Суицид в эпоху социально-экономических потрясений

Редким исключением  в этом отношении является Япония — там женщины убивают себя чаще, чем мужчины, что особенно проявляется  в старших возрастных группах.

Последователи Дюркгейма  усовершенствовали социологическую суицидологию, открыли множество новых закономерностей, связывающих уровень самоубийств с общественными процессами, вывели сложные формулы, позволяющие прогнозировать, а стало быть, и смягчать суицидные всплески. Сегодня мы знаем и можем объяснить, почему горожане убивают себя чаще, чем сельские жители (причин много: в аграрных сообществах крепче институт семьи; дезорганизованные городские зоны — рассадник самоубийств и т.п.); почему снижение рождаемости пагубно отражается на уровне самоубийств (установлено, что уровень самоубийств находится в обратной зависимости с долей детей в популяции: дети цементируют семью, крепкая семья — хороший барьер против суицида); почему число самоубийц резко падает во время войны (в годы военных испытаний общество консолидируется, что понижает степень социальной изоляции) и так далее, и так далее. 

Социология способна объяснить причины большинства  самоубийств в социально неблагополучных  странах (например, в сегодняшней  России), но даже там многие случаи выходят  за рамки ее компетенции. И тем  более заметна недостаточность  этой теории, когда речь заходит  о суицидной картине в тех  обществах, где жизнь человека в  меньшей степени зависит от социального  давления. Неудивительно, что именно в этих странах социологическая  школа довольно скоро уступила первенство тому направлению суицидологии, которое объясняет самоубийство устройством человеческой психики и происходящими в ней процессами. 

Психологические причины. 

Разумеется, человеческая психика — сфера куда более  загадочная и гораздо меньше поддающаяся  изучению, чем законы развития общества. Самая главная тайна для человека — он сам, механизм его поступков  и истинные мотивы его поведения. Здесь нет ничего, известного наверняка, в лучшем случае существуют некоторые  правдоподобные предположения, любые  же категоричные суждения вызывают сомнение.

Примерно до середины XIX века медикам казалось, что наше психическое устройство ненамного сложнее паровой машины или ткацкого станка. Душевная аномалия, толкающая человека на самоубийство, рассматривалась как незначительный механический дефект, легко поддающийся коррекции. Меры предлагались простые и решительные: "Перепробовав различные способы без видимого эффекта, прописал пациенту холодный душ каждое утро, — бодро докладывает о своей методике некий английский психиатр в 1840 году. — Через десять дней страсть к самоистреблению совершенно исчезла и более не возвращалась. Известно также, что вовремя сделанный клистир отлично рассеивает желание самоубийства".

Хорошим способом лечения  суицидальной склонности считалось  поставить за уши пиявки. Или наложить пластырь на область печени в сочетании  с обильным питьем, причем непременно очень холодным. Французские врачи  Вуазен и Брие де Буамон утверждали, что навязчивая идея самоубийства исчезнет, если больному погуще помазать ноги противонарывной мазью — "нарыв" в душе лопнет, и все будет хорошо. Отличное средство также — многочасовая ванна.

Другой французский  психиатр пришел к выводу, что во многих случаях от

"черной меланхолии" девушек полностью вылечивает  замужество. [Это, кажется, и в самом деле неплохое средство — кроме тех случаев, когда брак заставляет задуматься о самоубийстве тех, кому раньше эта идея в голову не приходила — вспомним печально знаменитые самосожжения среднеазиатских жен. Разумный совет меланхоликам давал и Ф.Бэкон: заниматься математикой, ибо она восстанавливает душевную гармонию.

К сожалению, в нашем  столетии задача врачебной суицидологии кажется куда более трудной. До сих пор неясно, до какой степени нервно-психические расстройства связаны с суицидальным поведением (каковое включает в себя не только завершенное самоубийство, но также суицидальные попытки и суицидальные намерения). Разброс статистических данных слишком велик: одни исследователи утверждают, что примерно одна треть самоубийц — люди психически больные; в новейших же исследованиях речь идет о 90, а то и 95 процентах.

