Ловушки бедности

Никто из Степановых не имеет постоянной работы, все  живут за счет разовых, сезонных доходов.

- А зачем я  на работу пойду за 2 тысячи? Это ж шесть дней в неделю пахать надо. Я лучше завтра в лес поеду, клюквы за день наберу на те же деньги. А если все вместе пойдем - вот и считайте.

- А вы стоите  на бирже?

- Вот еще ходить  туда отмечаться, 700 рублей у них  клянчить! Не надо нам ничего от государства, нечего на него надеяться. Сколько я писала, просила жилье – бесполезно. Государство о нас вспоминает, только когда ребятам в армию идти. А пойдемте завтра с нами за клюквой!

Ягодный бизнес – один из главных способов выживания  в этой местности. «В ягоды» ходят все, от детей до пенсионеров, от алкоголиков до чиновников. С июня, когда созревает черника, до зимы, пока под снегом есть клюква. Ягоду принимают по 45 рублей за килограмм, но оптом – дороже. Поэтому в Красногородске есть несколько частных автобусов, хозяева которых отвозят людей в лес, принимают у них ягоды и перепродают по 50 рублей.

В 7 утра бедолаги, ежась от синего сумеречного холода, собираются возле местного ДК. Компания разношерстная: Марина, похожая на мальчика, из семьи Степановых, ее школьная подружка, молодые парни в кожаных куртках, тихая дрожащая от похмелья бабушка-одиночка, дядька без пальцев на правой руке, который приехал сюда из Питера, когда дочка нашла его через «Жди меня». Поодаль обнимается взрослая пара – им уже за тридцать, но они жмутся друг к другу нежно, как подростки. Перед самым выездом подтянулся еще улыбчивый олигофрен, как две капли воды похожий на одного моего приятеля с философского факультета.

- Хватит его  фотографировать, я ревную! –  кричит Марина. - Это моя любовь, выйду за него замуж, если в болоте не потеряется.

Интересно, что  в компании из 20 человек всего  одна пенсионерка, остальные – здоровые сильные люди. На вопрос, почему ездят  за ягодами, почти все отвечают так: «А какой смысл работать за 2 тысячи?»

Хозяин бизнеса  – толстый усатый Слава в тельняшке. У него хороший двухэтажный дом, машина. На пороге зевает его жена в  халате, похожая на купчиху Островского. Слава по ночам работает в кочегарке, а по выходным – художником-оформителем  в ДК, «чтобы стаж шел, а как же». На мои вопросы о бедности Слава отвечает скептически:

- Вот вы говорите  – бедность! А я вам скажу  – что это за бедность, если  она в магазин идет и на  все деньги детям сникерсов  купит, а себе – пива? Здесь  же все видно!

Посовещавшись, компания выбирает место работы, некое Барашково. Мы едем долго, часа полтора. По дороге все постепенно просыпаются, курят, пьют пиво, шутят, крутят музыку в мобильниках. Атмосфера веселая и здоровая. Останавливаемся там, где дорога совсем теряется в красно-желтом болоте. Мой телефон ловит иностранную сеть – мы на границе с Латвией. Случалось, что люди здесь плутали и уходили за границу.

Водитель назначает  встречу на пять часов вечера. Все  берут ведра, надевают резиновые  сапоги и стремительно уходят в болото, стараясь держаться  подальше друг от друга, но при этом не теряясь из виду. Меня облепила мошкара, промокли ноги, я с трудом поспеваю за своими собеседниками. Они работают очень быстро, в основном скребками, которые здесь называются «комбайнами». Я поражаюсь, что в среде явных раздолбаев, люмпенов и асоциальных элементов возможен такой уровень самоорганизации и дисциплины. Еще я с удивлением вижу, что они совсем неленивые и очень амбициозные. Вечером все возвращаются с огромными мешками клюквы на плечах, хвастаются друг перед другом. Едут Регулярная и реальная - за нормальные деньги. Поскольку таковой в поселке нет, то самые активные оказываются выброшены за пределы социума, так как их амбиции не укладываются в ежемесячные 2 тысячи. В городе люди с подобным складом характера как раз «пробиваются», а здесь - уходят в маргиналы. Местное сообщество вытесняет их в свой подвал, в область страшного, туда, где человек нигде не числится, не имеет вообще никакого статуса. Большинство людей в деревне предпочли бы работать за бесплатно, чем оказаться «там».

Но раз уж человек там оказался, никакими субсидиями его не вытащить. «Социально исключенные» люди не умеют ни получать, ни рационально  распределять их. На Западе выгоднее получать социальное пособие, чем работать. У нас наоборот – выгоднее пойти за ягодами, чем в службу занятости.

