Нормами международного права
не регулируется порядок охраны
дипломатических представительств,
количество сил и средств, необходимых
для этих целей. Конвенция лишь
объявляет обеспечение защиты
помещений представительства “специальной
обязанностью” государства пребывания.
Таким образом, определение объема
и конкретного порядка организации
охраны относится к исключительной
компетенции государства пребывания.
Дипломатическое представительство
может, конечно, высказать просьбу
об усилении охраны, если, по его
мнению, бездействие местных властей
реально угрожает наступлением
вредных последствий. Однако государство
пребывания вправе само по
своему усмотрению определять
наличие или отсутствие угрозы
безопасности представительства
и в связи с этим решать
вопрос о целесообразности использования
тех или иных средств (патрулирование
и т. д.).
Обеспечивая неприкосновенность помещений,
государство пребывания обязано проводить
расследования случаев посягательств
на них и осуществлять наказание лиц, виновных
в нарушении неприкосновенности.
Необходимо
отметить, что государство пребывания
вправе проводить расследование
всех правонарушений, совершаемых на
его территории, в частности, в
помещениях дипломатических представительств.
Практическая реализация этого права
лимитируется, однако, по двум направлениям.
Во-первых, неприкосновенность помещений
и другие иммунитеты дипломатического
представительства не допускают
производства местными властями расследований,
применения принудительных мер и
т. п. в пределах помещения представительства
без специального на то разрешения
его главы. А во-вторых, обычная
привилегия дипломатического представительства
на организацию быта, внутреннего
порядка по своему усмотрению означает,
что местные власти не должны при
осуществлении своей юрисдикции
вмешиваться в дела, относящиеся
исключительно к внутренней компетенции
представительства. На практике нередки
случаи, когда иностранные дипломатические
представительства обращаются в
МИД государства пребывания с
просьбой о про ведении местными
властями расследований тех или
иных право нарушений, совершенных
в их помещениях. Сей факт снимает
вышеперечисленные ограничения
на осуществление государством пребывания
своей юрисдикции. В связи с
обязанностью наказания частных
лиц, виновных нарушении неприкосновенности
помещений иностранных дипломатических
представительств, в некоторых странах
приняты специальные законы, однако,
в нашей стране таких законов
нет, хотя необходимость введения в
законодательство норм, предусматривающих
наказание за нарушение неприкосновенности
помещений представительств, вытекает
из международно-правовых обязательств
(в частности, Венской конвенции).
Что касается компенсации за
нанесенный ущерб,
то следует сказать, что осложнений нет,
когда известны виновные лица (материальный
ущерб может быть взыскан с них в судебном
порядке). Сложнее на практике обстоит
дело в тех случаях, когда виновные неизвестны,
а дипломатическое представительство
предъявляет претензии государству пребывания.
Действующими международными договорами
компенсация материального ущерба государством
пребывания не предусматривается, а практика
государств в этом вопросе различна. для
большинства западноевропейских государств
характерным является признание обязанности
выплачивать нанесенный частными лицами
материальный ущерб, но только на основе
принципа взаимности. В целом же на решение
вопроса о компенсации большой отпечаток
накладывает характер политических взаимоотношений
между государствами. В ряде стран даже
имеется законодательство, предусматривающее
выплату компенсации на основе взаимности.
Однако общий подход к решению вопроса
о компенсации ущерба должен, вероятно,
заключаться в следующем: когда государство
несет ответственность за неприкосновенность
помещений со стороны частных лиц, то в
эту ответственность должно включаться
обязательство по возмещению нанесенного
ущерба. Дипломатическая практика показывает,
что вопрос об ответственности, как правило,
встает, когда государство само организовало
или спровоцировало нарушение неприкосновенности
помещений частными лицами; не проявило
необходимой бдительности в предотвращении
нарушения; не наказало виновных в нарушении.