Очевидно, все дело в том, какое состояние считать  психическим заболеванием. Большинство  суицидентов — люди с пограничными нервно- психическими расстройствами. Значительную группу составляют так называемые акцентуированные личности, люди в принципе психически здоровые, но "со странностями", то есть склонные к аффектной неустойчивости и истероидному поведению. Согласно ряду исследований, суицид является главной причиной смерти среди больных шизофренией. Однако преобладает мнение, что основной

"убийца" — не  маниакальные состояния, часто  сопряженные с эйфорией, а депрессия,  та самая "черная меланхолия", от которой в свое время  лечили пиявками и холодной  водой.

Депрессия — это  истощение жизненной силы, то есть осознанное или неосознанное желание  умереть. Ее симптомы хорошо изучены: чувство  вины, ипохондрия, мучительная бессонница и в еще большей степени  страх перед бессонницей. Сон  — это своего рода "маленькая  смерть", временное отключение сознания. Интересное исследование связи суицидального  поведения с привычками сна провел Эдвин Шнейдман, установивший, что больше склонности к самоубийству проявляют не только те, кто страдает бессонницей, но и люди, просыпающиеся по утрам с трудом и в плохом настроении. Иными словами, среди

"сов" самоубийц  больше, чем среди "жаворонков".

При досконально  изученной симптоматике этого состояния  происхождение его трактуется по-разному. В прежние времена, когда человеческой психикой еще не занималось столько  научных дисциплин, говорили о несчастной любви, стыде, угрызениях совести или  пресыщенности. Современная социология ищет корни депрессии в социально-психологической дезадаптации личности, которая обычно происходит вследствие утраты человеком привычной ролевой функции — в семье или иных структурах общества. С точки зрения психобиологии депрессия

— это неврофизиологическая дисфункция, определяемая либо наследственностью, либо гормональным дисбалансом, либо иными  подобными факторами. Существует другое более лестное для нас объяснение: виноваты не гены и не гормоны, а  этический нигилизм и утрата смысла жизни. Бихейвористика выделяет в качестве главного толчка к депрессии ощущение человеком своей беспомощности и "негативное усиление" заниженной самооценки.

Группа суицидального  риска в интерпретации "психического" направления суицидологии выглядит иначе, чем у социологов: 1) суициденты с психической патологией; 2) алкоголики и наркоманы; 3) акцентуированные личности (в иной терминологии "абнормальные личности", "индивиды с личностными нарушениями" и проч.); 4) люди практически здоровые, но склонные к острым ситуационным реакциям.

Среди "психических" теорий больше всего внимания приковало  к себе одно из любимейших чад XX века — учение психоанализа, попытавшееся создать генеральный метод препарирования нашего душевного устройства и, пусть  не осуществившее это вряд ли выполнимое намерение, но многое нащупавшее и объяснившее.

Если Дюркгейм возложил ответственность за суицид на общество, то Фрейд (а вернее, его последователи), в свою очередь, переложил вину на подсознание.

В 1917 году в эссе "Скорбь и меланхолия" Фрейд впервые  попытался подступиться к этой теме, высказав предположение, что суицидальность — это переадресация агрессии с внешнего мира на себя. На раннем этапе психоаналитическая теория пробовала найти причины самоагрессии в извращении полового инстинкта или реакции психики на фрустрацию. Но три года спустя, издав работу "За принципом наслаждения", Фрейд ввел в свою теорию новую основополагающую категорию врожденного "инстинкта смерти": не все модели поведения могут быть объяснены инстинктом самосохранения; у инстинкта смерти, разрушения, бывает два проявления — активное и пассивное; многие аспекты человеческого поведения станут понятнее, если учесть взаимодействие двух этих инстинктов — жизни (эроса) и смерти (танатоса), иначе называемых любовью и ненавистью. В таком случае, самоуничтожение — это подавление одного естественного инстинкта другим, не менее естественным.

Этой гипотезой  вклад Фрейда в суицидологию, собственно, и исчерпывается.

Сам он называл свою концепцию "биологической спекуляцией" и говорил, что она нуждается  в доработке.

В доработчиках недостатка не было. Американский психиатр Карл Меннингер довел идею учителя до логического завершения: любое поведение, вредное для здоровья или опасное для жизни есть проявление инстинкта смерти, а наивысшее из этих проявлений — акт самоубийства. По Меннингеру, психологические компоненты суицидального поведения — месть (агрессия, направленная вовне), вина (агрессия, направленная внутрь) и депрессия

(желание умереть). В основе же суицидальной мотивации  часто заложено подсознательное  стремление вернуться к блаженной  безмятежности утробного предсуществования.

