Лингвокультурные особенности русских былин

«Как  пошел Садко к Ильмень-озеру, 
                               Садился на бел-горюч камень…»[8,82]

    Несовершенный  вид предпочитается потому, что  он лучше соответствует всей  эстетике эпической поэзии, чем  совершенный. «Сказал», «вошел»,  «сел», «положил» и т.д. представляют собой простую констатацию факта; наоборот «говорил», «входил». «садился», «налагал» не только устанавливают факт, но рисуют его. Изображенное как длительное, действие лучше представляется воображению, чем краткое, оборванное, однократное, законченное. 
 

 
                2.5.Культурные традиции в русских былинах.

    В былинах общественные пиры  имеют важное архитектоническое  и даже сюжетное значение, а  в исторической действительности  они представляли социальный  институт, характерный для эпохи становления раннеклассового общества, именно в той форме, в какой эти пиры описываются в русском эпосе.

    Все это дает возможность через  рассмотрение эпических пиров  собрать как в фокусе и показать  различные стороны древнерусской  культуры, как материальной, так и духовной. При анализе пиров в былинах неизбежно должны рассматриваться и постройки – гридницы, где происходят пиры, с их архитектурой, убранством, сложными функциями, и пиршественная утварь, вместе со всей обстановкой пира, музыкальные инструменты, употреблявшиеся при состязаниях и других увеселениях, сопровождающих пиры. При изучении эпических пиров ярко выступает социальный облик дружины, для которой, собственно, и устраиваются пиры. В описании пиров являются следы дохристианской ритуальной трапезы.

    В обстановке эпических пиров  вырисовывается и культура древнерусского  народ, во многом знакомая по  археологическим и историческим  данным. Что очень существенно  для понимания исторических условий  возникновения в то время нового  жанра былин.

    Все это позволяет, опираясь  на конкретный материал, поставить  вопрос о времени и месте  сложения русских былин как  жанра и о специфике их историзма.

    Каждое явление, отраженное в  былинах, берется, по возможности,  в его динамике, в борьбе старого и нового, которая могла иметь место только в одно определенное время, принимая, что это явление не исчезло в народной памяти и не могло быть выдумано позднее.

    Изучение былин в таком плане  по разным темам и обобщение  результатов помогли бы определить  нижнюю и позднюю хронологические границы былин. Установить, что в них исконное и что модернизация, выяснить историческую неповторимость, социальную обусловленность как жанра в целом, так и отдельных сторон его.

    В сюжетах, мотивах, персонажах  и образах былин можно прощупать обстановку Киевской Руси, в которую органически вписываются и сами былины, как часть древнерусской культуры.

    Пиры-братчины в новгородских былинах о Садко и Василии Буслаеве известны хорошо, но можно напомнить два основных мотива, связанных с ними: участники их должны внести свою долю каждый; незваным на пир являться нельзя. Конфликт Василия Буслаева с устроителями пира-братчины вспыхнул именно из-за нарушения его дружиной последнего правила; даже «ссыпь немалая», внесенная им – видимо, насильно – за себя и за дружину ( что имеет местов некоторых вариантах), нигде не смягчает возмущения старейшин – «настоятелей»:

«Не малу мы тебе сыпь платим 
За всякого брата по пяти рублев. 
А и за себя Василей дает пятьдесят рублев 
А и тот староста церковный 
Принимал их во братчину в Никольщину...»[8,53] 

    В новгородских былинах эти  «братские» городские пиры сохранились  устойчиво. В Новгороде, где  власть князя всегда была слаба,  а затем ее сменил республиканский  строй, естественно, сохранилась,  как доминантная, древняя форма общинных пиров, с их «сыпью» и руководством «старцев», хотя сама община уже претерпела, конечно, радикальные изменения. В былинах запечатлелась и двойственность названия «братчина»: как наименование и объединения определенной группы горожан, обычно имевших уже свою патрональную церковь («братчина - никольщина» в былине о Садко, членом которой он стал), и самого пира (в былине о Василие Буслаеве).

