Понятие структурного анализа

  И все-таки этот признак сам по себе ничего не говорит науке. Как ей быть, к примеру, с трудом балерины? Мы интуитивно понимаем, что он относится  к духовной жизни людей, хотя хрупкая  женщина затрачивает значительно  больше сил, чем токарь, работающий на современном станке и чей труд, несомненно, относится к производству материальному. Прибавим к этому, что  нестрогое деление на «физический» и «умственный» труд (полезное лишь в диетологии) запутывает не только данный вопрос, но и всю типологию  деятельности. Оно заставляет нас, к  примеру, соединять воедино различные  по типу деятельности ученого и педагога или землепашца и воина — поскольку  в первом случае превалируют умственные, а во втором — физические усилия.

  Столь же неудачной является попытка некоторых  теоретиков — как правило, марксистов — усмотреть специфику материального  производства в особых, присущих лишь ему законах технической и  экономической организации («взаимодействие  производительных сил и производственных отношений»), которых будто бы лишено производство духовное. В действительности законы организации «материальной» и «духовной» деятельности людей (как в аспекте собственно производства, так и в плане распределения произведенного) вполне сопоставимы, о чем будет сказано ниже. Важно понять, что отличие одного типа деятельности от другого нужно искать не в механизмах осуществления, не в том, как действуют люди, а в ее предназначении, в том, ради чего они действуют. В этом плане одно и то же действие вполне может принадлежать принципиально различным типам деятельности в зависимости от конкретной цели своего осуществления. Так, профессиональный промысловик, охотник-любитель, стреляющий дичь ради развлечения и отдыха, спортсмен на стрелковом стенде, наконец, солдат, открывающий огонь по неприятелю, осуществляют одни и те же операции — заряжают ружье, наводят его на цель и спускают курок. Тем не менее эти одинаковые действия принадлежат различным типам деятельности: от материального производства до политики.

  Отсюда  следует, что искомое различие материального  и духовного производства связано  прежде всего с характером создаваемых  ими продуктов, с отличием так  называемых «материальных благ»  от благ духовных. В чем же оно  состоит?

  Отвечая на этот вопрос, некоторые полагают, что материальное производство именуется  «материальным» именно потому, что  создает продукты «грубые и зримые», имеющие все признаки реального  физического тела — вес, протяженность  и др. Духовному же производству отводят созидание «бестелесных»  идей, образов, чувств, существующих если и во времени, то во всяком случае вне  реального пространства (в каком  месте земного шара, иронически спрашивает в этой связи П. Сорокин, существует истина «дважды два равно четырем»?).

  Очевидно, что и такое различение нас  устроить не может. Бесспорно, что на духовную деятельность — взятую именно как целостный «ид общественной деятельности, а не внутренняя фаза «целепостановки» — распространяется фундаментальное требование предметности, о котором мы уже говорили выше. Это означает, что образ, возникший  в сознании скульптора, есть лишь начало его духовной деятельности, которая  будет завершена лишь тогда, когда  «бестелесная» фантазия мастера  воплотится в грубом камне, дереве или  бронзе. В этом плане продукты духовной деятельности ничуть не менее «материальны», чем продукты собственно материального  производства. Картины, скульптуры, рукописи, чертежи, даже песни и танцы имеют  свою «телесную фактуру», ничем не уступая в этом стальному прокату  или чугунному литью. Именно это  обстоятельство делает возможным «злоупотребление»  духовными ценностями, их использование  не по назначению — раскалывание орехов бронзовой статуэткой или топку  печей книгами.

  Наконец, наиболее распространенная точка зрения связывает продукты материального  производства с задачей удовлетворения так называемых «витальных» потребностей человека, т.е. потребностей в еде, одежде, жилище и прочем, от чего зависит  биологическое выживание каждого  конкретного индивида. Целью материального  производства считают создание как  продуктов непосредственного жизнеобеспечивающего потребления, так и необходимых  средств их создания, соответствующих  орудий и предметов труда. Это  означает, что к материальному  производству относится, например, вся  производственная цепочка, обеспечивающая людей «хлебом насущным» в  буквальном значении этого выражения  — хлебопекарная промышленность — сельское хозяйство — сельскохозяйственное машиностроение — металлургия —  добыча и переработка руды плюс энергетическое и транспортное обеспечение всех производственных процессов.

