнули каменные дворцы, потом деревянные дома, потянулись сады. Проверка паспортов на заставе у колонн Московских ворот - и вот далеко позади остался золотой шпиль Адмиралтейства. «…Мы отправились в путь», - писал Глинка в «Записках». 
 
 
 
 
 
 

4.  ГОДЫ СТРАНСТВИЙ 

    Теплым  июльским днем тяжелый дилижанс миновал  заставу и оказался на широкой  улице Монмартр. Прекрасный и удивительный город поразил и пленил Глинку. Все было оживленным и красочным, совсем не похожим на чинную суровость Петербурга. Разнообразные впечатления немедленно нахлынули на Глинку со всех сторон.

    Русские знакомые встретили его приветливо. Карикатурист Невахович забавлял Глинку шутками и карикатурами, петербургский приятель Норов постоянно затевал всевозможные увеселения. Кто-нибудь из друзей сопровождал Глинку при осмотре достопримечательностей - монументов и окрестностей города. Осенний день во дворце и садах Версаля он провел вместе с Виельгорским и Мещерским. Вскоре по его приезде журнал «Revue et gazette musicale» сообщил читателям о том, что Глинка, знаменитый русский композитор, намерен провести зиму в Париже, и редакция журнала выражала надежду на то, что он сочинит «что-нибудь для … Комической оперы»¹². Но Глинке больше нравился Итальянский театр. А вообще писать для парижских театров он не видел возможности, как из-за интриг, так и потому, что, будучи русским душой, не желал подделываться на чужой лад.

    К самому же французскому образу жизни  Глинка вскоре настолько привык, что  ему, как он уверял, казалось, будто  он всегда так жил. Вскоре, однако, известие о том, что Лист отправился концертировать в Испанию, пробудило в душе Глинки давнее желание побывать там. Глинка стал изучать испанский язык, делая быстрые успехи.

    Я думаю, что в Испанию его влекли, прежде всего, соображения художественные. Как он писал матери 11/23 января 1845 года, там он желал ознакомиться с испанскими народными напевами, «потому что они настолько схожи с русскими и дадут…   возможность… приняться за новый большой труд».

    Мне кажется, что из множества лиц, с  кем Глинке довелось видеться за неполный год его пребывания в Париже, самым  важным и интересным для него было общение с Гектором Берлиозом.

    Глинку  он принял сначала  холодно, но вскоре, вероятно, познакомившись с сочинениями  русского композитора, изменил своё отношение на вполне дружеское. Помощь Берлиоза имела тогда для Глинки важное значение. Одной из целей  его пребывания за границей было заинтересовать парижан собственными сочинениями, показать им, что действительно существует и русская музыка, и русские композиторы. Поэтому, когда Берлиоз предложил Глинке включить какие-нибудь его произведения в программу третьего из устраивавшегося им «музыкальных празднеств», Глинка переинструментировал Лезгинку из «Руслана и Людмилы» и просил певицу А.А.Соловьёву-Вертейль спеть по-русски арию Антониды из «Ивана Сусанина» Глинка, по его словам, дебютировал удачно, отзывы прессы были благоприятными, и ухе через день, 6/18 марта, он написал матери о намерении  дать      («в пользу бедных») и собственный концерт. Концерт прошел успешно 29 марта/10апреля 1845 года. Через несколько дней в «Journal des Debats» появилась хвалебная статья Г.Берлиоза, посвященная Глинке. В ней имя русского музыканта он назвал в числе  превосходнейших композиторов нашего времени. Вскоре после концерта, сообщая матери о его результатах, композитор писал: «Может быть другие будут счастливее в своих дебютах, но я первый русский композитор, который познакомил парижскую публику со своим именем и своими произведениями, написанными в России и для России»¹³.

    Последние полтора месяца, прожитые Глинкой  в Париже, были полностью заняты приготовлениями к отъезду в  Испанию. 13/25 мая 1845 года Глинка, дон Сант-Яго (парижский «мажордом» Глинки)  и его девятилетняя дочка Росарио выехали в Орлеан, а оттуда на почтовых в три дня добрались до По.