Жизнь и творчество М.И. Глинки

      События 1812 года юный Глинка, конечно, не мог ещё по-настоящему осознать, ему в то время шел лишь девятый год. Тем не менее, он не мог не заметить следов нашествия врага, не услышать бесчисленных разговоров на эту тему, отражавших всеобщий подъем, который царил повсюду после победы над французами.

    На  долю Смоленщины на этой войне выпали большие испытания. Бои шли почти  на всей смоленской земле. Пострадали многие города, в том числе Смоленск и Ельня, от которой до Новоспасского  было всего лишь двадцать верст.

    Сохранились сведения, что войска Наполеона не миновали и само Новоспасское. Их отряд  вступил однажды в село, разграбил  имение и дом местного священника И.Стабровского - одного из первых учителей маленького Глинки.

    Известно, какое яростное сопротивление встречала повсюду в России наполеоновская армия. Но особое бесстрашие и патриотизм проявляли смоляне. Именно здесь, на смоленской земле, зародились первые партизанские отряды, снискавшие себе легендарную славу. Вот что писал об этом участник Отечественной войны 1812 года, дальний родственник композитора, публицист Федор Николаевич Глинка в своей известной книге "Письма русского офицера": "Тысячи поселян, укрываясь в леса и превратив серп и косу в оружия оборонительные, одним мужеством отражают злодеев".

    Героизм смолян был высоко оценен главнокомандующим русской армией генерал-фельдмаршалом М.И.Кутузовым. Об этом свидетельствуют его слова воззвания, с которыми он обратился через фронт к героям-смолянам: "Достойные смоленские жители, любезные соотечественники... В самых лютейших бедствиях своих показываете непоколебимость своего духа..."

    Все это было в центре внимания, когда  семья Глинок вернулась в Новоспасское. И как ни мал был Миша, он должен был многое по-своему оценить и  запомнить, тем более, что среди  участников и свидетелей войны были его родственники и близкие ему люди. Я уверена, что, когда впоследствии Глинка обратился к своей историко-героической опере "Иван Сусанин", воспоминания вновь ожили в его сознании и образ Сусанина поневоле ассоциировался с именами многих героев недавно прошедшей войны.

    Весной 1813 года семейство И.Н.Глинки возвратилось на Смоленщину, ещё полную свежими  отголосками славного военного прошлого. Перед главой семьи стояли трудные  задачи. На европейском Западе ещё  долго гремели пушечные залпы, лилась кровь в страшной «битве  народов» под Лейпцигом, союзные войска вступили в Париж, а в разоренной войной русской земле начиналась мирная жизнь. Надо было заново устраивать хозяйство, надо было думать о воспитании детей (число их к 1825 году достигло 13)».

    Прежде  всего Иван Николаевич заново выстроил в Новоспасском усадебный дом.  По описанию Л.И.Шестаковой все потолки  там были расписаны, а стены в  парадных комнатах обиты бархатными обоями. «Мебель…в каждой комнате  из особого дерева. Великолепные зеркала, паркеты, люстры, лампы», а также - два фортепиано. «Прямо от балкона шел покатый большой луг к реке…Огромный сад был весь усеян цветами; фонтаны, каскады, островки… с разными причудливыми мостиками…» Семья зажила «по старинному обычаю в полном довольствии»⁴.

    К детям приставили француженку Розу Ивановну. Нанятый Иваном Николаевичем архитектор (имя его осталось неизвестным) давал мальчику Глинке уроки рисования.

    «Приятного  нрава» старичок - дальний родственник, заметив интерес к его рассказам о далеких краях, о диких людях, о климатах и произведениях тропических стран, подарил ему многотомное издание «Истории о странствиях вообще…» А.Ф. Прево д′Экзиля. Маленький Глинка «со страстью» его изучал, делал извлечения, и, как он писал в «Записках», это стало первой основой его «страсти  к географии и путешествиям»⁵. Мальчик тихого и кроткого нрава, он детским играм предпочитал чтение, а «музыкальное чувство» долгое время находилось в нём в состоянии ещё «неразвитом».

    По  словам Глинки, оно пробудилось, и немного внезапно, по его «10-му или 11-му году» (т.е. в 1814 или 1815 году). В тот день крепостные музыканты дяди его Афанасия Андреевича, оставшиеся в Новоспасском после одного из семейных праздников, сыграли квартет шведского композитора Бернгарда Крузеля с кларнетом. Его музыка произвела на мальчика «непостижимое, новое и восхитительное впечатление». Погруженным в  «неизъяснимое, томительно-сладкое состояние» он оставался и на другой день, а на замечания учителя о том, что на уроке он думает только о музыке, ответил: «Что ж делать? Музыка - душа моя».

