Культурология как область гуманитарного знания

  В то же время существовали серьезные  различия в самой трактовке христианского  вероучения, расколовшие монашество на три основных направления –  ордена: бенедиктинцев, утверждавших, что главной добродетелью человека должен быть неустанный физический труд, что соответствовало известной  заповеди о том, что каждый “должен  возделывать свой сад”; доминиканцев, которые, вспоминая другие слова  Христа “не мир я вам принес, но меч”, брали их за основу своей  “цивилизаторской деятельности”, направленой  на искоренение инаковерующих и  изыскивание всевозможных ересей; и, наконец, францисканцев, проповедовавших, в первую очередь, добро и активное сострадание. При этом веротерпимость францисканцев просто поразительна.

  Вообще, канонизация образа самого Франциска  – совершенно исключительного по всем дошедшим до нас сведениям и  фактическим, и легендарным, – человека, всей сутью своего вероучения восстававшего  против догматического агрессивного начала в католицизме, показывает, насколько  непросто выделить какую-то одну, определяющую линию в культурообразующей функции  католической церкви. Франциск проповедовал “бедную церковь”, богатую духовностью  своей, отличался необычайной приветливостью, открытостью нрава (монахи-францисканцы всегда ходят с откинутым назад  капюшоном и открытым лицом), обогревал  и привечал сирых и убогих, не спрашивая, какой они веры и из какой страны. В нем начисто  отсутствовало показное величие  и помпезность, свойственная официальной  церкви, папскому престолу. Подобное сословное  неединообразие высшего сословия отражало и разнообразную сословную ориентацию христианства, ориентированного на самые  различные слои общества и к разным категориям обращавшегося разными  своими сторонами.

  Культура  второго сословия – дворянства носила значительно более цельный характер. В основу дворянской морали эпохи  был положен так называемый рыцарский  кодекс чести.

  Понятие чести играло системообразующую  роль в структуре духовных ценностей  сословия, причем сама честь понималась чрезвычайно широко и многопланово.

  В понятие чести входили верность слову, обету, клятве, сеньору (вообще верность, преданность, и физическая сила), отвага и благородство в бою, на турнире, благородство происхождения, обязательная щедрость и, разумеется, служение Прекрасной даме, которое отнюдь не сводилось  к платоническим чувствам, мелодическим и словесным их излияниям, но подразумевало и конкретную цель – непременное обладание предметом обожания. Столь прозаическая подоплека одного их самых романтических рыцарских культов имеет сугубо житейское обоснование: законы того времени ради предотвращения возможных конфликтов и дробления наследства запрещали женитьбу всем сыновьям феодала, кроме старшего.

  Детей, как  правило, и в зажиточных семьях тогда  рождалось много, и рыцарям-холостякам ничего другого не оставалось, как  добиваться взаимности прекрасных дам, которые, однако, по тем же неписаным  законам чести, должны были далеко не сразу отвечать взаимностью, а по возможности медлить и играть роль недоступности в своеобразном спектакле, роли в котором были распределены заранее. Добиваться же взаимности надо было, демонстрируя свои рыцарские добродетели, главные из которых завоевывались в прямом смысле в боях. Когда же войн и значительных конфликтов в округе не было, рыцарю приходилось пускаться в странствия и искать подвигов на чужой стороне, в неустанных походах за воинской славой – вот откуда появилась фигура “странствующего рыцаря”.

  Художественные  достоинства рыцарской средневековой  культуры огромны. 
Здесь и эпические повествования, вспомним хотя бы “Песнь о Роланде”, и лирическое творчество миннезингеров и трубадуров, и светская инструментальная музыка, дошедшая до нас, к сожалению, в немногих образцах, но представляющая несомненный интерес, как первые образцы светской музыкальной культуры христианской Европы. В своих основных чертах, типологически, рыцарская культура предвосхитила дворянскую европейскую культуру более позднего времени.

  “Третье”  сословие включало в себя все прочее население, то есть крестьян, горожан, простолюдинов, разбойников, ремесленников, купцов, людей самых различных  профессий, объединенных (в условиях гшородской культуры) в цеха и отличавшихся также своей “цеховой”, узкосословной, внесословной моралью.

  Народная  культура эпохи наименее нам известна, ибо чаще всего анонимна и безгласна. Таланты же мастеров получали свое наиболее выразительное воплощение в пластических искусствах – в  прекрасных базиликах романского стиля, в сложно организованных технически и эффектно вписывавшихся в природный  ландшафт неприступных замках-крепостях  и, прежде всего, строительстве храмов.

