Язычество Древней Руси

Перед нами типичный для древности пример использования макрокосма не только  распределения заклинательных узоров и украшений во всем женском наряде, но даже в миниатюрном микрокосме височного украшения. Такое проникновенное внимание к этому виду украшений объясняется, во-первых, заметностью данной детали убора - тот, кто смотрит на лицо женщины, тот непременно увидит это компактное и емкое отражение макрокосма. Во-первых, такие нарядные височные кольца, по всей вероятности, были принадлежностью свадебного наряда, а в этом случае заклинательная символика была обязательной.

У нас остался нерасшифрованным знак свастики, который в данном случае может рассматриваться не как знак солнца, а только как знак огня к соседним с ним знакам земного плодородия? Самое прямое: вятичи вели земледелие и на старопахотных землях, и на расчищенных под пашню лесных участках, выжигаемых огнем. Подсечное земледелие, освоение новых пространств должно было усилиться именно в середине 12 в., когда Юрий Долгорукий призвал поселенцев в свою Ростово-Суздальскую землю (и в свою домениальную Москву) со всех сторон.

Колонизация отмечена и археологическими материалами. Усиление расчисток под пашню убедительно связывает помещение на «картине мира» знаков огня рядом со знаками плодородия земли. Свастика встречена не только в Зюзине, но и в других подмосковных курганах.

Есть иной вариант: на серединной лопасти изображается сложный орнаментальный узел как бы в виде двух переплетенных букв О, из которых одна поставлена горизонтально. Подобный знак, отлитый как подвеска к ожерелью, известен по радимичским древностям. «Двойное О», как магический знак, известен у западных славян, встречаем его и в рукописях, синхронных нашим височным кольцам - например, в ростовской рукописи 1222 г.

Большой интерес представляют знаки (тоже удержавшиеся в вышивке до  19 в.), которые следует связывать с культом рожаниц. Это сильно схематизированные изображения рожающей женщины, опознать которые возможно только с помощью ретроспективного углубления от русских этнографических вышивок 18-20 вв. до узорочья эпохи Всеволода Большое Гнездо.

Культ рожаниц резко осуждался церковниками того времени, когда вятичские женщины носили эти височные  кольца. Архаичных рожаниц, «небесных хозяек», с которыми охотники неолита отождествляли созвездия Большой и Малой Медведицы, было только две. Старейшие списки антиязыческих поучений знают применительно к ним двойственное число: в дательном падеже писалось не «рожаницамъ», а «рожаницама».

В русском фольклоре рожаницы известны как Лада и ее дочь Леля (аналогично греческим Лето и Артемиде), но со временем, вместе с земледельческой богиней плодородия Макошью они образовали триаду, которая отразилась в двух видах вышивки: Макошь и две всадницы (тема встречи весны) и три рожающие женщины.

Изображение же семи рожаниц на височном кольце из Царицына, вероятно, более связано со свадебной символикой, чем с культом рожаниц как таковых. Возможно, что это свидетельство затухания архаичного культа, начала размывания древних представлений о двух небесных хозяйках мира.

тот устойчивый стандарт, который отмечает семилопастные височные кольца второй половины 12 - начала 13 в., был нарушен каким-то талантливым  и, как увидим далее, язычески мыслящим мастером, работавшим, очевидно, накануне татарского нашествия. Речь идет о височных кольцах известного Белевского клада, датировка которого тщательно уточнена Н.Г. Недошивиной. Необычна сама фора находки - клад. Височные кольца известны нам по захоронениям в курганах. В городских кладах нет деревенских височных колец: горожанки носили колты. Здесь перед нами 17 височных колец, из которых одно является простым, стандартным семилопастным, а остальные 16 подразделяются на восемь различных типологических групп (от одного до четырех экземпляров в группе), неразрывно связанных со стандартом рядом деталей, но вместе с тем далеко уходящих от устойчивых прежних форм.  Многообразие некомплектность предметов Белевского клада производят впечатление не бытового комплекса женских украшений, а набора образцов владельца мастерской.

Что уцелело от стандарта? Простая проволочная дужка, средняя секирообразная лопасть и почти в полной неприкосновенности остался литой водный орнамент; на некоторых вариантах четко видны семь городков на верхней кромке щитка, к которым механически добавлена решетка верхней части щитка.

Что внесено нового? Исчезли солнечные колечки, изменилась форма и количество лопастей, на лопастях появился бордюр из колечек. Но самая существенная переработка была произведен в верхней части щитка: здесь над городками мастер поместил решетку из двух рядов, сюда вдвинулась композиция из двух колец и ромбоидальной фигуры, а над решеткой почти во всех случаях были помещены парные фигурки коней или собак (?). На аналогичных кольцах из немногочисленных находок в других местах вместо этих животных даны птицы. В каком направлении шли видоизменения с точки зрения языческой символики? Прежде всего следует отметить, что, несмотря на позднюю дату, на вещах этого клада совершенно незаметно влияния христианства.

