Рынок труда

     Однако  этим катастрофическим прогнозам так и не суждено было сбыться. Как же в действительности повел себя российский рынок труда в новых экономических и институциональных условиях? Остановимся на некоторых наиболее существенных характеристиках российской модели с точки зрения развития нестандартной занятости.

     1. Несмотря на глубокий трансформационный  кризис, российской экономике удалось  избежать масштабного сокращения  рабочей силы и занятости, которое  наблюдалось во многих странах ЦВЕ. Первоначальное падение уровня занятости с 67 до 53% сменилось последующим его восстановлением до 60%. Если этот показатель пересчитать для населения в возрасте 15-64 лет (что является стандартным в международных сопоставлениях), то его значение повышается до 65%. Снижение занятости в российской экономике было явно непропорциональным масштабам сокращения ВВП, которое в нижней точке кризиса достигло 40%. [1, c. 130-131]

     Такая «нечувствительность» занятости была отчасти следствием распространения ее нестандартных форм. Резкое расхождение между траекториями изменения ВВП и занятости предопределило глубокий "провал" в показателях производительности труда. В этом отношении ситуация в странах ЦВЕ складывалась намного благоприятнее: после небольшого снижения производительность труда в них быстро возвратилась к докризисным значениям, а затем и превзошла их.

     Начало  подъема в российской экономике  дало импульс восстановлению занятости (по различным оценкам, было создано  от 3 до 5 млн. дополнительных рабочих мест). России удалось избежать так называемого «экономического роста без создания рабочих мест», характерного для многих стран ЦВЕ. Но поскольку рост ВВП намного опережал увеличение занятости, стала быстро повышаться производительность труда. В настоящее время ее показатели практически вернулись к дореформенным значениям.

     2. В различных сегментах экономики  процесс общего сокращения занятости  протекал крайне неравномерно. Как  известно, «ядро» российской рабочей силы составляют работники крупных и средних предприятий. Именно здесь сосредоточена основная часть формальной занятости, а нестандартные формы трудовых отношений практикуются лишь в исключительных случаях. Работники малых предприятий, самозанятые и т.д. находятся на «периферии», где активно используются нестандартные трудовые контракты, и занятость носит по большей части неформальный характер. В период реформ «ядро» и "периферия» демонстрировали совершенно разную динамику.

     Занятость на крупных и средних предприятиях сокращалась быстрее, чем в целом  по экономике. Среднесписочная численность  их персонала уменьшилась более чем на 1/3 — с 59 млн. в 1991 г. до менее 39 млн. к концу 2005 г. Если в дореформенный период на их долю приходилось 80% всех занятых, то и настоящее время — менее 60%. Вклад малых предприятии в общую занятость на протяжении всего периода оставался на примерно стабильном уровне и составлял около 10%. [1, c. 131]Отсюда можно заключить, что некорпоративный сектор играл важную демпфирующую роль: если бы он не абсорбировал избыточную рабочую силу, которую "сбрасывали" крупные и средние предприятия, то общее падение занятости в российской экономике было бы намного больше. Вполне вероятно, оно могло бы быть пропорционально сокращению ВВП.

     Интересно, что даже в условиях возобновившегося экономического роста «ядро» не только не стало наращивать число рабочих мест, но и продолжало их терять. В 1999-2005 гг. суммарные потери превысили 3 млн. занятых. В результате весь прирост общей численности занятых, о котором говорилось выше, пришелся на «периферию», то есть главным образом на нестандартную занятость. Резкий контраст в поведении «ядра» и «периферии» свидетельствует о том, что при привлечении и использовании рабочей силы величина соответствующих издержек для них совершенно разная. По-видимому, из-за чрезмерной зарегулированности трудовых отношений в формальном секторе новые рабочие места продолжали создаваться почти исключительно на неформальной или полуформальной основе.