  Храм  был центром всей общественной жизни  эпохи, средоточием ее культурного  мироощущения, символом, знаком, стилевой доминантой. В эпоху классического  средневековья храмы возводились, как правило, на средства городской  общины, т.е. буквально “всем миром”. Храмы строились и перестраивались  веками – для Миланского собора срок строительства растянулся до 300 лет, примерно столько же строились  и достраивались знаменитые соборы в Реймсе и Шартре, а Кельнский  собор или Вестминстерское аббатство  и вовсе целых восемь веков. Долгострой этот был вызван не какими- то производственными  или творческими причинами. Дело в том, что основное внимание уделялось  считавшемуся самым богоугодным  делом самому процессу постройки, а  не результату.

  Многослойные  напластования эпох и стилей порою  уродовали внешний облик собора, придавали ему известную эклектичность. Так, например, собор в 
Севилье (Испания) поражает как изумительными масштабами и богатством своего трудно обозримого и даже обходимого интерьера – для того, чтобы бегло пройтись по всем внутренним коридорам и закоулкам этого величественного дворца требуется не менее полутора часов! – но и несколько странным внешним обликом, где влияние Арабского халифата мирно уживается с классической готикой и даже барокко. Создатели храмов, как и многих других скульптурных, литературных произведений эпохи большей частью нам неизвестны и по той причине, что ни сами они, ни, тем более, церковь не считали себя творцами в области художественного творчества, но лишь исполнителями Воли Божьей. Сам дух эпохи и ее художественный настрой принижал естественное, человеческое в человеке и абсолютизировал сферу чисто духовности – устремленные ввысь своды готических соборов подчеркивали ничтожность всего земного и величие небесного. В науке торжествовал схоластический идеал, догматическое богословие и чуть приукрашенное внешне замысловатой, но внутренне бессодержательной риторикой официальное мракобесие. И все-таки именно в эту эпоху растут и развиваются города как центры торговли, очаги относительно независимой социальной и культурной жизни, появляются первые европейские университеты – к исходу XIII в. их в Европе уже было 19! Уже в XI в. 
П.Абеляр сформулировал свой знаменитый тезис: “Понимаю, чтобы верить”, утверждавший в культуре мышления примат рационального начала над иррациональным.

  Серьезным противодействием церкви как основному  наставнику в духовной жизни общества стала так называемая “смеховая  культура” третьего сословия, воплощавшаяся  прежде всего во всевозможных праздничных  шествиях, процессиях, карнавалах, где  торжествовало возникшее еще  во времена античности “дионисийское  начало”. В этой параллельной культуре средневековья все традиционные ценности как бы выворачивались наизнанку  – литургии противостояло “идольное  богослужение”, всевозможные “праздники дураков”, торжественным представлениям на религиозные темы, на протяжении многих часов разыгрывавшимся в  праздничные дни у стен Храма («ауто»– площадные, балаганные веселья, носившие подчеркнуто партийный  характер.

  Критическое отношение к господствующей официальной  идеологии характерно было и для  нарождавшейся из того же “третьего  сословия” светской интеллигенции. Очень интересны в этом отношении  песни вагантов – школяров, студентов, бродившим по дорогам не слишком  благоустроенной Европы из города в  город, из страны в страну и распевавших  что-то наподобие – “наша вольная  семья – враг поповской швали”, воздававших хвалу дружбе, дружеской  пирушке, свободным развлечениям свободного от предрассудков и достаточно образованного  человека.

  Дошедшие  до нас шедевры творчества вагантов датируются уже IX веком, что показывает, насколько условны все общие  характеристики разнообразного и в  культурном отношении чрезвычайно  многопланового, отнюдь не только «мрачного» средневековья.

  Современное обращение к наиболее загадочным и художественно- эстетическим страницам  культуры эпохи доказывает, что понятия “прогрессивного” и “реакционного” в истории культуры весьма относительны. 
Более того, наследующая классическому средневековью знаменитая и прославленная эпоха Возрождения многое растеряла и зачеркнула из наследия средневековой культуры весьма ценного и продуктивного и в некоторых отношениях упростила, приземлила общекультурную ситуацию в Европе. Но это уже новая тема для разговора.

