Обвинительная речь прокурора

Первое - наличие у С. мотива к убийству, т.е. ревности.

Второе - отсутствие мотива к убийству у  Л. и её мужа.

Третье - отсутствие у 3. мотива к самоубийству.

Четвертое - физическую невозможность самоубийства.

Пятое - ложность показаний С, а для этого • время наступления смерти и наличие инсценировки,

    Группировка доказательств вокруг этих обстоятельств позволяла убедительно обосновать вывод о совершении обвиняемым вмененного ему преступления.

   Таким образом, нельзя доказывать виновность подсудимого в целом, для этого необходимо обосновать ряд тезисов, закономерно приводящих к основному выводу. Иногда требуется доказывать, чью инкриминируемое подсудимому деяние имело место, иногда - что это деяние содержит состав преступления или что его совершил именно подсудимый. В других случаях - требуется доказать наличие умысла или обосновать неосторожность.

   ¹ Плевако Ф Н Избранные речи...- С. 75-76 

Разумеется, задача обвинения решается проще  в дела к, где имеются прямые доказательства совершения преступления определенным лицом. В таких случаях основная задача обвинителя сводится к обоснованию достоверности обвинительных доказательств. При этом релью забывать, что совершение лицом общественно опасного деяния возможно при отсутствии вины, поэтому субъективная сторона преступления - всегда предмет особой заботы обвинителя.

   Обвинение может быть построено и по иной схеме. Например, в случае наличия у подсудимого алиби одним из важнейших элементов обвини тельной речи является его опровержение, а в случае признания подсудимым вины - обоснование добровольности такого признания. Иногда для обоснования виновности одного подсудимого прокурор должен доказать невиновность другого.

   Такой способ доказывания мне пришлось использовать много лет назад при осуществлении обвинения по делу А. и П., совершивших в ночное время разбойное нападение на гражданина Борисова, в ходе которого ему был нанесен удар ножом, приведший к смертельному исходу. Борисов не был допрошен, так как, несмотря на сделанную ему операцию, умер, однако, придя в себя, успел рассказать об обстоятельствах убийства своей матери. По словам матери, удар ножом был нанесен старшим из нападавших, одетым в пиджак. Старшим был А., ему на момент совершения преступления исполнился 31 год, он трижды судим, в том числе и за совершение разбойного нападения, сопряженного с вовлечением в него малолетнего. Именно он в тот вечер был одет в пиджак. П. было всего 15 лет, и одет он был в белую рубашку. А. своей вины не признавал. В судебном заседании оба подсудимых утверждали, что А. передал свой пиджак П.. а последний к тому же заявил, «по удар ножом нанес именно он.

   Для доказывания вины А. в умышленном убийство пришлось значительную часть речи посвятить обоснованию невиновности П., а для этого доказать, что его признание вины - самооговор. Это в свою очередь потребовало обоснования мотива самооговора (в суде П. заявил, что ему «все равно больше десятки не дадут»), допустимости и достоверности производного доказательства - показаний матери потерпевшего (которая была следователем допрошена раньше, чем произошло задержание подозреваемых), неубедительности показаний П. (он не смог описать оружие преступления и сказать, где взял и куда его затем выбросил), их противоречивости (первоначально П. изобличал в совершении убийства А.), сравнения и оценки данных о личности обоих подсудимых. Выступая вторым, защитник П. не мог не сказать, что его задача почти полностью выполнена прокурором.

   Обвинительная речь может быть построена на основе данных о личности подсудимого или потерпевшего или их противопоставлении. Во главе угла могут быть положены причины, которые привели к преступлению -все зависит от того, какую цель избрал обвинитель в качестве непосредственной. Поэтом)' заранее предписывать прокурору определенную структуру речи не только нецелесообразно, но и не нужно, и даже вредно Структура речи, её композиция определяется логикой доказывания, избранной прокурором стратегией. Нельзя загонять живую речь в жесткие рамки. Не случайно уголовно- пропессуальный закон (ст. 248) указывает, что прокурор обязан представить суду свои соображения лишь по поводу применения уголовного закона и меры наказания в отношении подсудимого. Как, каким путем прокурор придет к обоснованию этих соображений, зависит от избранной им линии поведения, в конечном итоге - от обстоятельств конкретного дела.

   Сказанное не означает, что в речи прокурора нет места оценке преступления с точки зрения его общественной опасности, анализу причин и условий, способствовавших совершению преступления, но разбор любых, в том числе и этих, обстоятельств должен быть подчинен основной цели обвинительной речи. Если по делу нет спора о вине, то со всей остротой может встать вопрос о целесообразности применения к подсудимому уголовной репрессии, о необходимости назначения наиболее строгой или да же исключительной из предусмотренных законом мер наказания. В таком случае не исключено, что центр тяжести обвинительной речи придется на обоснование опасности преступления, демонстрации его последствий, степени причиненного общественным и личным интересам вреда. Значительного внимания в этом случае заслуживает личность подсудимого. А там, где прокурор полагает возможным смягчение уголовной репрессии, его речь направляется на изобличение общественных портков, которые привели к совершению преступления и по поводу которых необходимо частное определение суда.