  Что же касается духовного производства, то оно, согласно данной точке зрения, обслуживает лишь противоположные  «витальным», высшие «экзистенциальные» потребности человека — будь то потребность   в   постижении   истины,   переживании   прекрасного   или приобщении к вере, смиряющей страх смерти и открывающей «дорогу к храму» — ценностям любви и милосердия.

  Однако  и эта точка зрения не может  устроить нас полностью, хотя безусловно содержат в себе определенные моменты  истины. Так, не может быть мнений в  том, что именно материальное производство создает необходимые продукты жизнеобеспечения, а также все те предметы, из которых  и с помощью которых они  делаются. Точно так же именно духовное производство «работает» на группу «экзистенциальных» потребностей, удовлетворяя исконную человеческую любознательность, тягу к прекрасному и т.д. и т.п. Тем  не менее возникает ряд вопросов, которые заставляют нас существенно  уточнить приведенную точку зрения.

  Прежде  всего, правильно ли считать, что  материальное производство ограничивается функцией жизнеобеспечения? Зададимся  вопросом: может ли обычный «среднестатистический» человек выжить без художественных кинофильмов или произведений живописи? Даже самый фанатичный поклонник  искусства ответит на этот вопрос утвердительно — отказ от подобных художественных ценностей привел бы, конечно, к заметному «одичанию» людей, но не к их физической гибели. Теперь спросим себя: кем сделана  кинокамера, которой снимают фильмы, или холст, на котором творит художник? Очевидно, что эти нежизнеобеспечивающие  продукты являются тем не менее результатом  труда рабочих, занятых в материальном производстве, работающих на приборостроительном  заводе или ткацкой фабрике. Точно  также и микрофоны, используемые в парламентских дебатах, ракеты, запускаемые в космос, ЭВМ, работающие в научных институтах, создаются  отнюдь не политиками, не космонавтами и не математиками. Все это —  продукты материального производства, которое вполне способно отрываться от функций непосредственного жизнеобеспечения и создавать средства труда, используемые во всех сферах общественной деятельности, в том числе весьма далеких  от «витальных» потребностей человеческого  существования.

  Другое  возражение против приведенной точки  зрения звучит так: правильно ли считать, что функция жизнеобеспечения, с  которой связывают материальное производство, монопольно принадлежит  ему, а производство духовное никогда  не спускается до столь «низменных материй»? Конечно же, дело обстоит  совсем не так. Очевидно, что производство хлеба в современных условиях не может обойтись без высокопроизводительных комбайнов, тракторов и прочей сельскохозяйственной техники. Очевидно, что вся эта  техника изготовляется руками рабочих  на машиностроительных заводах, принадлежащих  сфере материального производства. Но можно ли создать реальный трактор  без чертежей и схем, которые рождаются  в головах конструкторов, а вовсе  не фрезеровщиков или токарей? Мы интуитивно понимаем, что деятельность проектировщиков и инженеров, которым  платят за схему трактора, а не за реальный трактор, принадлежит по типу духовному производству. Однако без  этой духовной деятельности современное  сельское хозяйство (не говоря уж об электронной  промышленности или автостроении) столь  же немыслимо, как и без транспорта или энергетики.

  Нетрудно  видеть, что представление о духовном производстве как сфере «экзистенциального парения души», презирающей земную повседневность, с большой натяжкой относимо лишь к тому периоду истории, в котором человеческий дух (прежде всего в лице науки) еще не превратился  в «непосредственную производительную силу» — как это имеет место  сейчас, когда лабораторное открытие спустя лишь несколько лет способно превратиться в отрасль промышленности, стать видом материального производства.

  Итак, мы видим, что различение материального  производства, которое занято не только жизнеобеспечением, и духовного  производства, которое отнюдь не чурается последнего, не столь очевидно, как  это может показаться. Не меньше сложностей вызывает четкое научное  определение такого, казалось бы, понятного  явления, как политика. Ученые спорили  и спорят по вопросу о том, где  проходит грань между неполитическими  формами власти (скажем, административной властью начальника цеха или футбольного  тренера) и властью собственно политической; где та черта, за которой обычное  экономическое решение превращается в «экономическую политику», а спортивное администрирование в «политику  в области спорта». Полемика затрагивает  вопрос о сроках исторического существования  политики, о том, можно ли считать  политическими властные структуры  родового общества (отрицательный ответ  ставит под сомнение правомерность  выделения политики как универсальной, присущей любому обществу структурной  подсистемы), и т.д. и т.п.

