Понятие структурного анализа

  Выше  мы рассматривали социальные предметы как такие объекты деятельности, которые отличны от людей (также  способных, как мы помним, выступать  в роли объектов деятельности —  того, на что направлена деятельностная способность субъекта). При этом мы избегали всякой типологии социальных предметов, которая становится необходимой, когда мы переходим от анализа  абстрактно взятого социального  действия к анализу общества как  организационной формы коллективной деятельности людей.

  В данном случае важно подчеркнуть, что  весь мир социальных предметов делится  на два различных класса, отличающиеся друг от друга своим назначением, социальной функцией. В одном случае эта функция связана с обеспечением непосредственных адаптивных задач  человеческой деятельности — приспособлением  к природной и социальной среде  существования путем ее вещественно-энергетической переработки, целенаправленного преобразования. В другом случае она связана с  выполнением задач информационного  обеспечения деятельности —  выработкой символических программ поведения, которые могут транслироваться от субъекта к субъекту, т.е. циркулировать в обществе, храниться и накапливаться в нем, передаваясь от поколения к поколению.

  Вещи. Первый из этих классов мы будем  называть вещами (хотя в социальной теории используются и другие названия, в частности, термин «орудия», который  употреблял Л.С. Выготский). В любом  случае речь идет о предметах, с помощью  которых люди оказывают прямое воздействие  на тот реальный мир, в котором  живут, физически изменяя его  в своих интересах.

  Класс вещей имеет свою собственную  структуру, по-разному представляемую разными теоретиками. В частности, К. Маркс, уделявший особое место  анализу человеческого труда, выделял  в их составе как предметы непосредственного  потребления, так и средства их создания или «средства производства». В  составе последних им выделялись: 1) «предметы труда», т.е. то, на что  направлено механическое, химическое, биотехническое и прочее воздействие  человека (будь то дерево, которое валит  лесоруб, или нефть, подвергающаяся химическим воздействиям); 2) «орудия  труда», с помощью которых человек  осуществляет воздействие на предмет  труда (будь то копье, «удлиняющее» руку охотника, или установка для крекинга нефти); 3) средства транспортировки  и хранения орудий и предметов  труда — нефтепроводы, нефтехранилища, танкеры для перевозки нефти  и другие элементы «сосудистой системы  производства», отличной от его «костно-мускульной системы» (как Маркс образно называл  предметы и орудия труда), К этому  списку следует добавить отсутствовавшие  во времена Маркса кибернетические  средства регуляции производства, позволяющие  хранить, перерабатывать и передавать технологическую информацию (различные  ЭВМ и т.д.).

  Очевидно, что подобные «вещные» элементы человеческой деятельности используются прежде всего  при воздействии на природу, с  которой изначально «противоборствуют» люди, вырывая природные объекты  из их естественных связей и подвергая  необходимой переработке.

  Однако  класс предметов, который мы называем «вещи», включает в себя не только земные богатства и те средства, с помощью  которых люди превращают зерно в  хлеб, руду в металл или стальной прокат в детали автомобиля. Нужно  учитывать, что прямое физическое воздействие  люди оказывают не только на природную, но и на социальную среду существования, которая включает в себя помимо «техносферы» еще и «антропосферу» — мир  живых человеческих индивидов. Это  означает, что и скальпель в  руках хирурга, и штанга в руках  спортсмена, и даже бутерброд, съеденный  нами в буфете, — принадлежат  миру вещей, с помощью которых  мы физически изменяем реальность (даже если ею выступает наше собственное  тело). К классу вещей относятся  также и винтовка в руках солдата  или артиллерийское орудие, с помощью  которых воздействуют на «живую силу», и инженерные сооружения неприятеля с целью изменить такой элемент  реальности, как общественные отношения  между людьми (защитить свой суверенитет  или, напротив, подчинить других своей  воле, установить господство над ними). Наконец, к вещам принадлежат  также те специфические предметы и орудия труда, с помощью которых  необходимое физическое воздействие  на реальность осуществляется в рамках духовного творчества людей, — авторучка  и бумага, используемые писателем, холст, кисть и краски, позволяющие художнику  реализовать свой замысел, и т.д. и т.п.