Увы, и психоанализ  не всеохватен — слишком уж часты  случаи, когда терапия оказывается  бессильна: пациент обращается к  аналитику в надежде избавиться от навязчивых мыслей о самоубийстве, но сеансы терапии не помогают, и  человек погибает. 

Суицидальная Россия: история и современность. 
 

Траектория русского суицида поражает своей причудливостью и непредсказуемостью. На протяжении истории кривая самоубийств то стелилась  к самой абсциссе, то круто взмывала вверх, обгоняя самые "неблагополучные" страны.

В России давно уже  сосуществуют две нации — и  не то чтобы бесконфликтно.

Правда, население  делится вовсе не по ленинскому принципу на богатых и бедных или эксплуататоров и эксплуатируемых. Незримая, но вполне реальная граница проходит через  духовно-культурный комплекс, складывающийся из образования, воспитания, мировоззрения. Условное название двух российских наций: "народ" и "не-народ". Где-то на исходе XVIII столетия национальное тело России пережило нечто вроде клеточного деления — и с тех пор две несоразмерные части общества (их массы обратно пропорциональны вкладу в общенациональную культуру) стали существовать каждая по своим законам.

Попробуем дать определение  двум составляющим нашей культуры.

С "народом" вроде  бы ясно: "необразованные массы" (Добролюбов), "низший слой государства" (Белинский), "чернь, простолюдье, низшие сословия"

(Даль). Но как определить "не-народ"? Видимо — никуда не денешься — придется использовать затасканный и мутный термин "интеллигенция".

Попробуем так: интеллигенция  — разумная, образованная, умственно  развитая часть жителей. Тогда понятно, что общего у просвещенного александровского аристократа, приват-доцента из поповичей и младшего научного сотрудника брежневской эпохи.

"Интеллигенция"  и "народ" традиционно находились  в ситуации неразделенной любви  первой ко второму, что, в  общем, естественно: душа может  любить тело, к которому приписана,  но телу на душу наплевать.  С радищевских времен, то есть  от самых своих истоков, "интеллигенция"  была одержима бесом народопоклонства (Бердяев), хотела служить "народу", жертвовать ради него собой, возвышать его до своего уровня. "Народ" же жил своей жизнью.

Очкастые слуги с их непрошеными жертвами ему были не нужны, а те из простолюдинов, кто попадал в тенета образования, со временем (уже во втором поколении) сами превращались в "интеллигентов" и перемещались из одной нации в другую. Слияния так и не произошло, невзирая на все социальные перевороты и совместно пройденные невзгоды. Сегодняшнее деление российского населения на две нации утратило всякие резоны и оттого обрело явственно мистическую подсветку. Но отнюдь не исчезло. Достаточно двум нашим соотечественникам взглянуть друг на друга и перекинуться парой фраз, чтобы стало ясно, кто из них "народ", а кто "не-народ", и при этом первый скорее всего проникнется ко второму спонтанной неприязнью, а второй ощутит некий трудновыразимый дискомфорт, знакомый всякому, кто мучился, пытаясь найти общий язык с сантехником. Этот дискомфорт, убедительнее всего демонстрирующий инакость двух культур, является несомненным атавизмом.

Можно понять, почему совестился смотреть мужику в глаза  прогрессивный помещик: он, тогдашний "интеллигент", был сыт, чисто  одет и привилегирован, а мужик  голоден, грязен и бесправен. Сословные  комплексы современного кандидата  наук (сына преподавателя истории  КПСС и внука рабфаковки) могут  быть объяснены лишь принадлежностью  к иной культуре. В чем опять-таки главным образом виновато внеклассное  чтение русской литературы.

Если рассмотреть  обе российские нации в их историческом развитии с точки зрения суицидологии, то обнаружится, что "интеллигенция" с самого своего зарождения проявляла гораздо больше склонности к самоубийству, чем "народ".

Это вполне соответствует  суицидологическим законам: материальная устроенность (пусть даже в виде опрятной бедности), сочетаясь с вольномыслием, стимулирует рост самоубийств.