Если это правда, что государство действительно  заинтересовано в борьбе с бедностью, то надо думать прежде всего про  занятость, малый бизнес, мобильность  населения. Пока же власти откупаются от решения этих задач сотнями мизерных выплат. В итоге в борьбе с нищетой государство само попадает в «ловушку бедности».

Но есть еще  одна разновидность этой проблемы —  которая всегда была, есть и, слава  Богу, будет. И на этот раз ни о  какой ловушке речь не идет. 

Бедность  как выбор

«Глебучев овраг  через весь Саратов тянется: от Волги  до Вокзала, и живет в овраге сплошная нищета. Розовые, голубые, синие домишки  друг на друге, как грибы поганые, лепятся на крутосклонах, того и  гляди верхний домишко на своего нижнего соседа загремит. В летнюю пору банная вода посредине оврага течет, растет колючий репей, ребята на свиньях верхом катаются...» Удивительно, но со времен Н. Орешина, писавшего эти строки в девятнадцатом веке, мало что изменилось.

Саратовские социологи утверждают, что Глебовраг - место, «наследующее бедность».

Здесь можно  увидеть наглядную иллюстрацию  социального расслоения. Наверху, по краям –  дорогие коттеджи, посередине – дома попроще, на дне – ветхие покосившиеся хижины, самострой. Почва тут нетвердая, дома постепенно уходят в землю и от этого кажутся живыми организмами.

Раньше это  была городская окраина, трущобы. Постепенно местность обросла новостройками, а Глебовраг превратился неподконтрольный властям кусок «частного сектора» в центре города. Из благ цивилизации — одно электричество. Отопление печное, вода — из колонки, вместо улиц козьи тропы, адреса домов невообразимо перепутаны, сюда не проедет ни милиция, ни скорая. Про Глебовраг ходят угрюмые бандитские легенды. Отсюда якобы пошла гулять «Черная кошка» - прототип банды, воспетой в фильме «Место встречи изменить нельзя».

Отношений между  богатыми, которые наверху, и бедными, которые внизу, нет почти никаких. Промежуточным звеном стали саратовские  художники, которые объединились вокруг местного музея.  Оказывается, в Глебовраге родился и вырос художник Павел Кузнецов, жизнерадостный модернист, путешественник, член объединений «Мир искусства» и «Голубая роза». Здесь, на берегу коллектора, стоит его дом-музей, которым сегодня управляют два бородатых Игоря - Сорокин и Гришин.

- Это удивительное  место! - говорят дядьки, - здесь проходит  разлом земной коры, поэтому из-под  земли поднимается веселящий  газ радон. И энергия, которую  он дает, вызывает невероятный  всплеск позитива. Здесь можно либо очень высоко подняться, как Кузнецов, либо погрузиться на дно и погибнуть.

Вместе с музеем Глебовраг стал центром богемной жизни Саратова: художники устраивают здесь акции, проводят семинары по изучению оврага, пишут путеводители, приносят символические жертвы местным духам. Ежегодно в день рождения Кузнецова устраивают «самую короткую выставку в мире» - выстраиваются в ряд со своими картинами и фотографируются.

Если Сорокин  и Гришин — это продюсеры оврага, то Анатолий Назаров — его душа. Я даже не знаю, как назвать этого художника. Стихийный посмодернист, наверное. В Питере он был бы митьком. Он и здесь митёк, только не знает об этом. Мне долго не удавалось попасть к нему в гости – художник все время спал.

60-летний Назаров  живет в лачуге рядом с музеем, у него крохотная мастерская, похожая на железнодорожное купе. В соседних комнатах - племянник и его жена, с которыми Назаров живет подчиненно-обособленно, как подросток с родителями. Назаров - настоящий, самозабвенный, чистосердечный алкаш.

У него зрение насекомого – всё на свете ему видится составленным из маленьких штучек. Он делает пейзажи из кусочков дерева, из веревочек, из бумажек. Назаров показывает мне свою главную драгоценность - портрет Льва Толстого, склеенный из обрывков журнала «Огонек». Ясно, что, создавая этот постмодернистский коллаж, художник и не догадывался о существовании всяческого поп-арта – скорее всего, у него просто не было денег на краски.

- Приезжали ко  мне и из Питера, и из Москвы, хотели купить портрет. Но я  никому не отдам. Его место – в Ясной поляне.

Назаров – гений  своего места. Он очень любит Глебучев овраг, не хочет отсюда уезжать, здесь  прошло его детство. На прощанье он дарит мне свою картину, смешной  автопортрет из кусков фанеры. А  я переписываю себе в тетрадку его стихотворение: «Люблю я улицы старинные./ Короткие и длинные./ Наличников резьба./Из бревен сложена изба».

Наверное, в сводках  местных борцов с бедностью фамилия  Назарова написана крупными буквами. Они  бы сильно удивились, если бы узнали, что  он один из счастливейших людей в Саратове. Я не сомневаюсь, что лет через 50 в Глебовраге появится музей еще одного художника. 
 