Неприкосновенность
помещений дипломатических представительств
открывает возможность для злоупотребления
со стороны самого правительства
аккредитующего государства. Однако в
Конвенции есть норма, согласно которой
устанавливается, что «помещения представительства
не должны использоваться в целях, несовместимых
с функциями представительства»
(п. 3 ст. 43). из этого положения совершенно
очевидно вытекает, например, недопустимость
хранения в помещениях представительства
предметов, характер которых несовместим
с целями представительства (например,
оружия, разведывательной техники), использование
помещений в коммерческих целях.
В практике же большинства государств
как использование помещения
в целях, несовместимых с функциями
представительства, расценивается
предоставление дипломатического убежища.
В доктрине международного права
наибольшие сложности вызывает
вопрос о самой острой форме ограничения
неприкосновенности - насильственном
входе местных властей в помещения представительства.
Этот вопрос применительно к случаям неправомерного
предоставления дипломатического убежища
наиболее подробно рассматривался в работе
советского юриста Д. Б. Левина «Дипломатическое
право», 1949 года издания. В этой книге на
основе обзора мнений видных юристов-международников
делается вывод о существовании двух точек
зрения по данному вопросу. Одни авторы
(Камаровский, Мартенс) считают, что государство
пребывания имеет право нарушить неприкосновенность
помещений представительства и изъять
укрывшегося там преступника силой, а
другие авторы (Коровин, Сатоу) - государство
пребывания должно ограничиться окружением
полицией помещений представительства,
может потребовать отозвания дипломатического
представителя, но местные власти не вправе
силой вступать в помещения представительства.
Сам же Левин считает, что местные власти
вправе изымать преступника из помещений
дипломатического представительства
только в том случае если преступление
таит в себе серьезную опасность для государства
пребывания, а так же, если правительство,
прибегающее к принудительным мерам, исчерпало
другие способы воздействия (всех вышеперечисленных).
По мнению Левина, несоблюдение иммунитета
резиденции является мерой законной самозащиты.
Такие же две точки зрения существуют
и в современной доктрине международного
права.
В работах западных юристов
встречаются обе точки зрения,
однако, преобладает достаточно
хорошо аргументированная позиция,
предусматривающая возможность
ограничения неприкосновенности. Так,
английский юрист А. Денза анализирует
следующий прецедент. В 1973 г.
посол Ирака был приглашен
в МИД Пакистана, где ему
было заявлено, что пакистанские
власти располагают свидетельствами
о хранении в посольстве Ирака
незаконно ввезенного оружия. Посол
отказался дать разрешение на
обыск помещений представительства.
Тогда в присутствии посла
пакистанские полицейские совершили
налет на посольство, где были
обнаружены большие запасы оружия.
Пакистанское правительство заявило
протест посольству Ирака, объявило
посла и атташе посольства
персоной нон грата и отозвало
собственного посла из Ирака.
По мнению Дензы, «в этом
случае насильственный вход в
посольство может быть оправдан
ех post facto, в связи с очевидным
нарушением Ираком обязанности
не использовать помещения представительства
в целях несовместимых с его
функциями. В данном случае
можно еще говорить и о том,
что «победителей не судят». Но
если обобщать, то следует сказать,
что из обычных подозрений
государство не имеет право
вламываться в помещения представительства,
очевидно, только из самых серьезных
подозрений. Действия государства
пребывания в данном случае
рассматриваются как акт самообороны
или как акт репрессалий в ответ на нарушение
Конвенции (п. 3ст. 41).
Таким образом, в доктрине международного
права одни юристы, главным образом
отечественные, выступают за абсолютную
неприкосновенность помещений дипломатического
представительства, а другие - за
возможность ограничения неприкосновенности
со ссылками либо на институт
самообороны, либо на институт
репрессалий. аргументы, предлагаемые
в защиту положения об абсолютной
неприкосновенности помещений, в
наиболее полном виде содержатся
в работе В. Г. Блябина. Он
утверждает, что СТ. 22 Конвенции должна
толковаться как закрепляющая
неприкосновенность при всех
обстоятельствах,
поскольку в этой статье отсутствует оговорка
о возможности вступления властей государства
пребывания в помещения представительства
«в случае пожара или другого стихийного
бедствия». Отсюда делается вывод, что,
поскольку П. 1 СТ. 22 Конвенции «должен
толковаться как освобождающий помещения
дипломатического представительства
при всех обстоятельствах от принудительного
вступления в них властей государства
пребывания, признания правомерности
нарушений этим государством неприкосновенности
таких помещений в ответ на какие бы то
ни было злоупотребления ею в порядке
осуществления репрессалий становится
уже невозможным. При допущении обратного
потеряло бы смысл установления безусловной
неприкосновенности помещений дипломатического
представительства». Суть рассуждений
Белябина сводится к тому, что отсутствие
«пожарной оговорки» означает неприкосновенность
при всех обстоятельствах, а неприкосновенность
при всех обстоятельствах означает недопустимость
репрессалий.
