Смех как явление культуры

    Комизм социален своей объективной (особенности предмета) и своей субъективной (характер восприятия) стороной. Восприятие комического всегда социально обусловлено. То, что смешно одному, другому может представляться печальным. Историческое, национальное, классовое и общечеловеческое находятся в комическом в сложном диалектическом единстве.

    Смех  заразителен и тяготеет к коллективности, на людях он более интенсивен. Благоприятнейшие для комического те искусства, которые  рассчитаны на массовую аудиторию, - театр, кино, цирк. Характерно, что актеры, хорошо знающие особенности  восприятия комического, обычно обращаются с комедийным текстом не прямо к телезрителям, а к аудитории, с которой есть обратная связь.

    Комедия – плод развившейся цивилизации. Смех по своей природе демократичен. Он враждебен иерархичности, преклонению перед чинами. Он выступает как сила, враждебная всем формам неравноправия, насилия, самовластия.

    Комическое  – критика современности. Смех современен, его мишень всегда конкретна и  определенна. Даже если сатирик пишет о давно минувшем, его смех злободневен.

    Смех  – чрезвычайно доходчивая и заразительная  форма эмоциональной критики, предполагающая сознательно – активное восприятие со стороны аудитории.

    Недоверие к уму аудитории порождает  смех плоский, а порой и пошлый. В отличие от трагедии, комедия не выговаривает идеал «прямо и положительно», а подразумевает его как нечто противоположное тому, что изображается. И воспринимающему (реципиенту) предстоит уже самостоятельно противопоставить в своем сознании высокие эстетические идеалы комическому явлению.

    Сущность  комического – в противоречии. Комизм – результат контраста, разлада, противостояния: безобразного – прекрасному (Аристотель), ничтожного – возвышенному (И. Кант), автоматического – живому (А. Бергсон)  и т. д. Каждое из этих определений, выработанных в истории эстетической мысли, выявляет и абсолютизирует один из типов комедийного противоречия. Однако формы комического противоречия разнообразны. В нем всегда присутствуют два противоложных начала, первое из которых кажется положительным и привлекает к себе внимание, но на деле оборачивается отрицательным свойством. И. Кант видел сущность комического во внезапном разрешении напряженного ожидания в ничто. Французский философ – просветитель XVIII в. Ш. Монтескье писал: «Когда безобразие для нас неожиданно, оно может вызвать своего рода веселье и даже смех» [3;753].

    Для противоречий, порождающих комическое, характерно то, что первая по времени  восприятия сторона противоречия выглядит значительной и производит на нас большое впечатление, вторая же сторона, которую мы воспринимаем по времени позже, разочаровывает своей несостоятельностью.

    Психологический механизм комедийного смеха, как  ни странно, приближен к механизму  испуга, изумления. Эти разные проявления духовной деятельности роднит то, что это переживания, не подготовленные предшествующими событиями. Человек настроился на восприятие значительного, существенного, а перед ним вдруг предстало незначительное, пустышка; он ожидал увидеть прекрасное, человеческое, а перед ним – безобразное, бездушный манекен, живая кукла. Смех – всегда радостный «испуг», радостное «разочарование – изумление», которое прямо противоположно восторгу и восхищению [37;191]. По мысли Н. В. Гоголя в «Ревизоре», выходит так, что мы  обманываемся, думая, что городничий правильно принимает Хлестакова за ревизора, и заблуждаемся, предполагая, что человек, которого принимают за ревизора, должен быть если не мало-мальски солидным и положительным, то хотя бы персоной, которую действительно стоит бояться. Оказывается, перед нами фитюлька.…Существует огромное, кричащее несоответствие между тем, кто есть на самом деле Хлестаков, и тем, за кого его принимают, между тем, каким должен быть государственный чиновник, и тем, каков он на самом деле. Самое главное схватить это противоречие: за внешним увидеть внутреннее, за частным – общее, за явлением – сущность. Радостно сознавать, что все опасное для общества не только грозно, но и внутренне несостоятельно, комично. Страшен мир фитюлек и мертвых душ, но он и комичен: он ниже совершенства, он не соответствует высоким идеалам. Осознав это, мы поднимаемся над опасностью. Даже самая грозная опасность не победит нас. Она может принести нам гибель, но трагедию можно пережить, однако наши идеалы должны быть выше и потому сильнее, а значит, и непобедимы, и поэтому мы смеемся над мертвыми душами, над городничими, над породившей их действительностью [1;346].

    Н. В. Гоголь не знает выхода из тех  противоречий, которые он раскрывает в своих произведениях, и потому его смех – это смех сквозь слезы. Но у него есть огромное моральное и эстетическое превосходство над изображаемым им миром фитюлек и держиморд. Поэтому из души художника и его читателей излетает светлый смех.