«Бороться с бедностью выгодно»

Профессор питерского филиала  Высшей школы экономики, социолог Даниил Александров  уже третий год  изучает бедность в локальном измерении. Он координирует работу нескольких групп исследователей в шести крупных университетах России. Одна из задач программы – рассказать о бедности политикам, которые борются с ней, не представляя всех местных тонкостей.  

- А зачем политикам вообще бороться с бедностью?

- Бедные –  это та группа, на которую не  действуют никакие сигналы. Мы  не умеем ими управлять ни  маркетингово, ни политически. При  этом известно, что это те слои, в которых поднимаются восстания.  Государства всего мира  борются с бедностью не из гуманизма, а из страха. Кроме того, бороться с бедностью выгодно. Бизнес заинтересован в том, чтобы вырвать этих людей из бедности и они начали потреблять.

- Почему же мы  никак не можем  бедность победить, если это так  страшно и выгодно?

- Потому что  мы пытаемся бороться с нею  деньгами, а не умом и знанием.  Вся большая политика – это  «гладко было на бумаге, но  забыли про овраги». Для того, чтобы узнать, что здесь нельзя  проложить дорогу, а здесь можно,  нужно поехать и посмотреть. Как довести деньги до тех, кому они предназначены — чтобы их не разворовали и чтобы они оказались эффективными. Кому нужна помощь, а кому стимул? Все это можно понять только изучив ситуацию на месте. Ведь на уровне местных сообществ существует достаточно четкие понятия о том, что такое достойная бедность и недостойная. С точки зрения большинства не-бедных людей достойны помощи те люди, которые не несут ответственности за свою бедность: инвалиды и семьи инвалидов, пожилые, одинокие, многодетные. «Недостойными» помощи считаются те, кто нарушает правила поведения в сообществе: чрезмерное употребление алкоголя, рождение детей вне брака, нерациональное использование денежных средств. Грубо говоря, если человек на глазах у всего поселка потратил всю свою получку на дорогой мобильный телефон, то все скажут, что помощи он не достоин.

- Неужели вы видели много бедных людей с дорогими мобильниками?

- Как ни странно,  да. Это одно из наших открытий. «На последнюю пятерочку куплю  я тройку лошадей!» Такого рода  бедность подогревается ростом потребительских стандартов. Надо признать, что в нашем обществе пока нет четких понятий о том, что такое здоровое питание, но уже выработался стандарт на то, что такое дорогой мобильник. Поэтому телефон покупают раньше, чем идут к врачу. Одна из характеристик людей, которые погружаются в бедность – это неумение управлять своими деньгами.

- И как тогда,  например, марсианину  отличить бедного  от небедного,  если и те и  другие ходят с  дорогими мобильниками?

- Главное, чтобы  марсианин не начал искать на Земле таких же бедных, как на Марсе. Когда люди из Ульяновска приехали в поселок под Питером, где мы работали, они засмеялись и сказали: у нас это называется богатством! А если человек из Европы начнет искать бедных в Индии, он скажет, что там все бедные, потому что они не едят мяса. Мы в своих исследованиях исходим из того, что марсианин может выяснить, как сами люди определяют, что такое бедность, и, опираясь на это знание, найти эффективный инструмент.

- Но если все  так относительно, то что вы тогда изучаете?

- Здесь появляется  другая идеология. Это концепция  «социального исключения». Лет  сорок назад один французский  аналитик доказал, что в его  стране нет в узком смысле  бедных – как в Африке, которые  голодают и умирают. Но есть  люди, исключенные из социальной жизни общества. Выходит, что они граждане Французской республики не в полной степени. Может быть, нищий, который умеет просить деньги, имеет больше, чем неграмотный человек, который моет полы. Но тот человек включен в какую-то жизнь, у него есть постоянная работа, постоянный круг общения, его дети могут пойти в школу. А клошар под мостом для общества не существует. Сейчас мы как раз занимаемся тем, что пытаемся обозначить и изучить группы «исключенных», но уже на российской почве. Вот пример - бывшие жители крупных городов, которые поменяли свои квартиры с доплатой на жилье в сельской местности. Местные чиновники характеризуют этих людей как «злостных неплательщиков», а поселковое сообщество считает их чужими и опасными. Один из жителей сформулировал их репутацию так: «Приличные люди к нам сюда не поедут».

- Вы уже можете  оценить, как нынешний  кризис повлияет  на картину бедности  в стране?

- Правительство  не решится допустить массового  закрытия предприятий, в итоге  будет расти число "работающих бедных" - то есть таких людей, которые стараются изо всех сил заработать на самое необходимое, но безуспешно. А значит будут формироваться новые "ловушки бедности".