3. Кардинальные изменения произошли в отраслевой структуре российской занятости. В период реформ доля работающих в сфере услуг достигла 60% общей численности занятых (один из самых высоких показателей среди всех стран с переходной экономикой). Именно сектор услуг, как правило, генерирует нестандартные рабочие места. Оговоримся, однако, что этот структурный сдвиг был практически полностью достигнут за счет абсолютного сокращения занятости в сфере материального производства (свыше 10 млн. человек), тогда как прирост занятости непосредственно в сфере услуг не слишком значителен (примерно 2-3 млн. человек). Так что масштабы реальной «передислокации» рабочей силы из вторичного сектора в третичный были довольно небольшими.
4. Своеобразная черта российского опыта — резкое сокращение рабочего времени в период реформ". В первой половине 1990-х годов среднее количество дней, отработанных в промышленности, уменьшилось почти на целый месяц, что сопоставимо с переходом в СССР в начале 1960-х годов с шестидневной рабочей недели на пятидневную. Только в этом случае сокращение рабочего времени было реальным, а не «счетным», как в те годы.
5. Сокращению рабочего времени в России способствовали как институциональные, так и экономические факторы. На рубеже 1980-1990-х годов была законодательно уменьшена продолжительность стандартной рабочей недели (с 41 до 40 часов), увеличена минимальная продолжительность отпусков (с 18 до 24 рабочих дней), появились общенациональные "каникулы" в начале января и в начале мая, был резко расширен круг занятых с льготными режимами рабочего времени. Позднее к этому добавились административные отпуска и вынужденные переводы сотрудников на работу в режиме неполного рабочего времени, к которым стали активно прибегать предприятия, находившиеся в тяжелом экономическом положении. И хотя начиная с середины 1990-х годов средняя продолжительность рабочего времени в российской экономике несколько возросла (на 4%), она остается намного ниже, чем до начала реформ. Это контрастирует с ситуацией в странах Центральной и Восточной Европы, где показатели рабочего времени по сравнению с дореформенным периодом практически не изменились.

     6. «Визитной карточкой» российского рынка труда стали разнообразные «атипичные» способы адаптации — работа в режиме неполного рабочего времени и вынужденные административные отпуска, вторичная занятость и занятость в неформальном секторе, задержки заработной платы и теневая оплата труда, натуральная оплата и производство товаров и услуг в домашних хозяйствах населения. Как правило, именно указанные механизмы принимали на себя первый удар, тогда как адаптация в более устоявшихся формах происходила позднее, приобретая благодаря этому более сглаженный характер.

     «Атипичность» в данном случае не означает уникальности таких механизмов. В различных модификациях и комбинациях они наблюдались и в других переходных экономиках, однако нигде их распространение и разнообразие не были столь значительными, а укорененность — столь глубокой, как в России. В результате с определенного момента такие способы адаптации стали восприниматься как повседневная рутина, общепринятая практика, своего рода норма трудовых отношений.

     В отдельные годы почти 1/4 персонала российских крупных и средних предприятий переводили на работу в режиме сокращенного рабочего времени или отправляли в административные отпуска. Дополнительные подработки, по данным различных источников, имели 10-15% занятых; неформальной трудовой деятельностью (вне сектора предприятий и организаций) был охвачен каждый седьмой работник. В самые тяжелые годы задержки заработной платы затронули  всего работающего населения страны, а масштабы неофициальной оплаты труда, по оценкам Госкомстата России, достигли почти половины официальных выплат. Уникальной чертой российского рынка труда остается занятость в секторе личных подсобных хозяйств, в котором в пик аграрного сезона работают почти 40% всего взрослого населения страны. И хотя с началом экономического подъема различные «атипичные» формы адаптации стали использоваться менее активно (например, уровень вынужденной неполной занятости упал ниже 1%), они по-прежнему охватывают значительную часть российской рабочей силы.

     Всем  этим «атипичным» механизмам присуща одна важная общая черта — их неформальный или полуформальный характер. Обычно они действуют либо в обход законов и других формальных ограничений, либо вопреки им. Несвоевременная и скрытая оплата труда, неполная и вторичная занятость обусловливали персонализацию отношений между работниками и работодателями, вследствие чего явные трудовые контракты уступали место неявным.

     7. На протяжении большей части переходного периода российский рынок труда регулировался законодательством, унаследованным от советских времен. Вплоть до конца 2001 г. в стране действовал Кодекс законов о труде (КЗоТ), принятый еще в 1971 г. Таким образом, на наиболее тяжелом, начальном этапе реформирования российской экономики сохранялось законодательство, соответствовавшее особенностям планового хозяйства.

     С точки зрения регулирования форм занятости КЗоТ существенно ограничивал  выход за рамки стандартного трудового  договора. Он предусматривал, как правило, бессрочный договор с фиксированной  продолжительностью рабочей недели; сверхурочные работы хотя и допускались, но жестко регламентировались. Кроме того, трудовое законодательство было «перегружено» обязательными льготами и гарантиями, финансируемыми в основном из средств работодателей.