  Еще больше споров вызывает вопрос о формах деятельности, относимых к социальной сфере общественной жизни. Многие теоретики  полагают, что она основана не на производстве непосредственной человеческой жизни, а представляет собой своеобразный синтез материальной, духовной, политической активности, присущей так называемым «многофункциональным общностям» (т.е. социальную сферу рассматривают  как специфическую область национальных, классовых и прочих взаимодействий).

  Эти и подобные споры свидетельствуют  о том, что выделение основных типов деятельности и соответствующих  им сфер общественной жизни не может  быть осуществлено с «наскоку», в  порядке констатации самоочевидных  фактов. Мы убеждены, что речь идет о  серьезной теоретической проблеме, ключом к которой является важный вопрос, который уже поднимался, но еще не рассматривался нами.

2. Элементы общественной  жизни

  Речь  идет о проблеме выделения простейших, далее неделимых элементов общества. Существует, как мы увидим ниже, однозначная  связь между числом и характером его наиболее широких подсистем  и мельчайшими элементами, из которых  строятся и сами подсистемы, и более  дробные их компоненты. О каких  же элементах идет речь?

  При ближайшем рассмотрении они оказываются  простейшими образованиями совместной деятельности людей, необходимыми для  ее осуществления. До сих пор мы рассуждали о необходимости различных форм деятельности, направленных на добывание  пищи, создание инженерных проектов, поддержание  общественного порядка и т.д. В  стороне оставался другой важнейший  вопрос: а как устроены все подобные формы коллективной деятельности, что  нужно для их осуществления, при  каких минимальных условиях может  быть построена египетская пирамида, сконструирован самолет или отражено нападение неприятеля? Ответ на этот вопрос приводит нас к выделению  четырех необходимых организационных  элементов, без труда обнаруживаемых в любом из видов совместной деятельности людей.

  Субъекты. Выше, рассматривая организацию простейшего  акта деятельности — социального  действия, — мы констатировали то очевидное  обстоятельство, что необходимым  условием любой деятельности является наличие осуществляющих ее людей, способных  быть ее субъектами, т.е. носителями целенаправленной активности, с которыми связаны ее пусковые и регулятивные механизмы.

  Едва  ли нужно убеждать кого-нибудь в  том, что при коллективных формах деятельности ситуация меняется лишь в плане увеличения числа осуществляющих ее людей — живых человеческих индивидов, которые представляют в  совокупности первый необходимый ее элемент. Что делать, человечество не изобрело и никогда не изобретет  способов играть в футбол без футболистов, вести войну без солдат или  учить без учителей. Даже в тех  случаях, когда в спортивном состязании или военных действиях будут  участвовать кибернетические устройства, имитирующие целенаправленную деятельность, мы без труда обнаружим в ней  «человеческий фактор» — живых  людей, ее единственных субъектов, без  которых невозможно ее возникновение  и осуществление.

  Может показаться странным признание человеческого  существа элементом деятельности, т.е. ее простейшим, далее неделимым образованием. Это утверждение способно даже возмутить  людей, понимающих, насколько сложным  существом является человек, представляющий собой целый и целостный «микрокосм», во многом более сложный, чем среда  его существования в виде общества и истории.

  Действительно, отдельно взятый индивид является носителем  множества социальных ролей, будучи одновременно и работником, и отцом  семейства, и членом политической партии и т.д. Ему присуще множество  потребностей, интересов, привычек, пристрастий, знаний и умений. И тем не менее, мы вправе рассматривать индивида в  качестве простейшего элемента, если учтем, что это понятие принадлежит  структурному анализу, который интересуется частями своего объекта, а не его  свойствами или состояниями. При  всем многообразии последних человек  — в отличие, скажем, от социальной группы — не может быть «поделен»  на такие части, которые заинтересовали бы социальную теорию, а не анатомию.

  Ясно, однако, что строение социальной деятельности не ограничивается только человеческими  индивидами. Наряду с субъектами ее необходимым элементом являются уже рассматривавшиеся нами объекты, точнее, предметы, которые люди —  в отличие от животных — создают  и регулярно используют, многократно  увеличивая тем самым эффект своей  деятельности.