   Точно так же самостоятельно и творчески, руководствуясь внутренней логикой обвинительной речи, прокурор избирает последовательность изложения своих доводов. Однако представляется, что фабула обвинения прокурором должна излагаться во всех случаях, иначе слушатели могут не понять, к чему относятся те или иные доводы. Освещая событие преступления, прокурор одновременно сообщает план своего выступления, определяет, на что будет направлено ею внимание. Если в «виде судебного следствия обстоятельства дела претерпели изменения, прокурору следует акцентировать на этом внимание, показать, каков был характер и объем обвинения по обвинительному заключению и что из этого обвинения он намерен поддерживать в настоящий момент. Возможно, что уже при изложении фабулы обвинения потребуется приведение доказательств - если спор вызывает её преступный и уголовно-наказуемый xapaктеp (например, имело место убийство или самоубийство).

   Доказав наличие события преступления, следует обосновать его со став, т.е. сразу же дать его юридическую квалификацию, и лишь потом переходить к изложению доказательств, подтверждающих совершение преступления подсудимым. Однако если спорной является именно квалификация деяния, а не участие в нем подсудимого, последовательность изложения аргументов может быть изменена. Бесспорно, установленное всегда целесообразнее излагать ранее спорного тогда на него мот но опереться в своих рассуждениях, использовать как логическое основание для после дующих выводов.

  Совершенно очевидно, что нельзя заранее указать, в какой момент выступления прокурор должен сообщить суду свой взгляд на общественную значимость преступления и нужно ли ему будет это делать вообще. Преступление может не иметь большого общественного значения, однако его общественная опасность, как предусмотренного уголовным законом деяния, слишком очевидна, чтобы говорить о ней без необходимости обосновать тот или иной вид наказания или его конфетный размер. Там, где это необходимо, для демонстрации общественной значимости преступления можно привлечь данные о распространенности этого вида преступления в соответствующем регионе, о низменности мотивов, которыми руководствовался подсудимый. Для обоснования особой общественной опасности преступления можно использовать данные о страдания> потерпевшего и наличии отдаленных вредных последствий. Общественная опасность преступления может проявиться в породивших его причинах, в каких-то негативных явлениях общественной жизни, сопровождающих преступление, поэтому её изложение может совпасть с характеристикой соответствующих элементов обвинительной речи. Рекомендации о структурном содержании речи приводят лишь к искусственному вычленению какого-либо ее элемента из контекста, лишают речь естественной стройности и логичности. Сказанное относится и к характеристике подсудимого как элемента обвинительной речи. Она может прозвучать в обвинительной речи в разных аспектах: для демонстрации повышенной общественной опасности преступления, для обоснования необходимости назначения подсудимому наказания, избраним конкретного его размера и необходимости его реального события, для определения мотива преступления. В качестве примера удачного совмещения характеристики подсудимого с общественным значением преступления приведем завершающую часть произнесенной в Сенате речи А.Ф. Кони по делу Василия Протопопова, обвиняемого в преступлениях по должности. Обосновывая невозможность удовлетворения ходатайства осужденного об отмене приговора судебной палаты, А.Ф. Ко ни говорил: «Будучи в настоящее время прокурором апелляционного суда, т е. представителем обвинительной власти, я выражаю надежду, что Правительствующий Сенат оставит приговор палаты в силе, а ходатайство подсудимого без последствий. Устав о службе гражданской свода законов определяет в ст 712 «общие качества должностного лица и общие обязанности, которые должны быть зерцалом всех его поступков». К ним принадлежат: здравый рассудок, человеколюбие, радение о должности, правым и равный суд всякому состоянию и т.д. Мы видели, как часто гнев потеснял здравый рассудок подсудимого, мы знакомы с характерными способами выражения им своего человеколюбия, мы знаем, как радение о должности превращалось у него в радение о своей власти, нам известно, как облегчал он обращение к своему правому и равному суду...Он не может без опасения причинения дальнейшего вреда поручаемому ему делу оставаться матросом на корабле государственной службы Его следует ссадить за борт, и когда он, предавшись частной жизни, сольется с массою людей, не имеющих никакой власти, он взглянет на последнюю снизу вверх и, вероятно, поймет, как дурно для других и опасно для себя распоряжался он тою властью, которая была ему с доверием да на...» . 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

3. Характеристика отдельных элементов речи прокурора.

3.1. Анализ доказательств.