  Символы или знаки. Существует, однако, и  другой класс социальных предметов, необходимых для совместной деятельности, функции которых явно отличны  от функций вещей. Последние, как  мы установил и, служат целенаправленному  изменению реальности, существующей за пределами человеческих представлений, позволяют произвести изменения, которые  вполне могут быть зарегистрированы физическими приборами (исключение составляет лишь такой специфический  класс пещей, как измерительная  аппаратура, не оставляющая видимых  материальных следов на объектах своего воздействия).

  Теперь  зададимся вопросом: какие физические изменения способны произвести в  этом мире дорожные знаки, иконы, книги, картины (если использовать их, естественно, по прямому назначению, а не для  топки печей или накрывания бочек  с огурцами)? Ответ очевиден —  подобные предметы служат непосредственно  не изменению реального мира, а  изменению наших представлений  о мире. Они воздействуют на паше сознание, на наши стремления, желания, цели, и лишь через их воплощение в деятельности опосредованно воздействуют на отличную от сознания реальность.

  В отличие от вещей ученые называют подобные предметы символами или  знаками. Если вещи служат прямым орудием  адаптации, то символы обеспечивают целенаправленность человеческой деятельности, посредством которой эта адаптация  осуществляется. Функция символов —  воплощать в себе особым образом  закодированную информацию, служить  средством ее хранения, накопления и передачи, позволяющей людям согласовывать цели своей коллективной деятельности. Необходимость символов связана с тем, что любые идеи, образы, чувства, призванные повлиять на поведение людей, могут сделать это лишь в том случае, если обретут некоторую «телесную оболочку»: соединятся со звуком, печатными литерами, графическими изображениями и через подобные «материальные проводники» (терминология П. Сорокина), служащие «перевозчиками смысла», достигнут сознания.

  Подчеркнем  еще раз: различие между вещами и  символами связано только с их назначением, функцией и никак не связано с материалом, из которых  они изготовлены (недаром народная мудрость гласит: «из одного дерева икона и лопата, да не обе святы»).

  К этому нужно добавить, что на уровне отдельных предметов различие между  символами и вещами, конечно же, не является абсолютным. Не только книга  может стать топливом, но и трактор  вполне способен превратиться из орудия практической жизнедеятельности людей  в символ, знак, носитель информации (стать, к примеру, экспонатом промышленной выставки или памятником, установленным  на постаменте). Однако «подвижность»  отдельных предметов, «кочующих» из класса в класс, не означает, что  между самими классами (скажем, художественной литературой и сельскохозяйственной техникой) можно поставить знак равенства.

  Итак, мы выделили три необходимых элемента коллективной деятельности: людей и  используемые ими предметы, которые, подразделяются на вещи и символы. Существует, однако, еще один своеобразный «элемент», который нельзя увидеть глазами, пощупать руками, но без которого ни люди, ни вещи, ни символы никогда  не составят целостной социальной системы.

  Связи и отношения. Речь идет о сложной  совокупности организационных связей и отношений, существующих между  уже названными элементами. Согласованность  в работе плотницкой бригады (которая  предполагает хорошо организованное снабжение  материалами, умелое распределение  функций, справедливое распределение  заработка и пр.), дисциплина в  воинском подразделении, регламент  работы конференции — все это  примеры подобных связей и отношений, без создания и регуляции которых  невозможна коллективная деятельность людей.

  Не  останавливаясь на общефилософском  аспекте проблемы, напомним, что  связь явлений мы понимаем как  взаимную согласованность, соразмеренность  их изменений, при которой смена  свойств и состояний одного явления  сказывается на свойствах и состояниях другого, связанного с ним.

  Для характеристики этой структурной реальности мы можем вернуться к примеру, уже использованному нами ранее. Представим себе два одинаковых часовых  механизма, один из которых находится  в рабочем состоянии, а другой разобран на части. Различие между функционирующим  устройством и набором деталей  очевидно. Но в чем оно состоит? Связано ли оно с номенклатурой  деталей? Их состоянием? Ясно, что это  не так. Единственное различие между  работающими часами и кучкой образующих их деталей состоит в том, что  в первом случае эти детали связаны  между собой, находятся в отношении  элементарного пространственного  зацепления, чего не наблюдается во втором случае.