    Комическое  находит отражение и в музыке, которая говорит с людьми на непосредственном языке души. Для восприятия комического в инструментальной музыке важен настрой слушателя, обусловливаемый, в частности, авторским обозначением жанра произведения. Трансформация жанров – один из способов создания комического в музыке. Например, нарушение логики танцевально-бытовых жанров неожиданными паузами, контрастами, благодаря чему возникает комический эффект.

    Жанр  комической оперы оформился с  появлением в Италии оперы-буфф в 30-х  годах XVIII в. Полная веселого юмора опера-буфф демократизировала театр и музыку, которая стала проста и включила в себя фольклорные мотивы. Во Франции комическая опера возникла из ярмарочных представлений. Она отвечала культурным запросам третьего сословия. Опера-буфф повлияла на творчество венских классиков, а через них на европейскую музыку, развив многие особенности музыкально-комедийной выразительности: гомофонный склад, периодичность, моторность, скороговорка, ясная гармоническая логика, мотивная расчлененность, связь бытовой народной мелодией. Эти особенности стали основой комического музыкального языка.  

    В музыке комизм раскрывается через художественно  организованные алогизмы и несоответствия, а также через соединение разнохарактерных мелодий, которые всегда содержат в  себе элемент неожиданности.

    Инструментальная  музыка может выражать комическое, и не прибегая к «внемузыкальным  средствам», в отличие от музыкальных  жанров, связанных со сценическим  действием или имеющих литературную программу. Р. Шуман, по его словам, впервые  сыграв Рондо соль мажор Бетховена, начал хохотать, так как «трудно себе представить что – либо более забавное, чем эта шутка» [46;28]. Он впоследствии обнаружил в бумагах Бетховена, что это произведение озаглавлено «Ярость по поводу потерянного гроша, излитая в форме рондо». О финале  Второй симфонии Бетховена тот же Шуман писал, что это величайший образец юмора в инструментальной музыке. А в музыкальных моментах Ф. Шуберта ему слышались неоплаченные счета портного – такая житейская досада звучала в них. Для создания комического эффекта в музыке часто используется внезапность. Так, в одной из Лондонских симфоний Й. Гайдна встречается шутка: внезапный удар литавр встряхивает публику, вырывая ее из мечтательной рассеянности. В «Вальсе с сюрпризом» И. Штрауса плавное течение мелодии неожиданно нарушается хлопком пистолетного выстрела. Это всегда вызывает веселую реакцию зала. В «Семинаристе» М. П. Мусоргского мирские мысли, передаваемые неспешной мелодией, внезапно нарушаются скороговоркой, передающей зазубривание латинского текста. В эстетическом фундаменте всех этих музыкально – комедийных средств лежит эффект неожиданности [46;31].

    Русская народная сказка знает царевну Несмеяну. Заколдованная злым волшебникам, она  разучилась смеяться. Все попытки  развеселить ее тщетны. На тему этой сказки В. М. Васнецов написал картину. На ней изображена сидящая на высоком троне Несмеяна, погруженная в себя, не замечающая окружающего. Она потеряла что-то очень ценное, но не в силах вспомнить, что именно. Вокруг трона – шуты и придворные. Скоморохи, плясуны, гусляры, сказители играют на гуслях, на балалайках, пляшут вприсядку, поют веселые песни, загадывают смешные загадки. А за распахнутым окном, полный удали и величия, смеется народ. Но никто не может рассмешить царевну. Волны смеха разбиваются о ее трон. Возвысившийся над народом может стать объектом смеха, но не его субъектом. Царство полно смеха, а царевна не смеется. Для смеха недостаточно комического в действительности, необходима еще и способность к его восприятию, чувство юмора. Смех в представлении народа не безобидное баловство. Лишиться способности смеяться – значит утратить важные свойства души.

    Единственный  вид искусства, неспособный отразить комическое, - архитектура. Комическое здание или сооружение – беда и  для зрителя, и для жителя, и для посетителя. Архитектура, прямо выражая идеалы общества, не может в силу своей специфики что – либо непосредственно критиковать, отрицать, а, следовательно, и осмеивать. Между тем комическое в искусстве всегда включает в себя высокоразвитое критическое начало. Смех – эмоционально насыщенная эстетическая форма критики. Он предоставляет художнику безграничные возможности для  шутливого и серьезного обращения с предрассудками своего времени.

    Чувство юмора как разновидность эстетического  чувства всегда опирается на высокие эстетические идеалы. В противном случае юмор превращается в скепсис, цинизм, пошлость. Юмор предполагает способность хотя бы эмоционально, в самой общей эстетической форме схватывать противоречия действительности. Юмор присущ эстетически развитому уму, способному быстро, эмоционально – критически оценивать сущность явления, склонному к богатым и неожиданным сопоставлениям и ассоциациям.