    Я думаю, что развитию музыкальных  способностей Глинки способствовало домашнее его воспитание. Чтению нот он научился, занимаясь игрой на фортепиано (со строгой гувернанткой В.Ф.Кламмер) и  на скрипке (с одним из дядиных музыкантов). Но «источником самых живых восторгов», как сообщал Глинка в «Записках», оставался для него всегда симфонический оркестр. Там же он говорил, что «грустно-нежные» звуки русских песен (игранных деревянными духовыми инструментами чаще всего во время ужина), «может быть…были первою причиною того, что впоследствии я стал преимущественно разрабатывать народную русскую музыку».

    Осенью 1817 года до Новоспасского дошли сведения о том, что Министерство народного  просвещения приняло решение открыть при Петербургском Педагогическом институте Благородный пансион  для юношей. Все зрело обдумав, Иван Николаевич Глинка вскоре принял решение.  И в середине января 1817 года «матушка» (Евгения Андреевна) в «удобном возке» санным путем отправилась в Петербург вместе с тринадцатилетним сыном Михаилом и старшей дочерью Пелагеей.

    Приехавший  вслед за тем батюшка, разузнав все, приступил к делу, и 2 февраля 1817 года мальчик был зачислен в список пансионских воспитанников. Многие из принятых тогда вместе с ним детей, пансионских товарищей Глинки, стали потом его друзьями на всю жизнь.

    По  желанию отца Глинку, а с ним  и еще трех воспитанников, поместили  отдельно от прочих, в мезонине дома. «Особенным гувернером» при этих детях назначен был добрый и благородный товарищ  А.С.Пушкина по лицею В.К.Кюхельбекер. В пансионе он преподавал русскую словсность.

    Человек высоких нравственных и патриотических идеалов и будущий декабрист, он учил воспитанников «чувствовать и мыслить», старался развить в  них любовь к отечественной истории и  литературе, прежде всего к русским народным  сказкам, былинам, песням.

    В бурные годы, когда складывалось гражданское  сознание Глинки, слова Кюхельбекера, несомненно, глубоко запали в его  душу. Мне кажется, что именно эти  уроки пробудили в будущем великом музыканте любовь к поэзии, к стихам Жуковского, Пушкина, Дельвига, Козлова.

     Слушая  курс наук, Глинка с особенной охотой занимался иностранными языками, географией и зоологией. Математические занятия  интересовали его намного меньше. В мезонине нашлось место и для фортепиано, вскоре замененного хорошим роялем Тишнера. Занятия музыкой Глинка возобновил сразу же по приезде в Петербург. Три урока фортепианной игры он взял у знаменитого пианиста Джона Фильда и получил «лестное одобрение» за выученный и удачно исполненный его второй дивертисмент. Но Фильд вскоре уехал в Москву; последовали занятия с В.Оманом, К.Т.Цейнером и, наконец, Карлом Майером, По мнению Глинки, он более других содействовал развитию его музыкального таланта, и под его руководством Глинка стал незаурядным пианистом. Занимался Глинка и игрой на скрипке. Уроки брал у скрипача Франца Бема

       На протяжении 4-х лет обучения  в Благородном  пансионе Глинка  ежегодно во время каникул  уезжал в свое Новоспасское. Там  он сразу же окунался в привычную для него атмосферу и с большим увлечением предавался любимому занятию музыкой. Уже с юных лет Глинка мог ощутить особую притягательную силу смоленских народных песен, их строгую чистоту и классическую ясность выражения. Внешне они кажутся довольно скромными - их отличает сравнительно небольшой звуковой объем и одноголосовая основа периодическим расщеплением мелодии на два-три голоса. Но при всем этом большинству песен Смоленщины присуща особая внутренняя  энергия и большая душевная теплота. Про такие песни говорят, что их слушаешь - не наслушаешься, поешь -  не напоёшься.

     После окончания в 1822 году Благородного пансиона Глинка неоднократно приезжал в Новоспасское, которое благодаря активной деятельности отца композитора достигло к этому  времени подлинного расцвета. В сентябре 1823 года прибыл в Новоспасское и остался там до весны следующего года. В это время он с особым рвением принялся за музыкальные занятия в оркестре.

    Из  пансиона Глинка вышел «вторым по списку», т.е. одним из первых учеников. Однако с поступлением на государственную службу он долгое время медлил. Не имея определенного пристрастия к какой-либо из её отраслей, он все же (без особого усердия) в течение некоторого времени изучал немецкий язык, необходимый для поступления в Иностранную коллегию. Но главным образом своё время Глинка отдавал игре на фортепиано и сочинению музыки.