Рассмотрение языческой символики начнем с верхних элементов украшения. Исчезли солнечные кольца, но внутри кольца, так сказать на «горизонте», появились кони и солнечный символ между двумя конями. Хвосты коней скручены в точно такие же кольца, как средний солнечный символ, а все три новых кольца с лучистой насечкой идентичны двум прежним солнечным знакам по бокам стандартного семилопастного. Следовательно, белевский мастер заменил прежнюю схему из двух позиций (восход - закат) другой схемой: восход - полдень - закат, введя апогей светила, полдень. Он изобразил на своем узорочье то «тресветлое» солнце, к которому обращалась Ярославна в «Слове о полку Игореве» и которое так хорошо знакомо нам по многочисленным археологическим и этнографическим примерам. Птицы вместо коней воскрешают в нашей памяти вщижские алтарные арки, где подземный мир обозначен двумя ящерами, а утро, полдень и вечер отмечены птицами: полдневная птица оказана в полете, а две остальные - сидящими. Здесь только две птицы, и обе они сидящие.

Труднее объяснить замену коней собаками. Собака, как животное, связанное с солнечной символикой, не прослеживается ни в фольклоре, ни в изобразительном искусстве. Единственно, что может вести в этом направлении, - это близость слов «хорт» - собака, волк и «Хорс» - солнце, божество солнца. На белевских кольцах собаки на месте коней встречены четыре раза, но, кроме того, есть четыре височных кольца, но которых изображено удвоенное количество собак-хортов: позади каждой собаки, стоящей на линии «горизонта», с внешней стороны дужки (там, где на стандарте размещали солнечное колечко) помещена фигура еще одной собаки, завершающая кружевной бордюр. Таким образом, на кольцах этого типа наверху помещены две пары собак: две «утренние» и две «вечерние» или иначе: две дневные (в середине щитка) и две ночные (по бокам). Если бы в русском фольклоре существовало такое определение сумерек (перехода от дня к ночи), какое дает французская поговорка «entre loup et chien» (время «между волком и собакой»), то все было бы решено вполне корректно: срединные животные были бы дневными хортами-собаками, а боковые - ночными хортами-волками.

Большой интерес представляет такое новшество белевского мастера, как решетка между конями и «водным» узором. При внимательном (мастер не стремился к демонстративной четкости) рассмотрении этого нового элемента видно, что здесь даны в двух горизонтальных рядах изображения, близкие к вышивке. Нижний ряд, лежащий непосредственно на городках, дает нам пять ромбов, а верхний ряд, лежащий непосредственно на городках, дает нам пять ромбов, а верхний ряд - семь сильно схематизированных женских фигур с поднятыми вверх руками. Головы и треугольные юбки показаны посредством прорезей, а руки обозначены (на восковой модели) вертикальными желобками. Оба ряда можно истолковать так: ромбы - устойчивый символ земли; женщины с поднятыми к небу руками - праздничная процессия, в данном случае, очевидно, в честь солнца, идущего по небу.

С двух сторон эта ритуальная сцена обрамлена странной композицией из двух крупных колец (крупнее всех на украшении) и третьей овальной или угловатой части ниже колец. Эта композиция как бы продолжает с двух сторон дужки височного кольца и, углубляясь в его верхний край, дотягивается до края водного рисунка. На некоторых кольцах отверстие в  нижней части композиции обведено дополнительным контуром, что придает всей композиции  облик ящера с двумя огромными глазами и вытянутой мордой. Два таких ящера проникают от дужки-небосвода вниз, ниже уровня земли (обозначенной рядом ромбов), и упираются мордами в сложную стандартную систему небесной и земной воды. Такие ящеры  есть на всех кольцах белевского лада, кроме одного, являющегося здесь представителем стандарта.

В пользу такой космогонической расшифровки косвенно свидетельствует то, что незадолго до изготовления вещей белевского клада были созданы алтарные арки Вщижа с их небосводом, птицами, языческим Семарглом и двумя огромными лупоглазыми ящерами. Расстояние от бывшего Белевского уезда (точное  местонахождение клада неизвестно) до Вщижа всего 3-4 дня пути.  Мастер мог бы видеть модель вселенной в храме этого княжеского города. Гадать на эти темы не стоит, так как и вщижские арки и белевские височные кольца отражали одни и те же представления русских людей XII - начала XIII в. о структуре мира.