    Мысль о том, что в новгородских  былинах «картина именно братского  пира принадлежала к древнейшему составу былины», высказал И.Н.Жданов. Братчины, по-видимому, были архаической основой и княжеских пиров.

    Архаичные корни пиров и братчин  издавна пытались прощупать исследователи  культуры Древней Руси.

    А.А.Попов видел в братчинах  и других общественных пирах древний социальный институт: «Такие пиры не были только случайными собраниями народа повеселиться без определенной цели и мысли; но составляют явление постоянное, соединенное с определенными понятиями, освященными обычаем. Долговечным и неизменным». Он видит в братчинах и пирах «такой обычай, который составлял некогда одно из важных явлений в общественной жизни времен давно минувших», и правильно утверждает их языческое происхождение.  

                                    Предметы быта:

    Увлечение металлом, высокая его  ценность для горожан, импорт  предметов роскоши – поволок,  золотых изделий – и наряду  с этим «овощей разноличных»  и вина характерны для переломного  10 века. До нас дошли и изображения  древнерусских сосудов: в Сильвесторовом сборнике (начало 14 века), в миниатюрах Радзивилловской летописи, протограф которой относят к началу 13 века. Это чаши, рог в оправе на подставке, так часто упоминаемые в былинах, и прочие. Подлинные вещи, дтируемые эпохой Киевской руси, также известны по археологичеким находкам: знаменитые ритоны-рога в серебряной оковке из черниговской Черной Могилы, 10 в., серебряная чаша с резной надписью по краю, принадлежащая черниговскому же князю Владимиру Давыдовичу, 12 в., привозная серебряная братина.

                                           Чаши и чары.

    Упоминания о пиршественных чашах  (или чарах) в былинах необычайно  обильны. Чаши и чары в былинах  на пиру и вообще в быту  подразумеваются трех типов: круговые чаши, из которых пьют по очереди, передавая друг другу; сосуды, из которых черпают другими, меньшими («наливная чаша однозолотная»); индивидуальная чаша, отдельная у каждого участника пира и вообще принадлежащая ему. Однако с уверенностью можно говорить о первом и втором типе; чаша, из которой черпают, в былинах заменена бадьями, чинами и бочками.

    Металлические чаши или чары  не только велики, но и тяжелы, в чем сказалась, конечно, и  обычная эпическая гиперболизация. Но величина чаш в былинах  говорит и о том, что эти чаши были круговыми большей частью. Емкость чаши или чары в былинах чаще всего – «полтора ведра», но нередко она показана дифференцированно: и «в полтретья ведра», и «в полпята».

    Однако обычная гипербола не  так чрезмерна, если иметь в  виду, что ведра в Древней Руси делались значительно меньшего размера, чем современные. В погребениях 9-11 вв.находят нередко остатки небольших деревянных ведер с железными обручами, ушками и дужками.

    Судя по церковным поучениям,  что в дохристианский период на Руси чаши на пиру пили в честь языческих божеств и лишь с введением христианства питье трех чаш стали связывать с христианским культом и молитвой за здравие государя. Поэтому питье трех чаш стало нормой употребления хмельных напитков, допускавшейся церковью. В одном из поучений чаши, выпитые сверх этого, называются «бес возвеселительными»; вероятно, помимо чаш в честь христианских божеств, заменивших древних славянских, продолжали пить чаши в честь последних, пишет Аничков.

    Обычай петь гимнические песни в честь языческих богов был заменен, видимо, после введения христианства обычаем пить во время пира тропари, причем каждый раз осушалось по чаше. Против «тропарных чаш» и восставали проповедники новой религии, так как это слишком сближало ее с искореняемым язычеством. Как можно судить по поучениям, чаши в честь христианских и языческих божеств осушались вперемежку, и этому-то двоеверию и противилось высшее духовенство, а низшее колебалось, считая «тропарные чаши» победой благочестия.