    В результате усиленных занятий хрупкое  здоровье молодого музыканта пошатнулось. Весной 1823 года для его поправления  Ивану Николаевичу Глинке стало  «угодно» отправить старшего сына на Кавказ. Однако это трудное тем временем путешествие оказалось для Глинки не столь целительным, сколь обогатило его восприимчивую натуру множеством ярких и разнообразных впечатлений.

    Мне кажется, что память о них стала  источником лучших восточных вдохновений Глинки в III и IY действиях «Руслана и Людмилы». Но ни сернокислые ванны, ни лечение нарзаном в Кисловодске не принесли пользы его здоровью. В конце августа 1824 года Глинка отправился в обратный путь  на север.

    «Множество  новых впечатлений возбудили моё воображение»⁶, - писал Глинка в «Записках», и по возвращении с Кавказа он действительно усердно принялся за музыкальные занятия. Управляя оркестром дяди, в репертуаре которого кроме множества увертюр были симфонии Гайдна, Моцарта, Бетховена, Мегюля, а также Маурэра, он подмечал особенности оркестровых приемов у композиторов-классиков. В деревне вслушивался он и в русские народные песни - протяжные и игровые, многие из которых были знакомы ему с детства. О творческих поисках Глинки в это время говорят сочиненные им тогда Анданте кантабиле (Адажио) и два варианта Рондо для оркестра, а также Септет для деревянных духовых и струнных инструментов.

    Вернувшись  весной 1824 года в Петербург, молодой  композитор с новым рвением взялся за игру на скрипке и фортепиано. Но Карл Майер, прослушав его, сказал: «Вы слишком талантливы для того, чтобы я давал вам уроки, приходите ко мне каждый день как друг и мы будем заниматься музыкой». Тем не менее он продолжал задавать Глинке различные пьесы и учил его композиции.

    Определиться  в должность Глинка все еще  не спешил. Однако 7 мая 1824 года он наконец  занял место помощника секретаря  в канцелярии Главного управления путей  сообщения. При всей неприязни Глинки к казенной службе она давала ему  некоторую материальную самостоятельность и все же оставляла достаточно свободного времени для музыки.

    Трагический день 14 декабря   года врезался в  память Глинки на всю остальную жизнь. Время, проведенное возле В.К.Кюхельбекера, под живым воздействием его идей и политических взглядов, не могло не запечатлеться в душе и не сказаться на взглядах его юного ученика. Утром в тот страшный день Глинка был на Дворцовой площади, потом на Сенатской. Он видел полки восставших солдат и во главе их много  «очень знакомых» людей. Он слышал пушечные выстрелы, направленные против «мятежников», но разбившие прежде всего лучшие помыслы и надежды целого поколения русских людей и поставившие его лицом к лицу с чудовищем царского самодержавия.

    В поле зрения следственной комиссии по делу декабристов попал и Глинка. К счастью, ему легко удалось отвести от себя подозрения в укрывательстве успевшего бежать из Петербурга Кюхельбекера.

    Важно учесть одно обстоятельство, связанное  с пребыванием Глинки в Петербурге. Речь идет о том настроении трудовой русской интеллигенции, которое предшествовало восстанию декабристов в 1825 году. Во время своего обучения в пансионе, а также в последующие годы Глинка, несомненно, общался с некоторыми участниками декабристского движения и знал об их идейных устремлениях. И если сам он не входил ни в одно общество, то духовно был во многом близок декабристам. Да и как могли не вызвать сочувствия у Глинки их призывы к утверждению самобытности русской культуры, их вера в духовную зрелость России и её способность к созданию своих собственных духовных ценностей!

    Передовые идеи декабристов Глинка смог воспринять уже в первые годы обучения в пансионе от своего гувернера В.К.Кюхельбекера - поэта, будущего декабриста, друга  Пушкина и Грибоедова.  Его  эстетические взгляды, а вероятно, и политические убеждения были, несомненно, знакомы Глинке и не могли не оказать воздействия на формирование собственных вкусов и воззрений юноши. И та страстная любовь к русскому народному искусству, которую Глинка воспринял с детства, без сомнения, укрепилась и усилилась общением с Кюхельбекером. Глинка был знаком и с другими декабристами, как М.Глебов, С.Палицын, с которыми вместе учился, с иными встречался у своих друзей. Причем это могло быть не только в Петербурге, но и на Смоленщине, куда нередко приезжал П.Каховский, П.Пассек, И.Якушкин и другие.