     Многочисленные  изменения и поправки в КЗоТ, вносившиеся на протяжении 1990-х годов, были достаточно бессистемными, усиливая внутреннюю противоречивость этого правового документа и серьезно затрудняя его практическое применение. В результате необходимая для рыночной экономики гибкость трудовых отношении стала обеспечиваться в обход действующего законодательства, а сам трудовой договор продолжал оставаться в значительной мере формальностью. Нормы трудового права (в том числе касающиеся режима занятости) на бумаге были чрезвычайно жесткими, но фактически «разрегулировались» с помощью разного рода неформальных институтов и инструментов.

     Создать условия для эффективного функционирования рынка труда в новой рыночной среде был призван Трудовой кодекс (ТК), одобренный в конце 2001 г. (вступил  в действие в феврале 2002 г.). Он заменил собой прежний КЗоТ, а также множество сопутствовавших подзаконных актов, принятых на протяжении предшествующих десятилетий.

     Новое законодательство о труде стало  итогом компромисса между различными политическими силами. Анализ показывает, что российское законодательство по-прежнему накладывает жесткие ограничения  на использование многих нестандартных  форм трудовых отношений.[1, c. 129-134]

     Новый Трудовой кодекс основан на традициях  правового регулирования труда, складывавшихся в России начиная  со второй половины XIX века. Прежнее  законодательство о труде (КЗоТ) принималось  в 1971 году в условиях, совершенно противоположных  условиям сегодняшней жизни. С тех пор полностью изменилась вся сфера труда и кодекс, адекватный советской модели трудовых отношений, объективно перестал соответствовать современной реальности. Так что внесение изменений было жизненно необходимым: они должны помочь ответить на многие вопросы, которые не находили разрешения в рамках законодательства 1972 года. Такие, например, как задержки выплаты заработной платы или права работника, нанятого частным лицом

2.2.Проблемы регулирования рынка труда в России

     Выбор конкретной конфигурации правил, составляющих «ядро» трудового законодательства, всегда представляет собой политико-экономический компромисс между крайними полюсами — абсолютной гибкостью рынка труда и абсолютной защищенностью наемных работников. Чем сильнее защищены последние, тем жестче законодательство по отношению к работодателям, тем выше издержки, которые вынуждены нести фирмы при адаптации к колебаниям на рынке. Наоборот, чем более свободны работодатели в использовании рабочей силы и чем слабее защищены работники, тем менее предсказуемы трудовые отношения и тем меньше инвестиции в специфический человеческий капитал.

     Анализ  действующего российского трудового  законодательства и произошедших в  нем изменений свидетельствует  о том, что российский рынок труда  остается чрезвычайно зарегулированным. Этот вывод подтверждают интегральные оценки жесткости/гибкости трудового законодательства, которые публикуются международными организациями (такими, как Всемирный банк, ОЭСР, МОТ и др.). Они строятся на основе различных методик, используют неодинаковые шкалы, охватывают разные страны и т.д. Но все они указывают на то, что с формально-правовой точки зрения рынок труда, сформировавшийся в России, относится к наиболее зарегулированным и ригидным среди стран с рыночной экономикой, а возможно, и среди всех стран мира вообще.

     Так, по интегральной шкале жесткости  законодательства о защите занятости, предложенной Всемирным банком, Россия имеет 61 балл по сравнению с 45 баллами в среднем для стран ОЭСР (чем выше оценка, тем более «зарегулирован» рынок труда). В области регулирования увольнений разрыв оказывается еще больше: соответственно 71 балл против 28. По шкале ОЭСР Россия набирает 3,2 балла по сравнению с 2,0 баллами в среднем для стран ОЭСР, 2,4 — для стран ЕС и 2,5 балла — для стран с переходной экономикой. Эти оценки относятся к 1999 г. и не учитывают изменений в трудовом законодательстве, которые позднее произошли в России, Польше и Словении. Однако если в двух последних странах законодательная защита занятости была существенно смягчена, то в России при новом ТК она, похоже, изменилась мало.

     Проблеме  влияния законодательства о защите занятости на функционирование рынка  труда посвящена обширная теоретическая  и эмпирическая литература. В общем  случае можно утверждать, что чем выше уровень избыточной защиты занятости, тем ниже спрос на рабочую силу, больше продолжительность и масштабы безработицы, глубже сегментация рынка труда и хуже положение наиболее социально уязвимых групп населения, больше неформальный сектор и ниже темпы создания новых рабочих мест. Кроме того, защита занятых всегда избирательна и создает преимущества одним группам за счет дискриминации других. От жесткой законодательной защиты занятости прежде всего страдают молодежь, женщины и работники низкой квалификации.