  То  же самое имеет место и в  более сложных системах. Возьмем, к примеру, обычный городской  автобус, перевозящий случайно собравшихся  пассажиров. Нетрудно убедиться, что  мы имеем дело с социальным образованием, в котором наличествуют все выделенные нами элементы: люди, самые разнообразные  вещи, которые они везут с собой (портфели, продуктовые сумки и  пр.), столь же многообразные знаковые объекты (от трафарета с номером  маршрута до прокомпостированных талонов, содержащих в себе информацию об оплаченном проезде).

  Но  можем ли мы рассматривать наших  пассажиров как системное целостное  образование? Вспомним: признаком системности  является взаимная зависимость частей, при которой существенное изменение  одной из них неизменно сказывается  на состоянии других и всей системы  в целом. Очевидно, что в нашем  случае подобная взаимосвязь отсутствует. Люди могут входить в автобус  и покидать его, стоять или сидеть, молчать или разговаривать —  в любом случае они остаются не зависящими друг от друга пассажирами, каждый из которых едет по своему собственному делу, не связывая свои интересы и цели со случайными соседями по салону. Ситуация изменится лишь в том случае, если людей объединит какое-то внезапно возникшее общее дело — скажем, необходимость вытаскивать застрявший на дороге автобус. В этом случае мы получим хотя и временный, но вполне реальный коллектив, связанный общими интересами, целями и усилиями.

  Итак, механический набор людей, вещей  и символов сам по себе не создает  целостного системного образования, каковым  является общество. Для его существования  необходим еще один организационный  момент — сложная совокупность внутренних связей между всеми классами социальных элементов, означающая реальную соразмерность  их изменений, наличие взаимоопосредований  между ними.

  Что же представляют собой общественные отношения, которые многие теоретики  рассматривают как особый организационный  момент совместной деятельности людей, отличный от связей между ними?

  В большинстве случаев общественными  отношениями называют особый класс  социальных связей, а именно связи  субъект-субъектного свойства, отличные от субъект-объектных связей между  людьми и используемыми ими предметами или объект-объектных связей между  социальными предметами. С этой точки  зрения называть общественными отношениями  можно только связи между людьми, но не технологическую связь между  работником и используемым им средством  труда или зависимость между  различными компонентами поточных линий  на автоматизированных производствах.

  Допуская  целесообразность такого словоупотребления, многие философы настаивают на том, что  далеко не каждая связь между людьми может рассматриваться как общественное отношение между нами. Более того, в социально-философской литературе существует точка фения, вовсе отрывающая общественные отношения от связей между  людьми, противопоставляющая их друг другу. Рассмотрим кратко логику такого подхода, полагающего, что отношения  между людьми возникают в случае отсутствия реальных связей между ними.

  Для понимания сказанного напомним, что  общефилософская теория использует категорию «отношение» в двух различных смыслах. В одном случае отношение интерпретируется как  референтная соотнесенность явлений, не вовлеченных в процесс взаимодействия и, следовательно, не соединенных между  собой реальными связями, соразмеренностью изменений. Отношения такого рода не возникают в ходе взаимоопосредования  явлений, а устанавливаются между  ними некой третьей референтной  системой, неким наблюдателем, соотносящим  не связанные между собой явления  по избранным им самим критериям.

  В самом деле, человек, полагающий, что  жареная картошка вкуснее пареной  репы, собор Нотр-Дам больше газетного  киоска, а пятна на Луне напоминают львиную морду, ставит в отношения  сходства и различия объекты, не связанные  между собой ни каузальными, ни функциональными  или какими-либо еще реальными  зависимостями.

  Именно  такая референтная соотнесенность, как мы видели выше, лежит в основе выделения номинальных социальных групп — рас, географических общностей  людей и пр., не связанных совместной скоординированной деятельностью. Бывают, однако, случаи, когда отношения  референтной соотнесенности представляют собой нечто большее, чем статистическую подборку явлений, выступают как  значимый факт общественной жизни, оказывающий  реальное воздействие на поведение  людей.