Отличие белевского мастера от вщижского скульптора Константина заключается в том, что Константин дерзнул выставить свое языческое мировоззрение напоказ и, не таясь, отлил на своих церковных арках и ящера и Семаргла, а белевский ювелир необычайно искусно завуалировал языческую сущность своих великолепных колец. Только животные и птицы здесь сделаны явно, а остальные его нововведения: женщины в ритуальном танце, ящеры -  изготовлены им так, что они незаметны на первый взгляд, и нужно рассматривать все детали, сопоставлять разные отливки, чтобы проникнуть в интересный и смелый замысел мастера.

Считаю несомненной принадлежностью к изделиям этого же мастера единственного кольца из Шмарова (б. Лихвинский уезд, соседний с Белевским). Здесь есть и решетка из семи женских фигур с поднятыми руками, и пышный кружевной подзор на лопастях, но над решеткой отлиты не кони и не собачки, а две птицы, а между ними - крестообразная фигура из четырех колец, возможно изображающая все четыре позиции солнца: утро, полдень, вечер и ночной подземный путь солнца (?). Возможно, что той же руке принадлежит и височное кольцо из Коломенского района (Богдановка).

Следует сказать, что в земле вятичей височных колец богатого убора, подобных белевским, очень немного, и они встречаются обычно единичными экземплярами, а не комплектами. Кроме работ белевского мастера, есть и подражания им, отличающиеся «бессмысленностью» решетки и другими деталями.

Этапы насыщения семилопастных височных колец языческим содержанием примерно таковы:

1. Появление двух солнечных колечек - вторая половина XII в.
2. Морды ящера - конец XII - начало XIII в.
3. Богатый убор с коньками, птицами и хороводом женщин - первая треть XIII в.

Ящеры попали на височные кольца примерно в то же самое время, когда мастер Константин поместил огромных ящеров на алтарной сени. Это свидетельствует о том, что языческое миропонимание не исчезло в XII в. а, наоборот, искало новые формы выражения себя.

Большой интерес представляет обзор географического распределения тех языческих черт, которые прослежены выше. Сопоставим их с границами княжеств XII - XIII вв. При нанесении на карту единичных находок, изготовленных в мастерской белевского «кузнеца серебру», мы видим, что они размещаются в северо-восточной части Черниговского княжества (где находился и Вщиж) вдоль средней Оки.

В сопредельной с Черниговской Владимиро-Суздальской земле есть только подражания богатому убору белевских мастеров (Иславское, Чернево).

Особенно интересно то, что знаки на лопастях (знаки плодородия и рожаницы) встречены только в окрестностях Москвы. Поневоле приходится обращаться к своей старой работе о районах сбыта русских деревенских ремесленников XII - XIII вв. На основании анализа литейной техники удалось установить, во-первых, вещи, отлитые в одной литейной форме (т.е. изготовленные в одной мастерской), а во-вторых, определить на карте район сбыта продукции одной мастерской. При сопоставлении этой карты с картой находок семилопастных с языческими знаками оказалось, что последний ареал очень точно соответствует одному из районов сбыта: Москва в центре, Фили на западе, Косино на востоке, Царицыно на юге, нижнее течение Яузы на севере. Одно височное кольцо этого мастера найдено в самом московском Кремле. Подражания белевскому мастеру встречены в соседнем районе сбыта другого мастера, жившего несколько выше Кремля по Москве-реке.

Московский мастер, выводивший своим резцом языческие символы на украшениях, жил примерно во времена Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского, а белевский мастер, работавший в одном из «верховских» городков (Воротынск, Козельск, Серенск?), жил, почти несомненно, позже, в эпоху Всеволода Большое Гнездо или его сыновей, когда создавалось «Слово о погибели земли русской».

Гривная утварь

Украшения шеи, горла и груди древнерусской женщины были необходимым дополнением к заклинательной орнаментике головного убора и всей одежды в целом. Одежда готовилась изо льна и шерсти с помощью такого количества предметов, оснащенных солнечной символикой (вальки, трепала, прялки, ткацкий стан), что суеверные язычники вполне могли положиться на ее антивампирскую надежность. Там, где кончалась тканая одежда, где обнажалось неприкрытое тело человека (кисти рук, ноги, шея), ткань рукава, подола, ворота покрывалась заклинательной (с позднейшей точки зрения - орнаментальной) полосой с символической вышивкой, которая должна была препятствовать проникновению незримых злыдней под одежду, непосредственно к телу.

Самым уязвимым по отношению к нечистой силе оказывались наиболее открытые части тела - шея и лицо. Голова, лицо и сердце являются главной сущностью человека - здесь сосредоточено все важнейшее: и центр жизнедеятельности (сердце), и все средства познания многообразия мира человеком: органы зрения, слуха, вкуса, обоняния. Сердце прикрывалось целым набором амулетов, а на шее и около нее сосредотачивалось у каждой женщины множество бус, ожерелий, подвесок с несомненным магическим содержанием.