  Литература

Гуревич А.Я. Средневековый  мир: культура безмолвствующего большинства. М., 
1990. 
М.Гофер Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. 
Хейхигша Й Лсегбсоевгевеклвбя М 1988. 
Ястребицкая А.Л. Западная Европа XI-XIII вв. Эпоха. Быт.Костюм. М., 1978. 
 
 
 
 

  Лекция 7. Становление европейской  культуры нового времени (от Возрождения к

  Просвещению)

   
1. Европейская  культура эпохи  Возрождения

  Основные  вопросы темы

1. Открытие мира  и человека. 
2. Лицевая и оборотные стороны европейского гуманизма. 
3. Титаны эпохи Возрождения. Титанизм как культурный феномен. 
4. “Барокко” – культура роскоши и смятения. Кризис возрожденческих идеалов – причины и следствия.

  Кризиc официального христианского вероучения и самой  Церкви, выразившийся в широко известной  Реформации, университетская наука, где “семь свободных искусств” средневекового образца все более уступали место естествознанию и вообще опытным наукам, географические открытия и астрономические наблюдения, кардинально переменившие представления человека о мире и вселенной, наконец, широко известные успехи техники, развитие экономических, хозяйственных, культурных связей – все это не только ломало устои сословного, замкнутого, самодостаточного феодального общества, но и, что для нас особенно важно, кардинально изменило представления человека о самом себе. Человек, наконец, обнаружил свои возможности и способности как самостоятельной и далее самодовлеющей творческой силы. На наш взгляд, именно эти глубинные факторы, а не по-своему значительные, но все же второстепенные явления типа новых переводов античных классиков, способствовали неизбежному в такой ситуации обращении через голову отбрасываемого и изживаемого средневековья к наследию Греции и Рима.

  Появились совершенно новые по характеру поведения  и складу мышления люди, которые  стали называть себя “гуманистами”  и проводили время в многочасовых прогулках по садам и городским  дворикам прекрасной Флоренции, услаждая свои неторопливые путешествия бесконечными беседами на самые разнообразные  темы, обсуждая проблемы науки и  веры, жизни и смерти, искусства  и общества, прошлого и настоящего. Сам термин “гуманизм”, приписываемый  Л.Бруни, употреблялся в те времена (конец XIV – начало XV вв.) не совсем в  том смысле, в каком мы говорим  о гуманизме, гуманности сегодня.

  Для итальянских гуманистов в центре мироздания стоял не человек как  божье творение, но скорее человек  естественный, во всем многообразии его  чувств, помыслов, желаний и страстей. Позже, отмечая эту ограниченность ренессансного понимания гуманизма, Ф.Ницше вздохнет и скажет свое знаменитое: “Человеческое, слишком человеческое”. Эпоха культивировала и воспитывала, с одной стороны, человека образованного, учтивого, утонченного ценителя красоты  и всего изящного, свободно рассуждающего  и мыслящего неординарно, но одновременно именно такого человека конституировала  как 
“идеального придворного” (Б.Кастильоне). В частной жизни вообще торжествовал аморализм – впрочем, как и в общественной. Причины тому были естественны и просты: средневековая классическая христианская мораль оспаривалась или попросту отвергалась, а новые нормы еще не были утверждены как общеобязательные, Кроме того, исчезало с процессом смешения сословий и понятие сословной морали, сословных добродетелей.

  Крайний аморализм сочетался с искушенным практицизмом и цинизмом (идеал политика по Маккиавелли – помесь шакала и лисицы и т.д.). Индивидуальность утверждалась через индивидуализм. Гуманизм обрачивался антигуманностью. Но в то же время во многом эта  неповторимая, свойственная именно эпохе Ренессанса многосложность составляющих в системе ценностей порождала невиданный взлет талантов, титанов, дерзнувших соревноваться с Богом и в науках, и в ремеслах, и в литературе, и в художественном творчестве.

  Классические  шедевры Леонардо, Микеланджело, Бруналлески, Тициана, 
Рафаэля поражают не только гармоническим совершенством – прекрасно усвоенными уроками античности, но и невиданным ни в античные времена, ни в какие другие масштабом и дерзновенностью замыслов и свершений – совершенно исключительной работоспособностью. Имеется в виду и чисто физические колоссальные усилия вплоть до истощения сил. Столетний Тициан все писал и писал свои превосходные портреты, так и умерев за работой, равно как и 
Микеланджело, который практически ослеп, трудясь в течение нескольких лет в подвешенном состоянии вниз головой, расписывая потолок Сикстинской капеллы.