Ополитической культуре современной России

Приведенная «классическая» типология политической культуры и  идея гражданской культуры вызвала  серьезную критику со стороны  различных исследователей. В частности, критику вызвали методы измерения  наличия или отсутствия гражданской  политической культуры.

Г. Алмонд предложил  и другую типологию политической культуры, а точнее, выделил два  «полярных» типа политической культуры, основанных на дополнительном критерии (наличие или отсутствие консенсуса). По этому критерию политические культуры можно разделить на поляризованный и консенсусный типы (большинство национальных культур можно расположить на оси от поляризованного к консенсусному типу).

В поляризованной политической культуре преобладают  крайние право- и леворадикальные  ориентации. К центру относятся только 25% населения, в то время как к  крайним — около 45%. Нет согласия большинства по поводу приоритетных ценностей развития. Консенсусная политическая культура базируется на согласии большинства. В ней превалируют центристские, умеренные ориентации (примерно 55%), лишь около 10% граждан занимают радикальные  позиции.

В настоящее  время использование данного  критерия (наличие или отсутствие консенсуса) является достаточно распространенным и дает неплохие результаты. Вместе с тем типологическая схема, основанная на выделении различных совокупностей  политических ориентации, также получила дальнейшее развитие.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Российская  политическая культура: консенсусный запрос

  Анализ зоны «консенсусного запроса» позволяет сформулировать основные черты российской политической культуры. 1. Эта культура носит отчетливый «государственнический» характер. Большая часть российского общества верит в «благодетельность» государства и связывает с ним свои надежды на будущее. Государству и раньше приписывалась важная роль в экономическом развитии, и этот тренд только усилился в условиях экономического кризиса. Отсюда – разделяемое большинством пожелание национализации экономических активов: по минимуму – добывающих отраслей, т.к. богатства недр почитаются общенародным достоянием, которым «доверено» распоряжаться государству, но не частным компаниям, по максимуму – всей крупной промышленности. От государства ждут и активной и сильной оборонной политики, в т.ч. – развития оборонной промышленности, а также – обеспечения экономической независимости России. Такая «государственность» носит – в концептуальной терминологии «гражданской культуры» – преимущественно характер «подданнической культуры». Однако обратим внимание на то, что у разных субкультур присутствуют достаточно жесткие ограничители этой ценности – она отнюдь не безусловна, что указывает на наличие в ней и ориентаций, свойственных «активистской культуре».

1. для «советских патерналистов» это государство остается «чужим». Поддерживая многие государственные начинания (попадающие в «зону консенсуса»), такие люди не чувствуют причастности государственной политики своему образу жизни.

2. Еще в меньшей степени «государственность» присуща «либералам». Для «либералов» нынешнее государство неприемлемо своей недостаточной демократичностью, что противоречит их основополагающей ценности – «свободе». А такие требования как, например, активная демографическая политика, сокращение разрыва в доходах для этой субкультуры уходят на второй план, пока не решена задача «расширения пространства свободы».

3. Для остальных субкультур характерно признание ценности государства и его в целом «благодетельного» характера, но, скорее, в идеале, а не в реальности. Обратим внимание, что значительная часть требований в «зоне консенсуса», по сути, требует «переопределения государства». Наиболее консенсусным требованием всех субкультур стало противодействие коррупции, на втором месте – требование дебюрократизации (сокращение числа чиновников, повышение исполняемости решений, ограничение материальных благ депутатов Думы и т.п.). Консенсусным является и набор требований по части общественных благ – бесплатного здравоохранения, образования, доступности жилья, активной демографической политики. Все это – очерченные обществом условия сохранения своей «государственнической установки». [1] 

Вывод: в российской политической культуре обозначился  переход от «подданнической  культуры» к «активистской». Этот «переход» уже не дано совершить тем, кто остался на позициях «советского традиционализма», и он давно завершен для «либералов». Остальная же часть общества (а это абсолютное большинство) уже формулирует требования к государству, соответствующему современной политической – гражданской – культуре, но предпочитает оставаться «ведомой» на этом переходе, доверяя ведущую роль государству. К нему либо обращаются с мягкими пожеланиями усовершенствования («лоялисты»), либо подвергают более жесткой критике («патерналисты» и «патриоты»). В целом же с точки зрения политической культуры Россия остается переходным обществом. 2. Если судить об установках на экономическое и общественно-политическое развитие, общество также остается переходным. В нем соседствуют установки на экономическую модернизацию (развитие современных отраслей экономики, обеспечение экономической независимости, порой инновационное развитие) и установки из советского прошлого – огосударствление экономики, высокая ценностная значимость сельского хозяйства и т.п. При этом такие «установки из прошлого» озвучиваются даже субкультурами, которые явно ориентированы на рыночную экономику и индивидуалистичное сознание («патриоты», «лоялисты», отчасти – «патерналисты»). Такая «раздвоенность» объясняется, прежде всего, трудным привыканием к рынку – не только и не столько как к экономическому, сколько как к институциональному и политическому феномену. Пожалуй, самое тяжелое наследие советского прошлого – это то, что в Советском Союзе существовало общество продвинутой индустриальной фазы развития по всем параметрам (урбанизированность, образованность, структура занятости и т.п.), кроме одного важнейшего – отсутствия привычек и навыков, воспитываемых рынком, рационального расчета доходов и расходов, привычки делать ежедневный выбор, рисковать, конкурировать.