    Активная, творческая форма чувства юмора  – остроумие. Если юмор – это способность к восприятию комизма, то остроумие – к его творению, созиданию. Остроумие – это талант так концентрировать, заострять и эстетически оценивать реальные противоречия действительности, чтобы нагляден, ощутим стал их комизм.

    Комедийный  смех богат взрывчатым критическим содержанием. Но в критическом пафосе смеха нет отрицания. Истинное остроумие человечно. Комедийный смех не есть всеобщее, слепо – беспощадное отрицание, разрушение. Основание остроумия – не философия вселенского нигилизма, а высокие эстетические идеалы, во имя утверждения которых и ведется критика. Поэтому смех – критическая сила, столь же отрицающая, сколь и утверждающая. Смех стремится разрушить существующий несправедливый мир и создать новый, принципиально отличный от него, - идеальный. Смех предполагает не только сокрушение, но и творческое созидание. Жизнеутверждающий, жизнетворящий, радостный, веселый аспект комического имеет историческую, мировоззренческую и эстетическую значимость.

    Юмор  и сатира – основные типы комизма. Юмор – смех дружелюбный, беззлобный. Он совершенствует явление, очищает его от недостатков, помогает полнее раскрываться всему общественно ценному в нем. Юмор видит в своем объекте какие-то стороны, соответствующие идеалу. Часто наши недостатки есть продолжение наших достоинств. Такие недостатки – мишень для добродушного юмора. Объект юмора, заслуживая критики, все же в целом сохраняет свою привлекательность.

    Иное  дело, когда отрицательны не отдельные  черты, а явление в своей сущности, когда оно социально опасно и  способно нанести серьезный ущерб обществу. Здесь уже не до дружелюбного смеха, и рождается смех бичующий, изобличающий, сатирический. Сатира отрицает, казнит несовершенство мира во имя его коренного преобразования в соответствии с идеалом.

    Между юмором и сатирой целая гамма  оттенков смеха. Например, раскатистый карнавальный хохот Рабле, едкий сарказм Свифта,  изящная, рационалистически строгая сатира Мольера, мудрая и злая улыбка Вольтера, смех сквозь слезы Гоголя, разящая сатира и сарказм Салтыкова – Щедрина и т.д.

    Целый спектр оттенков смеха передает и музыка. Так, в произведениях М. П. Мусоргского «Семинарист», «Калистрат», «Блоха» звучат и юмор, и ирония, и сарказм. Смех сквозь слезы слышится в музыке Р. К. Щедрина к «Мертвым душам» Гоголя. Композитор наделяет гоголевских героев не только тематическими и ритмическими характеристиками, но и тембровыми: Манилова характеризует флейта, а Собакевича – два контрабаса [46;29].

    Многообразие  оттенков смеха (карнавальный смех, юмор, сатира, ирония, сарказм, шутка, насмешка) отражает эстетическое богатство действительности. Формы и мера смеха определяются и объективными эстетическими свойствами предмета, и мировоззренческими принципами художника, его эстетическим отношением к миру, и национальными традициями художественной культуры народа.

    Комическое  всегда национально окрашено, выступает  в национально – неповторимой форме, его национальное своеобразие  исторически изменчиво. Рассмотрим это на примере Франции. Многие исследователи  комического относят каламбур к низшему сорту шутки. Однако для Франции XVII – XVIII вв. каламбур был высшей формой остроумия. Его легкость, блеск, беззаботная веселость эстетически соответствовали характеру жизни высших слоев общества, определявших духовную жизнь нации. Способность каламбурить высоко ценилась и служила своеобразной визитной карточкой человека. Существует притча: Людовик IV захотел испытать остроумие одного придворного и сказал ему, что он, король, хочет быть сам сюжетом остроты. В ответ кавалер удачно скаламбурил: «Король – не сюжет, король – не подданный». Во французском языке слово «sujet» одновременно означает «сюжет» и «подданный». Отсюда игра слов в ответе. Это характерный пример французского галантного остроумия [49;163].

    В конце XVIII в. господствовать в области комизма стал гротеск. Его острие зло жалило аристократию. Святыни монархической государственности были повержены, освистаны и осмеяны с высоты идеалов всеобщей свободы, равенства и братства. Однако в середине XIX в. стало ясно, что эти идеалы не осуществились, хотя и ценности аристократического прошлого померкли безвозвратно. Безверие и отсутствие ясных идеалов породили во Франции особый род остроумия – благг. Эта беспощадная насмешка над тем, чему люди привыкли поклоняться, - дитя общественных разочарований. Утраченные иллюзии стали обыкновенной историей, а в сфере юмора это выразилось в безрадостном, подернутом цинизмом смехе, для которого нет ничего заповедного, неприкосновенного.