И, наконец, остается открытым
вопрос, который, как правило,
вообще обходится в доктрине
международного права, о возможности
применения репрессалий, не связанных
с насильственным входом местных
властей в помещения представительства,
например, репрессалий, выражающихся
в снятии охраны помещений.
В целом аргументов, однозначно
доказывающих абсолютную неприкосновенность
помещений дипломатического представительства,
в доктрине международного права
не содержится. Обоснование возможности
ограничения неприкосновенности
помещений со ссылками на самооборону
базируется на предусмотренном
в СТ. 51 Устава ООН праве государств
на индивидуальную или коллективную
самооборону от агрессии. Признать
право мерность тезиса о самообороне
можно лишь в том случае, если
представляемое государство использует
дипломатическое представительство
для акта агрессии либо действия,
адекватному этому акту. Определение
агрессии и перечень действий,
квалифицируемых как акты агрессии,
содержатся в резолюции ООН
(принята Генеральной Ассамблеей
в декабре 1974 г.). По смыслу резолюции
лишь очень немногие действия
дипломатического представительства.
вероятно, можно будет квалифицировать
как акты представляемого государства,
адекватные агрессии и тем самым оправдывающие
реализацию государством пребывания право
на самооборону. В целом же сфера применения
данного обоснования ограничения неприкосновенности
помещений представительства чрезвычайно
узка и вряд ли может иметь практическое
значение. Расширительное же без учета
ст. 51 Устава ООН и резолюции декабря 1974
г. толкование права на самооборону, очевидно,
следует считать неправомерным, так как
оно может быть использовано для оправдания
любого произвола.
Возможность применения института
репрессалий в дипломатическом
праве предусматривается в ст.
47 Конвенции; их применение считается
допустимым, если положения конвенции
ограничительно применяются аккредитующим
государством. Главная проблема, очевидно,
заключается не в самом факте
использования института репрессалий,
а в трудностях адекватного
его применения, сложностях установления
соразмерного ущерба, наносимого
ограничением неприкосновенности,
ущербу, который
наносится
дипломатическим представительством
в результате использования помещений
в целях, несовместимых с функциями
представительства. Существующая дипломатическая
практика не дает достаточного количества
прецедентов, позволяющих установить
в этом вопросе какие-либо твердые
закономерности, однако, позволяет
в общих чертах определить, какие
формы ограничений неприкосновенности
помещений могут применяться
при тех или иных злоупотреблениях
со стороны дипломатического представительства.
Такая форма ограничения неприкосновенности,
как отказ государства пребывания
от обеспечения защиты помещений
может правомерно применяться в
ответ на незаконное предоставление
дипломатического убежища, случаи задержания
в помещениях представительства. Насильственный
вход в помещения, вероятно, может
быть оправдан лишь в таких случаях,
когда, например, помещения представительства
используются для складирования
оружия с целью снабжения оппозиции,
подготовки вооруженного восстания
или хранения наркотиков с целью
продажи. На практике же выбор той
или иной формы ограничения неприкосновенности
на основе института репрессалий
в большей степени будет зависеть
от субъективной оценки государством
пребывания размеров ущерба, который
ему наносится в результате злоупотребления
со стороны дипломатического представительства.
Неприкосновенность
архивов, документов,
корреспонденции
и вопрос о возможности
их использования
государством пребывания
в официальных
целях
В отечественной и зарубежной
юридической литературе вопрос
об иммунитетах архивов, документов
и официальной корреспонденции дипломатических
представительств относится к малоисследованным.