    Обычай пить на пирах «чаши бес» держался недолго. Питье чаш в честь славянских богов, вернее магическое заклинание их, хорошо известно по сообщению Гельмольда о прибалтийских славянах, которые на пирах обносят круговую чашу со словами заклинаний во имя добрых и злых богов. Добавим, что и сами чаши для пиров хранились в Щецине в храме Триглава, т.е. были сакральными и пили из них в особых зданиях при храмах – «континах».

    Сопоставление языческого распития  вина у славян с поучениями  церковников в Древней Руси 11 века делалось многими исследователями. В первую очередь следует назвать И.И.Срезневского. Впоследствии это сопоставление развивали Фаминцын, Аничков, Ржига и др. «С распространением христианства на Руси, - писал В.Ф.Ржига, - давний обычай пить в честь языческих богов, с одной стороны, продолжал доживать в прежней форме, с другой – принял христианизованные  оболочки».

    Прилагая все выше сказанной  к былинам, нетрудно понять, что  гость на эпическом пиру, которого  обошли такой обрядовой братской  чашей, тем самым становился неполноценным членом братчины, исключался из участия в ритуальном течении пира; ведь пир, в сознании его участников, в недалеком языческом прошлом был серьезным социальным институтом, важным делом, а не простой попойкой.

                                    Братина, братыня.

    Менее часто, чем чаша, упоминается  в былинах «братина», «братыня»,  по форме представляющая или  обычную уплощенную древнерусскую  чашу (сохранявшуюся в народном  быту русских еще в начале 20 века), или близкую к шаровидной.

    Как показывает сам корень  слова, обозначающего этот сосуд, - «брат», она связана с общественными  «братскими» пирами, «братчинами», восходящими еще к родовому  строю. Питье из братин было  связано с обрядовым распитием  вина и пива на пирах, особенно на «канунных» праздниках, для которых варилось всей крестьянской общиной пиво.

                                Бадья, чан, бочка.

    На пиру у князя Владимира  эта утварь обычно не употребляется,  но бадья, чан, бочка с вином,  из которых пью чарой, - непременный мотив в былине о Василии Буслаеве, набирающем себе дружину из зависимых людей. Питье вина ими – тоже «чара искуса»: Василий принимает только тех, кто выпьет огромную чару.

    В пересказе этой былины 18-го  века Василий приказывает подготовить  всё заранее: «привозят бадьи зелена вина и пива сыченого». В другом варианте он выставляет «чаны дубовые» у своих ворот и наливает в них вина и пива «по краям полны»:

                               «Он пускает в них золоты  чары,

                               С теми камнями самоцветными,

                               В каждой чаре весу тридцать  пуд».

    Иногда чан заменен бочками,  выставленными во дворе, из  которых черпают ковшами.

     Котел в былинах с их усложненным  бытом уже упоминается не как  пиршественная утварь, а только как предмет воинского походного быта, жизни на заставе.  
 
 
 
 
 

           Музыкальные инструменты в зеркале русских былин:

 
    Если  обратиться не к словесной,  а к звуковой ткани русских  былин, то она предстанет перед  нами довольно насыщенной и насыщенной, прежде всего, гусельным звоном и гудением гудков. На первый взгляд партитура русской былины это партитура двух музыкальных инструментов: щипковых гуслей и смычковых гудков, в которой тема гуслей и гусельной игры является, к тому же, доминирующей. Но это только на первый взгляд. Правда, нельзя сказать, что словесная ткань русской былины изобилует инструментальной терминологией, но и сводить ее только к двуединству гусли-гудок было бы ошибочно, ибо при внимательном чтении былин перед нами неожиданно возникает целый клубок инструментальных образов, многие из которых наделены известной мерой таинственности.  
    В былинах скоморохи на пиры всегда являются с гуслями. При этом обычно они – скоморохи бродячие, в отличие от «оседлых» при дворе, и, по-видимому, получают плату каждый раз.

    Игра на гуслях принята на  эпическом пиру. Гусли, излюбленный  музыкальный инструмент восточных  славян, наиболее прочно вошли  в русский эпос. Гусляров знают  многие былины, и это не только  скоморохи.