    Анализ доказательств является, несомненно, важнейшим элементом обвинительной речи. Определив стратегию своей речи, план доказывания виновности подсудимого, прокурор в обоснование каждого из своих выводов должен взять только такие доказательства, которые не вызывают сомнения в своей допустимости и достоверности. Верным может быть только тот вывод, который вытекает из верных посылок. В обвинительной речи анализу и оценке подвергается как каждое отдельное доказательство, так и все доказательства в совокупности. Прежде всего детальному разбору подлежит показания подсудимого, независимо от того, признает ли тот свою вину. Несмотря на то, что показания подсудимого теорией доказательств рассматриваются лишь как одно из доказательств, равное с другими и не имеющее по сравнению с ними ни большей, ни меньшей силы, они не утрачивают своего особого значения. Это значение определяется тем, что подсудимый - главный и непосредственный участник преступления, он лучше, чем кто-либо другой, знаком с обстоятельствами его совершения и, следовательно, может дать о нем наиболее полную информацию. Показания подсудимого важнейшее средство его защиты, поэтому ни орган уголовного преследования, ни суд не вправе игнорировать его объяснения, лишая возможности защищаться.

   Показания подсудимого должны быть тщательно проверены и сопоставлены с другими доказательствами и в зависимости от их содержания либо использованы для обоснования обвинения, либо опровергнуты.

   Задача прокурора значительно упрощается, если подсудимый признает себя виновным в совершении преступления, однако, починяя об известном правиле оценки этого вида доказательства, прокурор обязан обосновать правдивость этих показаний, добровольность сделанного признания, его соответствие иным доказательствам. При отрицании подсудимым вины у прокурора есть два варианта поведения. Он может обойти молчанием позицию подсудимого и доказать его вину с помощью других доказательств; ложь подсудимого, таким образом, становится очевидной и в опровержении не нуждается. При втором варианте обвинитель шаг за шагом опровергает показания подсудимого, показывает суду их надуманность и противоречивость. Возможно использование и обоих приемов одновременно.

Пример: С. утверждает, что войдя в кухню, увидел кровь на груди своей жены. Поняв, что что-то произошло, возможно самоубийство, а может быть и убийство - подруга жены Л. в одной сорочке стоит рядом и держит раненую за руку, выскочил во двор и стал заводить машину, чтобы доехать до телефона-автомата и вызвать "скорую".

¹ Кони А Ф Избранные произведения.. - С.258-259. 

По  его словам, он был сильно обеспокоен состоянием жены, поэтому не стал к  мел подходить, а сразу бросился к машине. Выехав со двора, в 70 метрах oт калитки увидел идущих впереди супругов Л., полностью одетых в зимнюю одежду. На вопрос суда ответил, что не видел, как Л. прошли мимо него, сидящего в машине.

   Остановимся пока на этом. Все эти показания при правильной оценке выглядят совершенно неубедительно. Прокурору достаточно задать вопрос: что делает муж, видя жену раненой? Что делает любой человек в подобной ситуации? Разве не естественно спросить, что случилось, попытаться помочь, поднять на руки, положить на диван, перевязать? Поведение С, им самим описанное, противоречит элементарным психологическим законам, здравому смыслу, нелогично. Возможные контраргументы С сводятся к тому, что он только что застал жену в двусмысленной, как он утверждает, позе с посторонним мужчиной, гостем, мужем подруги, и требовать от него в такой ситуации заботы о жене - противоестественно. Однако позволительно тогда спросить, куда же бросился С, увидев раненую жену? За помощью. Значит ли это, что его раздражение против жены прошло? Что сострадание проснулось в нем? Допустим. Но почему тогда, увидев, что подруга вместе с мужем уходит, не остановился, не спросил, как она могла оставить раненую одну? С- отвечает, что решил, что жене стало лучше. Настолько лучше, что подруга оставила её одну с ножевым ранением? Но если лучше, значит можно вернуться и не звонить в "скорую", а если он все-таки едет дальше, и звонит, и говорит дежурной, что жена пырнула себя ножом и умирает, то как мог не возмутиться, увидев, что гости уходят, оставляя его жену окровавленную, бесчувственную? Где правда? Где логика?

   Обратимся к другой части показаний С. Вот он видит, что Л. стоит на кухне раздетая, в одной сорочке и даже описывает рисунок этой сорочки. А спустя несколько минут он же видит её впереди себя, за 70 метров от дома, одетой в зимнее пальто, сапоги (а родственники, к которым Л. пришли подтвердили, что она была полностью одета, в чулки к теплое зимнее белье, которое женщины носят зимой). На вопрос суда С. отвечает, что машина, не смотря на зимнее время, завелась сразу, значит прошло совсем мало времени- когда же Л, успела одеться и уйти так далеко? Еще неточность. С. утверждает, что вышел из дома первым, Л. оставалась еще там. Каким образом она оказалась впереди С. на дороге? Он говорит, что не видел, как Л. с мужем прошли мимо него, но нарисованный им план двора явно говорит о том, что пройти можно только по той дорожке, где стояла машина, вплотную к машине, т.к. вся остальная территория занесена снегом. Пройти больше негде, но и незамеченным пройти нельзя.