С одной стороны, рынок стал привычен, его достоинства  и блага очевидны почти всем, требование о государственном поощрении  и поддержке малого бизнеса носит  консенсусный характер. Но, с другой стороны, психологически он некомфортен, поскольку большая часть общества не усвоила его навыки с детства. Поэтому и проявляется психологическое  стремление как-то ограничить его стихию, свободу рук «крупного капитала», которому общество не доверяет (отсюда – требования национализации). Высокая  значимость сельского хозяйства  также объяснима: слишком низки  доходы значительной части общества, слишком большая доля семейного  бюджета тратится на еду и товары первой необходимости. Согласно исследованию агентства РОМИР [bmf б.г.], со второй половины 2008 г. россияне начали тратить на еду  и товары повседневного спроса 75% своих доходов, но и в «докризисное»  время эта доля составляла 65%, что  больше похоже на структуру потребления  развивающихся, а не развитых стран.

Вкупе с инерцией советского прошлого (индустриализация + коллективизация) такая психологическая  установка вполне понятна: слишком  дорого дается среднему россиянину «хлеб  насущный». Кризис лишь усугубил такую  двойственность в установках. 3. В  социальных установках политической культуры начался качественный сдвиг: все большее число россиян под социальной справедливостью понимают не «уравниловку», а равенство возможностей и правовую защищенность. Это – феномен последних нескольких лет, и он противоречив. Во-первых, сохраняются значительные «лакуны» уравнительных настроений – у «традиционалистов» и «патерналистов». Во-вторых, при столь остром социальном расслоении большинству общества слишком трудно поверить в равенство возможностей. В-третьих, в качестве рецептов лечения этой проблемы зачастую предлагается борьба не только с бедностью, но и с богатством: регулярно звучат требования «раскулачить» олигархов, раздать «природную ренту» (хотя эта идея уже не столь популярна, как пять-шесть лет назад). Даже требование пересмотра итогов приватизации ушло на задний план, но не исчезло совсем. Но обратим внимание, даже сторонники «реквизиторских» мер предлагают «оставить олигархам «небольшие суммы» – в точности воспроизводится установка прогрессистского движения в США 20–30-х годах прошлого века – ограничить состояние пятью миллионами (поскольку в рыночном обществе почти каждый надеется заработать пару миллионов). Так что и в социальных установках мы видим переходность общества, движущегося в сторону современного общественного строя. 4. Добавим к сказанному выше другие очевидные зоны консенсуса: это и одобрение внешней и оборонной политики, отстаивающей интересы России, и прагматичный подход к Западу – с известным подозрением в недоброжелательности (что отмечают даже «либералы» за пределами столицы), но с готовностью заимствовать у него лучшее, сотрудничать, не допускать острой конфронтации (может, за исключением «патриотов»), и высокую значимость семейных ценностей. Добавим и то, что в этом консенсусе присутствует «по умолчанию» преобладающий секулярный характер общества: во всем исследовании практически не встречалось обоснование мотивации своих позиций и ценностей религиозными максимами. Это не значит, что религия незначима для россиян – просто она в гораздо меньшей степени актуализирована как источник норм и принципов повседневного поведения. Общий вывод: при всей неструктурированности общественно-политических воззрений, при всей переходности характера российской политической культуры, она отличается неантагонистичностью, высокой долей консенсусных установок. Даже «традиционалистов» или «либералов», чьи установки отстоят от «мейнстрима» значительно дальше, чем все остальные, вряд ли можно считать «контркультурами». Во-первых, они невелики по размерам (а первая из них – очевидно, «уходящая»). Во-вторых, в их рядах почти нет настроя на «революционность» (среди всех респондентов были лишь отдельные радикальные призывы, не находившие поддержки даже среди «своих»). В-третьих, по многим «ценностным шкалам», как показано в последующих разделах настоящей работы, дистанция между этими субкультурами и их «соседями» по нишам (разумеется, разным) не столь велика. Наконец, в-четвертых, социально-политические последствия кризиса могут привести к напряженности социальной, но вряд ли ценностной. Напротив, мы видим стремление людей самых разных взглядов к сотрудничеству и взаимодействию на время трудностей.