В ст. 24 Конвенции устанавливается,
что архивы и документы представительства
неприкосновенны в любое время
и независимо от их местонахождения.
Неприкосновенность архивов и
документов в обычных условиях
обеспечивается в силу неприкосновенности
помещений дипломатического представительства
и неприкосновенности дипломатической
почты. Положение ст. 24 впервые в
дипломатическом праве специально предусматривает
неприкосновенность архивов и документов
«независимо от их местонахождения», то
есть и в таких случаях, когда они в силу
каких-либо причин перестали находиться
в распоряжении представительства. Эта
неприкосновенность предоставляется
в «любое время», то есть даже после разрыва
дипломатических отношений. Понятие «архивы»
в Конвенции не расшифровывается; предпринятые
на Венской конференции 1961 г. попытки дать
определение «архивы» были отвергнуты
из-за опасения ограничительного толкования
этого положения в будущем. Подробный
перечень предметов, составляющих «архивы»,
содержится в принятой позднее Венской
конвенции о консульских сношениях 1963
г., однако, следует отметить, что любой
подобный перечень в условиях существующего
прогресса в области информатики не может
быть исчерпывающим, а следовательно,
удовлетворительным.
Очевидно, что под «архивами» следует
понимать любые носители информации. Понятие
«документы» использовано в Конвенции
для обозначения текущих документов, которые
не относятся к архиву в прямом смысле
этого слова.
Понятие «неприкосновенность» в соответствии
с Комментарием к проекту статей Конвенции
в данном случае означает обязанность
государства пребывания обеспечить, с
одной стороны, освобождение архивов и
документов от каких-либо воздействий
со стороны собственных законодательных,
исполнительных и судебных органов и ,
с другой – защиту архивов и документов
от посягательств со стороны частных лиц.
Из этого определения следует,
что архивы и документы, попавшие
в результате их потери, кражи
злоумышленниками или каким-либо
иным образом в распоряжение
местных властей, должны быть
незамедлительно возвращены дипломатическому
представительству. Местные власти
не вправе использовать эти
архивы и документы в судебном
или административном разбирательстве
либо для иных официальных
целей. В судебной практике
западных стран суды, рассматривая
гражданские иски к иностранным
дипломатическим представительствам,
отклоняют требования истцов
о предоставлении ответчиками
дипломатических документов со
ссылкой на неприкосновенность
последних. В практической деятельности
ведомств иностранных дел может возникать
потребность обосновать правомерность
использования в официальных целях (например,
в судебном производстве) оказавшихся
в распоряжении местных властей документов
разведывательного характера. На практике
имеются прецеденты использования таких
документов в официальных целях. Так, в
1980 г. в газете «Известия» была опубликована
статья «За кулисами «Кобра Эйс»», в которой
отмечалось, что «в руках советских компетентных
органов имеются подлинные разведывательные
задания и операторские журнал» постов
радиоэлектронной разведки, размещенных
в посольстве США в Москве. В статье воспроизводились
выдержки и фотокопии указанных документов.
В западной доктрине международного права
при рассмотрении вопроса об использовании
в официальных целях документов представительства
нередко ссылаются на обстоятельства
состоявшегося в Канаде в 1947 г. судебного
процесса по обвинению канадского гражданина
в шпионаже (Rose V. The Кing). В ходе этого процесса
в качестве доказательств по делу использовались
документы, украденные советским гражданином
из досье советского военного атташе.
Суд отказался признать неприкосновенность
документов представительства, ссылаясь
на угрозу национальной безопасности
страны пребывания, а также на тот факт,
что он не получил формального подтверждения
о их дипломатическом характере со стороны
канадского правительства, которое рассматривало
себя в качестве собственника украденных
документов. По мнению одних западных
юристов, комментировавших данный прецедент,
ссылка на угрозу государственной безопасности
может быть использования в качестве основания
для ограничения дипломатических иммунитетов,
однако, другие юристы сочли действия
канадского суда ошибочными.