Из этого следует, что политическая культура современной России достаточно «кооперативна» и умеренна. Следовательно, нет никаких оснований для политической «эксклюзии» – ни одна из субкультур не настроена (и не имеет ресурсов) на радикальную ломку сложившегося порядка. Правда, такой вывод не означает, что нынешнее состояние политической культуры сулит российскому обществу беспроблемное существование. Во-первых, как показано выше, средний россиянин смотрит не только «вперед» (условно – на модернизацию страны), но и «назад» – на общество без развитого рынка, без мощного частного бизнеса; сильны еще пережитки «уравниловки», по-прежнему доминирует «подданническая культура», и слишком слабы элементы «активистской культуры», которая объективно способствует формированию активной гражданской позиции. Кризис добавляет к перечню проблем еще одно тревожное явление: снижение ценности толерантности, что чревато крайне опасными последствиями в условиях ожидаемого роста социальной напряженности. [1] 
 

Политическая  культура как социально-историческое явление

Политическая  культура — составная часть общей  культуры, совокупный показатель политического  опыта, уровня политических знаний и  чувств, образцов поведения и функционирования политических субъектов: интегральная характеристика политического образа жизни страны, класса, нации, социальной группы индивидов. В современной  отечественной и зарубежной политической науке имеются различные подходы  к трактовке как самой «политической  культуры», так и ее структурных  элементов. Здесь существует широкий  спектр определений и формулировок, примерно до пятидесяти. Термин «политическая  культура» впервые употреблен немецким философом — просветителем И. Гердером в XVIII в. Впоследствии, особенно в конце XIX—начале XX вв., данная категория  активно использовалась различными научными школами. Более глубокое осмысление политическая культура получила в работе американского ученого Г. Алмонда  «Сравнительные политические системы» (1956 г.). В дальнейшем основной вклад  в разработку теории политической культуры внесли С. Верба, М. Крозье и другие. Отечественные обществоведы активно  включились в разработку проблем  политической культуры в начале 70-х  годов.

Политическая  культура — сложное и многогранное явление, имеет много особенностей как в историческом, так и в  национально-культурном и идейно-политическом измерениях. В данной работе мы остановимся  лишь на социальном, структурном аспекте  и исторических особенностях политической культуры России.

Социализация  человека проходит во всех сферах жизни  общества: в экономической, социальной, политической и духовной. В политической сфере одну из важнейших функций  политической социализации выполняет  политическая культура. С одной стороны, в процессе социализации каждый человек  формируется как социокультурное  существо, а с другой, он, являясь  носителем политической культуры, включается в многогранный и динамичный процесс  политических отношений.

Политическая  культура включает в себя следующие  составные элементы, которые сформировались в течение многих сотен лет, десятилетий  и поколений:

— познавательный — политические знания, политическая образованность, политическое сознание, способы политического мышления;

— нравственно-оценочный  — политические чувства, традиции, ценности, идеалы, убеждения;

— поведенческий  — политические установки, типы, формы, стили, образцы общественно-политической деятельности, политическое поведение;

— ценностные отношения  — общекультурные ориентации, отношение  к власти, политическим явлениям.

Эти элементы обусловлены  социально-экономическими, национально-культурными, общественно-историческими и другими  долговременными факторами. Они характеризуются относительной устойчивостью, живучестью и постоянством.

Характеристика  составных элементов.

1. Познавательный  элемент - предполагает знание  и понимание гражданами политических  интересов — личных, коллективных, государственных, общественных, региональных, глобальных; Конституции и законов  страны, программных положений основных  политических партий и других  общественно-политических сил; сложившихся  в стране политических отношений,  происходящих политических событий  и явлений. В политические знания  входит знание сущности, функции  и структуры основных государственных,  партийных и общественно-политических  органов и организаций, основных  политических норм и процедур; форм и способов участия граждан  в общественно-политической жизни,  в управлении обществом и государством; основных политических процессов  международной жизни. 

Политическая  культура неразрывно связана с общенациональной культурой, социокультурными, национально-историческими, религиозными, национально-психологическими традициями, обычаями, стереотипами, мифами, установками. Так, наряду с символами  самодержавия и народности в формировании и укреплении русского государства  важную роль сыграла православная церковь. Она выступала духовной опорой русских, противостояла мусульманскому Востоку  и католическому Западу. Пропагандировалась постоянно концепция о Москве как «новом Вечном Городе, наследнице Рима и Константинополя». Церковная  иерархия постоянно предупреждала  царей об их священном долге превратить Московию в «новую христианскую империю». Таким образом, в формировании идей о величии России, ее масштабности, патриотизме и преданности отечеству  — Руси-матушке, особом пути России и т. д., которые составили важнейшие  компоненты политического сознания россиян, важную роль сыграла и православная вера. Подтверждением этого является и то, что многие атрибуты и символы  православной церкви стали одновременно и символами российской государственности (храм Василия Блаженного, храмы  в самом Кремле, храм Христа Спасителя, Исаакиевский собор). Церковь возвела  в ранг святых выдающихся деятелей, которые в строгом смысле не являлись ее служителями (Св. Ольга, Св. Владимир, Александр Невский и другие).